~Сара~
Сколько сейчас было времени? Полагаю, почти полдень. Возможно, даже начало первого. Хотя хрен его знал. Проникавший через просветы черепицы бледный свет ничего не мог сказать. Я могла отсчитывать секунды лишь с каждым новым звуком разбивавшихся о стекло дождевых капель. И жуткого сосавшего ощущения в желудке. Кирие-сан, осмотрев меня ещё раз где-то пол-, а может и целый час назад, сказала, что лучше пока ничего не есть. Чёрт. Я не бы не удивилась, если ещё через час превратилась бы в изваяние. Мышцы были расслаблены настолько, что, похоже, попытайся я встать — рассыпалась бы в прах. Единственным развлечением, пожалуй, можно было назвать этого маленького товарища, мирно засевшего в своей паутине. В носу опять защипало. Проклятая сырость просто разъедала мозги. Ух, никогда бы ни подумала, что обыкновение чиханье может когда-либо стать такой мукой: чрево будто треснуло по швам, а в лоб с размаху вбили гвоздь. Сто чертей. Вот только то и делай, что лежи, как развалюха. «Когда это я успела стать таким нытиком?» — Джудайме, подождите, я сейчас… — закрытая дверь глушила голос Гокудеры так, что тот звучал несколько неестественно. «Гокудера…» Зная его, я могла с уверенностью сказать, что он сейчас попёр на улицу, под вновь начавшийся ливень. Причина? Ну, если память мне ещё не успела наставить рога, то вчерашний запас воды в бутылях кончился довольно быстро. Ничего удивительного: Ламбо же у нас просто бездонная бочка, несмотря на свой «размер». И ему нельзя доводить себя до «раскалённого» состояния. А то ещё взорвётся, сопля мелкая. Мне трудно даже представить, что было бы забрось меня с ним пустующей от людей планету. Я, наверное, нет, наверняка бы прибыла его в первый час пребывания там. И что-то говорит мне, что один лишь брат смог бы… «Брат…» Откликнувшаяся внутри боль пошла разрядом по всему телу. Стало трудно дышать. «А это ещё что?» Опять эта нога, мучившая меня вчера. Будто в самый чувствительный нерв была вонзена иголка. Невозможно было не вскрикнуть. Секунда. Десять. Двадцать. Фух. Отпустило. «Но всё же…» С того единственного раза, когда он явился на голос Кирие-сан, я его сегодня больше не видела. «Всё хорошо». Знаешь, брат, что-то я тебе… «Не верю». Нет. Правда. Как можно говорить, что «всё хорошо», когда выглядишь, как восставший из могилы мертвец? Будто тебя вернули к жизни не живой водой, а с помощью некромантских чар? Когда вместо души в глазах отражается пустота? «Пустота?..» Так это она? Отзывавшаяся в каждой клеточке немым криком, возрастающим через мгновение в октавах до пронзительного визга боли, когда я пыталась уже который раз подняться на ноги? Разве она не должна быть просто безмолвным эхо, заволакивавшим разум плотной пеленой тумана? Разве она не превращает тело в глухую полость, выскребая оттуда прочь все мысли и чувства? Неужели это она превращает каждый шаг в имитацию поступи по разбитому стеклу? Или… «Глаза…» Что с них сейчас вытекало? Слёзы? Кровь? Или же вперемешку? Сердцу, похоже, надоело пропускать удары. Казалось, что теперь они давали о себе знать только для того, чтобы отсчитать очередную минуту. «А дождь?» Это он выкрасил мир в пределах этой комнаты в серый цвет, сделав её ещё более пыльной и холодной? Всё вокруг просто застыло. «Как и я сама». Словно марионетка, чей кукловод-разум больше не хотел дёргать за ниточки. Только то и делай, что смотри. Смотри, как свистящий ветер просочился в комнату сквозь сгнившие оконные рамы и лениво подёргивал развешенную на столе вчерашнюю одежду. Заляпанную красным. «Почему-то ставшим с недавних пор мне ненавистным…». Чёрт. «И как это теперь объяснить маме?» Брат взял с собой запаску, одежду, не привлекавшую особого внимания матери, так как это тот самый тёмно-зелёный милитаризованный костюм, что оставил ему Спаннер. Или их было два? Хотя неважно. Мама-то ни одного не видела: брат предусмотрительно спрятал их от её глаз. «А вот я…» Я не смогла объяснить даже тех капелек на платье, а это… Мои руки… Ещё не зажили до конца. <i>«Что происходит?»</i> Что происходит? Даже захлопывая уши и жмуря глаза, я не могла уговорить разум объяснить что-либо. «Что происходит?» Почему мне так больно? И что это за призрачная рябь, тревожившая тихую спокойную поверхность тьмы? Капля за каплей мрак рассеивался, таял, отзываясь тихим звоном в моей голове. Яркий свет, слепивший глаза и… Неуклюжий силуэт, размытый до безобразия. Он наклонился ко мне, и дьявольски медленно очертания прояснились. Вокруг по-прежнему белоснежная пустота, одинокие золотистые лучики били в лицо, но теперь я чётко видела… «Ты в порядке, Сара?» Ааа… Вот и опять оно. А я уже и забыла за них. За эти тёмно-алые глаза со звёздоподобными зрачками, так по-младенчески трогательно смотрящие на мир. Понимающие и по-своему жалостливые, словно их обладатель действительно хочет помочь, даже если не может. «Энма…» Почему твой образ вспыхивает так ярко? Ярче чем когда-либо? Почему мои тупые мозги не могут просто отметить тебя грифом «прошлое»? Отчего я лишь молча протягиваю к тебе руки? Зачем так хочу, дабы мы просто свернулись в клубочки, как маленькие котята, и грели друг друга своим теплом, одновременно потопая в снисходящих на нас водопадах солнечных лучей? «Энма, я…» Что происходит? Я всё ещё держал глаза закрытыми. Истошно ноющая боль в животе, — уже и не знаю из-за чего, — взрывалась перед внутренним взором пёстрыми фейерверками. И среди этих искр, коими обычно знаменуется любой праздник, я видела тебя. Так искренне, невинно улыбающегося… из-за чего чрево вновь буквально разрывалось от дикой боли. А сзади стоял брат. Он не отскочил назад, когда красные брызги ударили его. Неуклюже он пытается схватить меня и ему это удаётся. А я… Я только и могу, что беспомощно валяться в его руках, обмякшая, как выпотрошенная амфибия. Отрывистыми глотками ловить воздух, пропитанный вязким запахом крови. И взглядом затуманившимся, размытым, наблюдать, как ты исчезаешь. Просто как мираж. Иллюзия. «Видеть, как исчезает твоя улыбка». Навсегда оставшись лишь воспоминанием, выжженным в памяти ярким огнём и на теле будущим шрамом на животе. «Но, знаешь, Энма, я…» Наверное, собственное бегущее по венам пламя сожжёт меня быстрее, чем я смогу тебя забыть. И падая сейчас на колени, так и застыв в позе «ничего-не-вижу-ничего-не-слышу», оставаясь во мраке один на один со своими страхами, я по-прежнему продолжаю держать ту красную ниточку, что раньше связывала нас. «Пусть ныне обесцвеченную и разорванную…»~Энма~
Пока что мир ограничивался для меня лишь этими двумя щелями, единственными урывками пространства, которое было видно через едва приоткрытые глаза. Странно. «Где то висевшее на стене распятие?» Полоска света сияет в щели между кисейными занавесками, колышущимися за направлением воздуха. За окном что-то шумит. Море? Или это полусонный ветерок дразнит листву? Трудно было сделать окончательный выбор, лёжа в постели. Одеяло, точнее пододеяльник, совсем не грел, зато хорошо взбитая подушка отлично выполняла своё предназначение, обеспечивая раскалывавшейся голове комфорт. Я не совру, если скажу, что оба моих полушария мозга будто кто зажал тисками — ощущение именно такое. Но всё равно приятно ощущать лёгкий аромат лаванды, которым пропитаны свежевыстиранные, ещё даже хрустящие, простыни. Медленно, но верно, он мягко снимает сон, и розоватые лучи рассветного солнца, пробирающиеся сквозь густые заросли за окном, решительно наносят удары по ночным теням, засевшим на стенах. Сев на постели, я зевнул. Хм, странно. Всегда знал, что при зевке с тела выходит определённая доля тепла. Но поток воздуха, ударившийся сейчас о поднесённый ко рту кулак, по ощущению можно было отнести скорее к жару. «Жар?» А может это действительно был он? Лоб горячий, да ещё и липкий. Неужели ночью было так жарко? И это под пододеяльником, и в тонкой майке с боксёрами? Нежно-золотистый солнечный шарик заглядывает мне прямо в окно, подмигивая через ветки деревьев и рисуя на сером постельном белье пятна света и тени. По-утреннему окрашенное в тон вишнёвого молочка небо, прочёрченное ночными фиолетовыми облаками, дышит рассветной свежестью. Зелёные циферки стоящего на ночном столике электронного будильника показывали 6:01. Ещё оставался час, прежде чем надо будет вставать и идти… Секундочку. «А куда идти?..» Почему голова так кружится, вынуждая меня вновь откинуться на подушку? Из-за чего, откуда это чувство… «Чего-то не того?» Что что-то не так? «Всё ведь в порядке». Вот я медленно поднимаюсь с кровати, ступая на гладкий коврик, рисунок на котором будто по-настоящему расцветшая богатая россыпь первоцвета на песочном фоне. Вот эта маленькая уютная комнатка, стены с греющими глаза обоями кремового цвета, узоры на которых, возможно, задумывались просто как «тяп-ляп», но выглядят при этом по-своему завораживающими, будто парад гипнотических волн. Дурману прибавляет и ветер, пробирающийся в комнату через открытые окна, равномерно постукивая ставнями и разнося по всему помещению сладкий аромат гладиолусов. Белых гладиолусов, стоящих в самой обычной стеклянной вазе на письменном столе у окна. «Как же болит голова…» Я еле дохожу до диванчика с другой стороны комнаты, напротив постели, падая на него, откидываясь на подушки. Странное дело: солнце, поднимавшееся выше будто по секундам, проникало сюда уже даже не лучами — золотистой дымкой. Всё выглядело словно мираж, и только… «Только моя чёрная-пречёрная длинная тень, протянувшаяся на дощатом полу, била в глаза реалистичностью». Солнечная туманность слепила мне глаза, но через миг реальность возвращается к разуму осознанием… «Это же!..» Могло ли быть, что я сплю? Но я же только проснулся. «Проснулся…» Проснулся? «Верно». Верно, Козато Энма. Да. Хватайся ладонью за влажный лоб, проводи пальцами по пылающим щекам. Делай два глубоких вдоха-выдоха. Протирай заспанные глаза. Оглядывайся по сторонам. Встань. Подойди к окну, ступая словно разожженным углям. И осмелься посмотреть в глаза солнцу, насмешливо подмигивающему ресницами-лучами сквозь силуэты вырядившихся в изумрудные одежды и украсивших себя бусинками утренней росы деревьев. А последние призраки спрятавшихся в углах ночных теней пусть прошепчут тебе… «Глаза не врут». Эта комната мне… знакома. «Но как такое возможно?» — Энма? Золотистое утреннее марево, забравшееся мне в голову, точно мгла осевшее на каждом участке мозга, не сразу дало мне заметить стоящую в дверях Адель. Солнцу приходится довольствоваться лишь слабым тусклым отражением в столь редком явлении: её пока ещё не заплетённых, растрёпанных ото сна волосах. — Что это ты не спишь в такую рань? — удивлённо спросила она. — А… — Я не знал, что ответить. «Сейчас я вообще ни в чём не уверен». — Обычно ты предпочитаешь спать вплоть до последней секунды… «Обычно?» — …а сегодня вот так с самого утра… «Ну, разве что, я могу быть уверен, что это…» — …Тебя что-то беспокоит? «Необычно» — Эм, нет. В порядке. Всё в порядке, — отчеканил я на автомате, глядя ей в глаза. Всегда такие беспокойные, стоит только прячущейся за ними душе уловить мутные волны, засечь неблагоприятные колебания в биоритме организма под названием «Шимон». «За мои я и вовсе промолчу». — Это правда, — пришлось повторить, когда Адель подошла ближе и коснулась ладонью моего лба. Через секунду она насупила брови. — Ты уверен? — её голос обрёл схожесть с куском льда. — Почему окно открыто? Оно было так всю ночь? Похолодало ведь. Что если у тебя темпе… — Нет, — на этот краткий миг мне тоже пришлось заточить немного свой тон. Ведь порой Адель уж слишком за меня беспокоится. «Неловко…» — Ничего страшного. Она молчит, неверяще глядя на меня, но затем свист, донёсшийся со стороны вновь открывшейся двери, переманил её внимание на себя. — Доброго всем утречка! — обычной пропевкой прочирикал Джули, сияя широкой улыбкой ярче восходящего за окном светила. Адель еле заметно скривилась и удостоила его лишь взглядом через плечо. — Нет. Похоже, Второе пришествие таки наступило. Уж тебя я точно не ожидала увидеть бодрствующим в такую рань. Джули засмеялся, приглаживая бородку. — Знаешь, ради такой красоты в бордовеньком халатике не грех и проснуться ни свет ни заря… Его улыбка моментально скрылась за полотенцем, ещё секунду назад висевшем на плече Адель, а нынче спикированным ему в лицо. — О как, — усмехнулся Джули, убрав его, сложив вдвое и перебросив себе на руку, в «стиле официанта». — Пасибки. Ладненько. Пойду, умою это чудо, — похлопал ладонью по щекам и, плавно развернувшись, удалился. — Джули! — Да, Адель-чан? — всклокоченная рыжая голова снова появилась в дверном проёме. — Пожалуйста, — нарочито подчёркнуто произнесла она, сложив руки в боки, — постарайся к завтраку всё же надеть штаны. — Окей, — подмигнул тот, в подтверждение сделав соответственный жест пальцами, и вновь скрылся. В коридоре были слышны его удалявшиеся шаги. «Что за ерунда?..» Следующие полчаса прошли со скоростью около нуля километров в час. Я не удивлюсь, если моё сердце расстроилось и больше не отсчитывает каждое уходящее в лету мгновение существования как следует. В любом случае, мозг вышел из строя ещё раньше, отказываясь предоставлять рациональные ответы даже на такие простые вопросы как… «Что происходит?» «Где я?» «По-настоящему ли всё это?..» Бесполезно. Серое вещество просто кипело. Зашкаливающие градусы стекали по коже липкими струйками пота. Весь мой стан превратился в изваяние, хотя ещё минут двадцать назад я метался по комнате, как беспомощная мышь, загнанная в ловушку и без единого проблеска надежды на спасение. Сознание затянуло чёрным смогом от догоравшего мозга, пытавшегося сложить все соображения в одну кучу. Но те разбегались, словно тараканы, и только время от времени на карте разума проступали серые пятна. Серые пятна, с которых, словно на телеграфе, вырисовывалось сообщение, отправленное памятью и логикой. «Объект — Козато Энма» «Время — без четверти семь утра» «Дата — двадцатые числа мая» «Местонахождение — Намимори, Япония» Пятая по счёту перезагрузка рассудка. Шестое протирание глаз и встряхивание головой. Однако… «Данные аутентичны».~Сара~
Конечности затекли окончательно, но голова больше не кружилась. Холодные подушечки пальцев Кирие-сан прекратили раздражать кожу на животе, почему-то ставшую в миллиарды ион чувствительней. Облегчение разливалось по телу, стоило забинтованному «на всякий случай» чреву оказаться надёжно спрятанным под тканью ветровки. Последние капли пота покинули чело Хибари-сестры, когда лёгким движением руки, питаясь внутренним облегчением, столь явственно отпечатанным в её глазах, она смахнула их прочь, на холодный пол. — Кирие-сан, — сказала я, глядя на медленно стихающий ливень за окном, — подтвердите мою догадку. Сейчас где-то без пяти час? — Ну, не совсем, — отозвалась она, попутно роясь в своей дорожной сумке. — На самом деле, без пятнадцати двенадцать. — О. Вот как, — проблеяла я в ответ, не отрывая глаз от уже совсем до неприличия скопившихся облаков. Ишь они какие. Закрыли небо полностью. «Оставив землю жаждущей его света». Кирие-сан тихо ухнула, застывает взглядом в некой абстрактной точке сверху и слева, поджав губы, и её рука ныряет дальше в сумку, выворачивая тёмно-серую подкладку почти наизнанку. «Я пришла, чтобы помочь» — сказала она вечность назад, ограничивающейся несколькими прошедшими часами. Вся глубина, искренность этих слов сверкнула на жалкий отрывок мгновения ослепительно голубым ободком её глаз. Голос затвердел до плотности металла. Какая-то изумительно мудрёная магия преобразовала Хибари Кирие, обычную, работающую в Средней Намимори студентку-практикантку на должности медсестры, с внешностью и маньеризмом типичной блондинки из вечных как мир анекдотов в настоящего Хранителя. В самом исконном значении этого слова. Наверняка мало кому пришло бы в голову, что алели этой хохлушки-хохотушки и грозного-как-сам-Армагедон Хранителя Облака Вонголы в какой-то мере совпадают. «Да-да. Всякое в жизни бывает». Никогда бы не подумала, что своего, Намиморского, гаранта «камикороса без суда и следствия» прикрывают собой такие крылья. Сверкающе-белые, кропят его фрагментами звёзд, откликающимися через десятки Млечных Путей звонким эхом, формирующим «Кё-чан». И плевать, что он сам-то готов взорваться из-за этого, как Мать-Вселенная в момент своего рождения. Кирие-сан, похоже, достанет его с самого солнечного ядра, если понадобится. «Что за хрень?..» С победным возгласом «Нашла!» Кирие-сан добыла с нёдр сумки какую-то маленькую баночку и гордо подняла её, подбросила разок и просто взяла в руки. — Кирие-сан, — спросила я, чувствуя, как в груди связывается узел, пережимающий лёгкие и мешающий нормальному поступлению кислорода. И только её ответ сможет разрубить его одним махом: — Вы любите своего Кё-чана? По традиции она «га-ойкнула». Но… Она ли это? Да. Её лицо обрело вид искренне засмущавшейся школьницы. Пунцовая краска залила щёки, глаза заблестели-засверкали, наверняка подстраиваясь под неистовое биение раззадоренного сердца, губы изогнулись в выражение котёнка. Но всё равно — она воспринимается совершенно по-иному. Наверное, из-за того, что окутывает её шаль не любимых ароматов «Шанель», а свежее, застывшее на коже, благоухание этой самой непогоды, дождя за окном. Из-за того, что холёные руки усеяны царапинами, а маникюр нещадно поломан, уничтожен полностью. Потому, что она сейчас не в одном из своих любимых нарядов и не на шпильках, а в обтрёпанных брюках, местами порванном джемпере, заляпанной болотом куртке и сбитых, почерневших от пыли, кроссовках. Однако, должно быть, больше всего из-за лица: никакой лишней мишуры-макияжа — да, щёки, конечно, обветрены, и кожа немного иссохла. Но всё это в совокупности перечёркивает привычный образ медсестрички-практикантки с намарафеченым лоском и делает её просто красивой молодой женщиной. Со слившимися в симбиозе Любовью и Отважностью во взоре ясных очей. — Это… — она опустила и отвела немного в сторону голову, нагнав тень на глаза чёлкой. Но это бесполезно: их блистание скрыть просто невозможно. И эти блестящие зеркальца эмоций скрылись за опущенными веками целиком и полностью. Губы поджались, задрожали, а через мгновение, когда их хозяйка вновь вздёрнула голову и ударилась безоблачным взглядом о мой, отворились и решительно произнесли: — Да! «Да» — сердце вторит этому гулким ударом о грудную клетку. — Да, — по-детски счастливо улыбнулась она, зажмурившись и заправив прядь волос за ухо. — Иногда Кё-чан может быть просто невыносимым. Порой даже опасным, хоть сегодня начинай копить деньги на собственные похороны. Но… Он всё равно мой маленький, вечно надутый братик. Она дала волю смешку, предварительно прикрыв губы кулачком. Щёки так и продолжали сверкать нежно-розовым цветом. «Ааах… Вот как?» И это всё? Ага. Вечно надутый. Ага. Невыносимый. Ага. Иногда. Так вот ты значит какой, Глава Дисциплинарного Комитета? В глазах некоторых людей? Да мне впору давать орден за многократное выживание после каждого «Священного Камикороса». Сколько раз моя жопа терпела наличие синяков после обыкновенно-процедурных подсрачников? Как часто я чувствовала себя котёнком, выбрасываемым за шкирку нафиг оттуда, откуда ты посчитаешь «Низзя»? Да уж. Наверное, правду говорила Рейн. «Солнцем Гатто должна быть именно эта глупо хихикающая блондинка, что сидит сейчас возле меня». — Ну и потом, это же нормально сестричкам любить своих братишек и говорить об этом, — смеётся она. Ветер с размаху ударился о дрожавшие стёкла. Зарождавшееся внутри меня тепло начало резко остывать. «Нормально?» Что за несносная, переливающаяся золотом кошка высоко задирает голову, поднимает вверх роскошный хвост-султан и люто шипит на робко вырисовавшийся образ брата в моей голове? «Нормально? Нормально?! Хватает же вас, Кирие-сан, на такие слова!» — шипела-сычала она, деря когтями поверхность моего сердца. — О, вот ещё что, Сара-чан, — сказала Кирие-сан, сделав, наконец, нормальное выражение лица. — Как там те таблетки? Помогли? Голова больше не болит? — А? Таблетки? Баночка с тёмно-коричневого стекла привлекла моё внимание. Хм. Это такие же, как она дала мне ранее? — Эм, Кирие-сан, а это?.. — спросила я, пытаясь разглядеть содержимое. — М? Ах, да, — почесала затылок она. — Если помогли, то это хорошо. Очень даже хорошо. Значит, решение посадить тебя на «регулятор пламени» было… Где-то внутри меня с громким звоном лопнула блестящая белая верёвочка, доселе связывавшая упрямо разлезающиеся фрагменты картинки под названием «понимание происходящего». Отзвук пошёл болезненной волной по всему телу. В ушах невыносимо зашумело. «Посадить?!..» Я спохватилась, перебросившись на колени, несмотря на вновь резанувшую боль в животе. Став на четвереньки, кое-как развернулась к Кирие-сан. — П-посадить?! — дрожь в горле просто не поддавалась контролю. Язык заплетался. Глаза туманились, еле фокусируясь взглядом на злосчастной банке. «Как же так?!» — Н-неужели это что-то?!.. Вместо ответа она легонько коснулась кончиками пальцев мою ладонь. — Какие холодные, — подняла взгляд на меня. — Почему ты так нервничаешь? Столь спокойный тон её голоса нагоняли всё сильнее раздувавшиеся клубы горячего пара мне в грудь, вынуждая лёгкие терпнуть и болеть при каждом вдохе и выдохе. «Она ещё спрашивает?!» — Не надо волноваться, — сказала она, подняв баночку, показав её ближе. — Не делай такие большие глаза. Успокойся. Вот, — убрала мешавшие пряди чёлки с моих глаз. — «Регулятор пламени» не даёт сильного привыкания. Я сделала глубокий выдох и, отодвинувшись немного назад, села на колени уже с более-менее адекватно стучавшим сердцем. — «Регулятор пламени»? — Да, — ответила медсестра, открыв крышечку и высыпав себе на ладонь парочку совершенно обычных белых кругленьких таблеток. — В их состав не входят наркотические вещества. — Кто ж вас знает, мафию? — пробормотала тихо я, но Кирие-сан, похоже, услышала. Уголки губ опустились, и она, прокашлявшись, с совершенно невозмутимым видом продолжает. — Реборн-сан говорил мне, — тональность её голоса упала настолько низко, что я едва ли узнала его, — что ты носительница гибридного пламени. — Ага, — я подскочила на месте, скложив ноги в позу лотоса. — Можно просто — грязного. Кирие-сан вздохнула, опустив голову, и, покачав ею, что-то пробормотала, но тишина сказанного просто слепила до кучи все слоги и звуки, в результате оставив для понимания ровным счётом ничего. — Одним словом, «регулятор» вещь не лишняя в любом случае. Я лишь хмыкнула и спёрлась на выпрямленные руки, откинутые назад. — А что за штука? — Это, — она постучала пальцами по баночке, — средство для поддержания частиц разных типов пламени в балансе. — Разных типов? — Разных. Я думаю, ты понимаешь, о чём всё это? — Вы говорите именно о «слившихся». Таких как я. — Молодчинка, — довольно улыбнулась Кирие-сан. — Понимаешь с первого раза. — Не совсем, — я ей усмешку в ответ. — Например, зачем мне сдались какие-то колёса? — Не колёса, — на лицо медсестры плотнее насунулась маска серьёзности. — Просто способ поддерживать состояние твоего пламени, а, соответственно, и твоё, в пределах нормы. — Что? — хлопнула глазами я. — Слушай, — начала она тоном, будто читала лекцию, — как много ты вообще знаешь о природе своих способностей? — Способностей? — я кратко хохотнула, уклавшись обратно на спину. — Я всегда думала, что моя главная фишка доводить людишек до белого каления. А. Ещё я виртуоз в классе игры по нервам. — Да нет же, — снова покачала головой Хибари-сестра, растирая лоб большим и указательным пальцем правой руки. — Я имею в виду касательно пламени. — Хм? Дождь окончательно прекратился. Тоскливая личина неба начала понемногу пронизываться золотистыми трещинками-лучами. Способности? «Да ни хера я не знаю!» — Не знаю, — тихо ответила, глядя в сторону окна. Тишина непроницаемой тканью натянулась в комнате. Хоть бери и режь. — Реборн мне что-то там рассказывал, — сделала это я. — Это хорошо, — потрепала волосы Кирие-сан, улыбаясь. — Значит, ты знаешь об особенностях гибридов. — Чего? — отрываю взгляд от похожих на человеческие руки веток дерева, тревожно колышущихся за окном, и поворачиваюсь к ней. — Это, — она постучала пальцем по крышке баночки. — «Регулятор пламени». Ты ведь знаешь, что гибрид состоит из двух типов пламени. В твоём случае Неба с Облаком. Они сосуществуют друг с другом в определённых пропорциях. В зависимости от второго атрибута, того что соединено с Небом, они могут колебаться то в одну сторону, то в другую. Самым оптимальным вариантом, конечно, есть пропорция 50:50, но… — Не всё так просто, — усмехнулась я. — Можно сказать и так. Видишь ли, здесь всё дело в факторах. У нормальных видов пламени… «Нормальных?..» — …они константны, в то время как у гибридов существует один нюанс. — Нюанс? — Они нестабильны. «Нестабильны?..» — Если один из атрибутов превышает второй на 15%, фактор гибрида определяется доминирующим. Обычно превалирующим является Гармония Неба, но если второй атрибут начинает превышать ту самую отметку — происходит замена. — То есть, фактор гибрида это фактор второго атрибута? — Верно, — кивнула Кирие-сан. — Говоря об этом, Сара-чан, покажи мне своё кольцо Гатто? — Зачем? — спросила я, одной рукой нащупав сумку, стоявшую у стены возле моего одеяла. — А чёрт! — ненароком опрокинула её. — Вот, — достала аксессуар из пустой коробочки из-под мыла. — Хм… Ты не носишь его? — медленно проговорила Кирие-сан, зажав его между пальцами, поднеся поближе к глазам и пристально вглядевшись в центральный камень. — Почему? — протянула его мне. — Оно мне надо? Я не была объявлена боссом официально, — я передёрнула плечами. — Так-то я не очень люблю побрякушки. Но если вы просите, — надела кольцо на палец правой руки. — Пожалуйста. «Только что за?..» В глазах Кирие-сан проскользнуло что-то незнакомое. Словно ледяная искра зажгла радужки, мёрзлая спичка чиркнула по зрачкам, разжигая морозный огонёк, погасший через мгновение, когда Облако Гатто как-то устало опустила веки. Но спустя те несколько секунд, когда они снова открылись, всё вернулось на круги своя. Голубизна улыбающихся в унисон губам глаз вновь стала бархатной. — Покажи, — она взяла мою ладонь с кольцом в свои руки. Приподняв её себе на уровень глаз, снова всмотрелась в самоцвет, переливавшийся… «Что за чертовщина?!» Я тоже приподнялась, чтобы поглядеть, но… Я не удивилась реакции Кирие-сан. Уверена, у меня сейчас лицо было точно такое же: намертво сомкнутый рот, остекленелые глаза, скривленные брови… Словом, всё, что придаёт облику выражение подобно сегодняшнему утреннему небу. Или нет. За гранями разворачивалось, клубилось, дымилось нечто хуже. Не пламя. Не словно улыбавшееся тепло оранжевого оттенка, отсвечивавшего фиолетовым. Не спокойный ровный переливавшийся свет. Смог. Фиолетово-бурый смог. Забившийся внутри камнями клубами дыма. Казалось, что каждая микрочастичка, каждый его атом взбесился и бросался туда-сюда, грозясь разбить хрупкие грани. Все вместе они роились, будто безумный пчелиный рой. Словно тёмная неприветная пучина это подобие пламени буквально разъедало потускневшую почти до серого цифру «VI». Кирие-сан сглотнула и опустила мою руку. Осторожно, как будто бы она поломана. Ничего не говоря, снова взяла баночку и открыла её. Из своей сумки она достала термос. Сняв крышку, налила в него воду. Высыпав себе на ладонь пару таблеток, протянула их мне. — Сара-чан, держи. Выпей, — таблетки в одной руке и крышка-чашка с водой во второй оказались прямо перед моим лицом. Но я не поторопилась их взять. Вернее, приняла только воду. И в мутном отражении, на фоне осевшего на дне посудины ила, я увидела своё лицо. «Неужели этот бледный призрак я?» Нет. На самом деле. Исцарапанное лицо, поблекшие почти до серого щёки, провалившееся глазницы на фоне разяще очерчённых синяков, высохшие губы. Волосы, растрёпанные пуще прежнего, выглядят просто запорошенной безжизненной паклёй. Интересно, это из-за слабых колебаний воды, из-за моих мелко трясущихся рук, кое-как держащих чашку, отражающиеся в этом миниатюрном «зеркальце» черты кажутся перекошенными, словно в совсем уж начинающего карикатурщика? «Или так оно есть на самом деле?..» А что отражали глаза? Чахоточные глаза, невыносимого до ужаса грязного цвета. Словно мутные стёкла, за которыми разрастается плесень. Последний свет в них померкнул давным-давно, и только сырой ветер пробирает до костей, замедляя сердце, когда смотришь в эти широко раскрытые, словно навек удивлённые, глаза цвета запыленного бутылочного стекла. И будто по-настоящему, по мере разрезания его осколками поверхности сердца, я начинаю видеть, как отражение меняет свой облик. Кожа неуклонно белеет до почти призрачного оттенка. Каштановые волосы, кончиками касающиеся плеч, вырастают, становясь серо-бурыми. Лишь взор этих глаз по-прежнему отдаёт перелётным могильным ветерком, затерявшимся в мрачных глубинах, где почти угас последний огонёк. Эта девушка, отражающаяся на поверхности такой же кажущейся неживой воды… «Да ладно тебе, Рейн. Я хорошо себя чувствую». А? Что? Что это? «Говорю же, всё нормально». Память вернула меня дня на четыре назад. Две девушки: одна, высокая и крепкая блондинка в лилейном платье, протягивает то ли пузырёк, то ли баночку стоящей напротив худосочной, облачённой в малахитовое цветастое платье девушке с длинной серо-бурой косой. Она решительным жестом ладони отстраняет предложенное. И та баночка… «Может ли быть?..» Стараясь почти с такой же твёрдостью, я поставила чашку на землю. Вода в ней громко хлюпнула. Таблетки же так и остаются в руке Кирие-сан. — Послушайте, — я постаралась отточить свой голос до уровня стали. — А для чего это лекарство принимает Дарси? — медсестра просто молчала, непроницаемо глядя мне в глаза, и тогда я, ещё твёрже, переспросила: — И зачем оно мне надо? Не знаю, насколько в моих глазах отразился брошенный вызов, но Кирие-сан просто устало вздохнула и примирительно помахала в ответ руками. На её губы легла кривая полуулыбка. — Знаешь, я всё-таки знаю, о чём говорю. Что ж поделать, если у вас двоих совпали типы пламени? Удивительно, знаю. Не надо так на меня смотреть. По крайней мере, я могу тебе хоть чем-то помочь. — Помочь? — выдохнула я, обнимая руками свои плечи, укладываясь обратно и отворачиваясь к стенке. — Чем вы можете помочь? Внезапно на мою голову легла ладонь, наполовину ласково, наполовину игриво потрепавшая волосы. Вот только меня из-за этого жеста почему-то ударил холодок, вынудивший скрутиться почти по-кошачьи, поджав колени ближе к животу. — Сара-чан, — прозвучал ласковый голос. — Потому-то это лекарство и называется «Регулятором». Оно регулирует именно баланс между пропорциями пламени. Гибридам порой бывает очень тяжело делать это силой собственной воли. Нет, это, конечно, возможно, но на то, чтобы хорошо овладеть способностью поддерживать этот самый баланс, могут потребоваться многие го… — Но Дарси это делает сама, да? — тихо спрашиваю, безуспешно пытаясь обцарапать ногтем засохшую, въевшуюся в толстую ткань одеяла кровь. Со стороны Кирие-сан молчание. — По правде говоря, далеко не всегда, — словно боясь разбудить какую-то абстрактную, невидимую сущность в комнате, прошелестела она. Мы обе снова молчали. И снова что бы там ни было надумано в её голове, она озвучила это. Первой. — Фактор Облака — Расширение. Помимо этого, сей атрибут считается самым диким. Я могу только предположить, что находиться в гибриде, возможно, ему, из-за своей своенравности, не очень нравится. Можно сказать, он начинает бороться за «лидерство» даже с самим Небом. Как-никак, я имела шанс наблюдать Дарси… ну и, будучи просто школьной медсестрой, тебя. Поэтому приблизительно могу сказать это. Сара-чан, ты часто приходила ко мне в медпункт, жалуясь на головные боли, мешающие тебе на уроках. А я нередко сталкивалась с подобным касательно Дарси, потому и могу сказать, что это происходит из-за… — Из-за того что у меня ненормальное пламя, — я выдавила из себя смешок. — Вы извините меня, конечно, Кирие-сан, каюсь. В большинстве случаев я просто симулировала, потому что мне впень сидеть в школе. — Поверь мне, — голос Кирие-сан стал твёрже, — я считаю себя специалистом достаточно адекватным, чтобы отличить симуляцию от мигрени. Я зашипела так тихо, как только смогла, сильнее вжавшись пальцами в одеяло. Судя по шороху, Кирие-сан поднялась на ноги. — Ладно. Не буду тебя мучить. Отдыхай. Я оставляю таблетки здесь. Можешь выпить позже. Удалявшиеся шаги и открывшаяся дверь, через секунду уже закрывшаяся. Я обернулась через плечо. Две таблетки действительно лежали на сложенном вдвое платке возле крышки-чашки с водой. — Хм, — опять отворачиваюсь к стене, закрывая глаза. Своенравный дикий атрибут? Такой, что ему требуется регулятор, дабы он не «кусал» Небо? Хех. Кирие-сан, вы бы говорили прямо — ему просто нужен транквилизатор. Честно. Я бы не обиделась. Потому как с самых малых лет меня не покидало предчувствие, будто я просто беспородная дворняжка. Такая, как тот соседский щенок, загнавший когда-то на дерево Сникерса. Бедняжка почти до самого вечера не мог слезть. Весёлые были деньки. Потом тот милый щеночек вырос и покусал сына своего хозяина. Просто так. Когда тот играл с ним. Само собой, после того никакой больше собаки не было у них дома. Что насчёт бывшего любимца? Он просто уснул. Навсегда. А недавно, как я случайно услышала, они снова заговорили о том, чтобы взять нового питомца. Но чистокровного. Мол, попробуй пойми, что в тех нечистокровок на уме. «Можно подумать у породистых не «мутнеет» сображаловка время от времени?» Значит, для того, чтобы моя эта самая сображаловка оставалась в адеквате, мне нужны какие-то колёса? Хах, не шутите так Кирие-сан. Я давно дала себе свою собственную клятву Гиппократа, что не буду никогда принимать никакую гадость. Разве что сладкие леденцы от кашля. Может, иногда и сироп. Но не колёса. «Брату ведь они не нужны?» И Дарси, я так понимаю, особо тоже? Я перевернулась на другой бок и взяла таблетки в ладонь. «Нет уж». Они превратились в порошок под давлением моих пальцев, рассыпающийся на пол, когда ладонь лёгким движением распахивается. «Раз они не сидят на колёсах…» Подперев лицо рукой, я на белой россыпи вывела пальцем букву «S». «Чем я хуже?»~Энма~
Часы отсчитали последнюю секунду перед 7:00. Я еле нашёл в себе силы подняться с кровати и преодолеть расстояние от неё и до двери. Даже просто взяться за ручку тоже было испытанием. Почему-то влажные ладони никак не упрощали задачу. Но когда она была достигнута — облегчения не наступило. Яркий свет бил в глаза с окон, расположенных вдоль всего длинного светлого коридора с абсолютно одинаковыми дверьми, единственное отличие которых, пожалуй, в разных номерах на табличках. Словно сбегающий из тюрьмы преступник я ступал легонько, стараясь миновать квадратные пятна света на полу. Но тот все равно предательски скрипел деревиной, выдавая мои перемещения. Тихо. Только скрип под ногами да тихий шорох занавесок, поднимавшихся ветром. С каждым шагом я был всё ближе и ближе к лестничной клетке. Голоса. Остановился. Летевший вдогонку ветер ударил в спину. А голоса всё громче. И я узнал их. Я всегда и везде узнаю эти ноты. Среди любого шума. Ну а в тишине и вовсе готов поймать их ладонью, держа глаза закрытыми. Однако, будучи уже на ступеньке где-то десятой, нога, как обычно, вероломно подкосилась, и на весь оставшийся путь вниз я пустился в полёт. Но он прервался, как только мощные руки поймали меня, и я ударился щекой о почти богатырскую, — или же просто каменную, — грудь. Мы просто чертыхнулись ещё пару шагов, пока не рухнули на удачно расположенный ковёр. — Ухх… — я приподнялся на локтях и тут же постарался подняться, но в результате просто упал сидушкой назад возле распластавшегося в позе морской звезды Каору. — Т-ты как?!.. — вскочив на ноги, протянул ему руку. Что-то тихо пробормотав, он поднялся без моей помощи. Кое-как обтрепав школьную форму, кивнул головой в сторону столовой. — Минут через двадцать будем кушать. Пойдём. Повернувшись ко мне спиной, он направился туда. Я бросился его догонять. — Каору. Эй, Каору! — он резко остановился, и я врезался ему в спину. — Уф… Спасибо, — улыбнулся, потирая нос. — За что? — тихо спросил он, так и не обернувшись. — Ну, когда я вот так падаю, ты всегда меня ловишь, — я почесал затылок. Молчание. Каору, так и оставаясь ко мне спиной, пробурчал «пустяки» и поторопился в столовую. Интуиция, какая уж есть, процентов где-то на девяносто девять, шепчет мне о наличии на лице Каору его обычно бледно-розового румянца. Кухня была пропитана запахом тушеной капусты. Адель, уже тоже одетая в форму, стоит у плиты в розовом фартуке. Она недовольно приподнимает поварёшкой крышку кастрюли и морщит нос, когда оттуда начинает валить густой пар, перемешанный с лёгким, но вполне ощутимым, запахом гари. — Пху! Черти бы побрали этого Джули с его мультифруктовым шампунем… — проворчала она, захлопнув крышку, сдув мешавшую прядь со лба и упёршись рукой в бок. — Поблагодарите нашего Хранителя Пустыни за подпорченный завтрак! — запричитала она, завидев нас. Каору лишь молча пожал плечами, и мы сели за стол. Адель вернулась вниманием к недовольно шипевшему содержимому кастрюли. По комнате гуляли лучи уже взошедшего солнца, решившего заглянуть прямо в окно. «Неужели это всё по-настоящему?..» Что за странное чувство, будто душа находится где-то в невесомости? Словно окунается в это нежное солнышко, так реально согревающее ладонь, лежащую на столе, в рваной кляксе света, из-за нервно подрагивающей листвы осины за окном. Что за утренний туман пробирается в голову, путая мысли, но при этом поглаживающий чело? «Что всё это значит?..» Внезапно, со стороны прихожей и холла, послышался топот. Дощатый пол буквально плакал от такого нещадного грохота. А ещё через несколько мгновений сюда ворвался и сам источник шума, не скупясь на занесенные в помещение следы грязи и соответствующий этому запах. Моё дыхание прервалось. Невидимые нити со всей силы врезались в мгновенно заведённое на максимальную скорость сердце, облив его кровью. Воздух, попавший внутрь при громком «ах!», высушил рот целиком и полностью. — Что за дела?! Почему эти чёртовы часы отстают на целых сорок минут?! — возмутился стоявший у арки-проходе на кухню, гневно сверля взглядом наручные часы. Я вскочил со своего места, напрягшись всем телом, словно напуганное животное. Стул с шумом упал, ударившись о пол. Взгляды всех присутствующих здесь оказались прикованы ко мне, это было ощутимо. Но мой взгляд впирался лишь в новоприбывшую персону. Наши глаза находились в контакте, я даже мог видеть своё отражение в этих коричнево-красных напротив. И от этого липкий пот, точно паутинная сетка, начал обволакивать моё тело. — К-к-койо?!!.. — только и вылетело со сжавшегося в спазме горла. — Чего? — вот так просто выдал он, моргая и глядя на меня с вытянутым лицом. «Это реально?..» В мгновение ока я преодолел расстояние от одного конца комнаты ко второму. Никогда бы и не подумал, что способен на такую скорость. И вот я оказался прямо перед Койо. Он весь вспотел. Ясно. Он, как и всегда был на утренней пробежке, о чём и говорили его белая тенниска, с проступившими влажными следами, синие шорты и, по обыкновению, запыленные или, как в данном случае, заляпанные болотом белые кроссовки. «Реально…» — К-койо… неужели это действительно… реально… — Действительно, разит от тебя реально, — изрёк непонятно откуда взявшийся рядом со мной Джули, помахивавший ладонью у носа. И мне не пришлось делать обратный отсчёт от десяти — Койо взорвался в сей же момент. — Слушай сюда ты, орангутанг небритый в труселях! Катись к чёртовой бабушке, уёбок бородатый! — сдёргивает с головы налобную повязку и снимает с кистей ещё пару эластичных повязок. — Иди в баню! Хотя нет, мне щас самому туда надо… Срочно! — Хей, — тот усмехнулся, не оставаясь в долгу, беззаботно закинув руки за голову. — Ты, оказывается, обо мне такого высокого мнения! Ну да. Я мужик. Я ноги не брею, в отличие от некоторых… — его осклабляющееся выражение становится шире, и лицо набивает черт того самого кота из графства Чешир. — Га?! Хочешь поговорить об эпиляции?! Тогда пошли, выйдем! — Койо небрежно встряхнул головой в направлении выхода. Дальнейшим «дипломатическим переговорам» помешал черпак, грозно блеснувший на солнце в руке Адель, нанёсший удар без предупреждения по обеим «партиям-сторонам». — Значит. Так, — произносимые ею слова звучали как падавший с высокой крыши лёд, противоположно её лицу, отображавшему всю мощь кипения в сосудах крови. — Ты, — черпак нацелился на вздрогнувшего и побелевшего в лице Койо. — Марш в ванную. Прополощи хотя бы спину, чтобы не смердеть так сильно. Быть здесь через десять минут. В приглядном виде. Форма одежды тебе хорошо известна. Если бы я точно знал, на что похож приступ эпилепсии, то сказал бы, что именно такой удар настиг сейчас бедного Койо. Но он миновал быстро. Очень. «Эпилептик», крича во всё горло «Так точно!!!», уже мчал со всех ног наверх. — А теперь ты, — тем временем черпак навёлся на спокойно улыбавшегося Джули. — Если я хорошо помню, тебе было сказано надеть штаны, — голос Адель значительно остыл и стал похож просто на лёгкий арктический ветерок. Пусть и похожий на вытянутую до предела струну. — Так что это за семейники с шимпанзе? — Оу, — погладил бородку он. — Да ладно. Мне так просто удобней. Процесс приёма пищи и последующего нормального переваривания требует максимального комфорта, сама понимаешь. Да и не шимпанзе это, — зажал между пальцами ткань, чтобы через миг выпустить её. — Ленивцы. Ох. Ну всё. Теперь можно было начинать считать секунды до… — Всем доброго утра. Судорога свела моё сердце вторично, когда до ушей долетел этот мягкий бас, а глаза сфотогравировали и запечатлели в сознании здесь и сейчас появившуюся в дверях, куда убежал Койо, большую и такую мощную фигуру… — Рауджи!.. Да. Это он стоял там, облачённый в «нужную» форму одежды. Капельки влаги скатывались по улыбавшемуся лицу на пол и махровое полотенце в руках. Свежий аромат мыла добавил в помещение нотку увеселения и ещё одно очко для меня, в противовес нулю со второй стороны двоеточия, в пользу «Реальности». — Ага, доброе утречко, здоровяк! — отсалютовал ему Джули. Улыбка того на секунду померкла, но вновь вспыхнула при перенаправлении доброго взгляда на Адель и Каору. Поздоровавшись и с ними, Рауджи повесил сложенное вдвое полотенце на стул, на который и присел, прямо напротив Мизуно. — Ммм. У нас сегодня рис с тушеной капустой, — как всегда угадал, и верно, Рауджи, вдохнув витавшие вокруг ароматы и теперь довольно потирая ладони. — Отлично! Адель вздохнула, сняла фартук и, нервно скомкав и отбросив его в сторону, села на своё место. — Поделом, — цокнула она. — На первый урок мы уже опоздаем. Каору, подай сюда кастрюлю, пожалуйста. Тот без возражений сразу поднялся с насиженного места и выполнил попрошенное. — Хах, — выдал смешок Джули. — Ладненько. Пойду, надену уже те штаны, — удаляется из комнаты, мимоходом потрепав перед этим мне волосы. Да. Я так и остался стоять посреди комнаты, только то и делая, что приводя обратно в обычный вид волосы и глядя на эту картинку, окрашенную в пастельные цвета. «Это реальность». — Энма! — высокий, немножко даже визгливый голос — и мне на голову вновь приземлилась ладонь, заново взлохматившая и без того вечно растрепанную шевелюру. Но я был даже рад этой безумно наманикюренной и холёной ручке. Потому что она принадлежала… — Шиттопи-чан. И я оказался прав. Её невозможно спутать ни с кем. Этот такой неземной образ с такой земной бутылочкой клубничного йогурта, её обычного завтрака, в руке. Она тоже была готова к «труду и обороне», присев на своё место за столом, возле Каору. «Это реальность». Я занял своё. Не во главе стола. Просто рядом с Адель. — Эй, Энма! Энма! — помахала мне рукой Шиттопи-чан, поднявшая свои очки вверх на манер ободка. — Что? — А что с тобой такое? — в её глазах искрилось самое настоящее детское любопытство. Все обратили внимание ко мне. — Действительно, — согласилась Адель, её взгляд был какой-то особо сконцентрированный. — Это точно, — улыбнулся Рауджи. — Угу, — Каору спрятал нижнюю часть лица за чашкой с чаем. «Это всё по-настоящему». — А в чём дело? Шиттопи-чан хихикнула, прикрыв ладошкой губы, и подняла на меня лучистый взгляд. — Ты улыбаешься.~Сара~
Спустя несколько минут после ухода Кирие-сан дверь снова открылась. Я всё ещё была занята «живописью» по россыпи от лекарства, которая уже просто стала непонятной мазнёй. Мне не надо было поднимать глаз, дабы понять, кто это вошёл. Мелкие шажки и длинная чёрная тень, нарисованная золоторуким художником, ныне полностью выбравшимся из облачного плена, говорили обо всём без лишних слов. Топот затих. — Сара, — позвал голос, успевший уже до позеленения надоесть за всё время, пока я его знаю. Но я просто его проигнорировала, продолжая своё «такое интересное» занятие по рисованию. Пальцем. Пока крохотная ступня в чёрном лакированном ботинке не стёрла к чертям так старательно вырисованное улыбавшееся солнышко. Ну вот. — Да? — шумно вздохнула я, наконец, подняв взгляд. — Чего тебе, Реборн? Он ничего не ответил. Вместо этого подошёл ближе и присел рядом на одеяле. Мы оба молчали где-то с минуту. Он заговорил первым. — Дай-ка те свои таблетки, — требовательно протянул руку. «Ух. И этот туда же». — Зачем? Эх, ну и для чего спрашивать? Всё равно ж так и оставшаяся протянутой рука уже всё сказала. Я потянулась к своей, так и оставшейся опрокинутой, сумке и достаю оттуда мою баночку с ними, после протянув её Реборну. Но какого он сотворил?! Для чего, открыв её, высыпал полностью всё содержимое на пол и раздавил его, превратив в порошок?! — Э-эй?!.. Реакцией на мою реакцию так и оставался игнор. Вдруг он снял со своей шляпы мирно задремавшего там Леона и, погладив его кончиками пальцев, разбудив этим, поднёс поближе к лицу, что-то тихо шепча ему, прикрыв рот ладонью. Полусонный хамелеон вмиг оживился, блеснув огромными глазами и, вроде как, кивнул. Переливаясь радужным светом, он аморфировал и превратился в… Прутик? Да. Самый обычный прутик, которыми малые детки часто рисуют что-либо на песке или пыли. Ну, или в этом случае, на растёртом таблеточном порошке на полу. — Никогда не был особым художником, — сказал Реборн, полностью сфокусировавшись взглядом в постепенно создаваемое нечто на белом фоне. — Да я тоже, — пожала плечами и легла на бок, подперев ладонью голову. — Оценки с рисования были так себе. И разговор расклеился опять. Внимание Реборна целиком и полностью принадлежало его «творению». Так и прошла ещё пара минут. Но… Почему от этих палочек и оваликов сердце начало метаться по грудной клетке туда-сюда, по неосторожности врезаясь и царапаясь о рёбра? Почему ладони так внезапно остыли? «Реборн… Что это за художества?..» На белом порошке была нарисована пара весов. Обыкновенные весы со штативом, ручками и шальками, куда ставятся гирьки. Между ними линия, как бы разделяющая рисунок. И на одной, и на второй половинке изображены весы. Но… Одни стояли ровненько, их ручки находились в равновесии, а вот другие… Ручки других были сильно перекошены и, вроде, винтик, соединявший их со штативом, почти готов был выпасть, из-за чего казалось, что эти весы вот-вот сломаются. Кроме этого… Вверху над ними кривыми пятнами были изображены облака. «Весы. Облака…» Всё было ясно, чёрт дери этого аркобалено! — Эй, Реборн! — я спохватилась, став на колени. — Ты издеваешься надо мной?! Тот лишь молчал, надвинув полы шляпы на глаза. Однако через пару секунд щелчком пальцев отбросил их вверх, подняв на меня взгляд. — Да? — Ух, вроде глаза как глаза, но кусали подобно тем маленьким чёрным жукам, на которые они так похожи! Лёгкие были буквально готовы разорваться от накопившегося в них горячего воздуха: я снова видела в этих проклятых кривых зеркалах своё отражение. Съёжившееся и ничтожно маленькое. — Чего ты присобачился ко мне?! — Присобачился? — его брови вытянулись в дуги. — Да нет. Ничего. Просто любопытствую, — он наклоняет голову вбок по-собачьи. — Ну как? Понравилось сидеть в ямке во время дождя? — Э? «Чего?..» Взгляд Реборна впился в меня хуже скопища пиявок. — Это я о том самом, легендарном выражении ветеранов, — сказал он, будто отрезал, так и продолжая тянуть с меня душу глазами. — Всегда приятно поговорить с умными людьми. Они стольким интересностями могут поделиться. — Ты о чём?.. — Никогда ещё в жизни мой голос не казался мне таким чужим. Таким глухим. — Ещё на заре моей карьеры, как раз один из таких людей сказал мне: «Хочешь узнать, что такое война? Выкопай во дворе ямку, залезь в неё в ливень и просиди всю ночь. Тогда поймёшь что такое война». Вот мне и интересно: как тебе нравится в «окопе»? Примерно можешь прикинуть, что такое «война»? — Я… Кулаки безжизненно опустились. Слова расползлись в голове слизняками, скрылись во тьме проворными бабочками. Пусто. В мозгах стало пусто. «И на языке пусто». — А насчёт рисунка, — Реборн поднялся. — Всё по-честному. Ты должна понимать, почему боссом любой группировки традиционно избирается Гармония. Считай это одним из законов естества. А ты, — его взгляд пускается в меня ядовитой стрелой, попадающей прямо в сердце. — Ты тут разводишь художества. Ну что ещё сказать? — отвернулся и пожал плечами. — Если уровень «так себе» для тебя нормально… «Так себе…» Да прекрати уже вторить всему, чёртово ты сознание! Но нет. Оно же продолжало это делать. Даже когда Реборн покинул помещение. Даже когда я зажала уши руками. Жгло это. Но ему, похоже, было всё равно. Раз нагоняло влагу на глаза. Раз заставляло упасть на заколебавшее уже одеяло и кататься по нём туда-сюда, вынуждая вдыхать всё ещё едва уловимый смрад засохшей на нём крови. «Крови?» Ну, спасибо ему за одолжение, за любезно предоставленную возможность хотя бы подняться на локти. «За то, что дал мне заметить Это». Маленькую, забытую фигурку из красного пластилина, самозабвенно валяющуюся у холодной и сырой из-за дождя стены. Надеюсь, она не будет возражать, если взявшие её руки будут такими же? Не задавлю ли я его, так крепко прижимая к дрожащей груди? Не будет ли его беспокоить моя разыгравшаяся тахикардия? Хотя, мистер Вечно-Грустные-Глаза-сан, вы сами в ней и виноваты. Заразны, однако. А знаете, Грустные-Глаза-сан, вы не знаете, что я о вас знаю. А знаю я, что ничего не знаю. Совершенно. Я не знаю, когда у тебя день рождения. Не знаю, где ты жил, какие края видел за окном, когда шаловливые лучики утреннего солнца начинали гарцевать на вашем лице, вынуждая распахнуть глаза. Не знаю, с каким сердцем вы встречаете каждый новый день: с лёгким, или же видите только картонное подобие мира с обыкновенной лампой вместо солнца. Не знаю, о чём ты грезишь: иметь за окошком Альпы или просто обыкновенное дорогое сердцу место. Не знаю, любишь ли ты сладкие апельсины или твоё настроение могут поднять лишь противные лаймы. Я понятия не имею, любили ли вы в детстве длинные рассказы вслух перед сном, или же они утомляли вас, как некоторых особо вредных индивидов? Хотели бы звезду с неба или взорвать их всех к чёртям, чтобы не мешали спать? Какие из самых новых музык усладили бы ваш слух да успокоили душу? А какую пищу вы предпочитаете вообще? Ну, разве что здесь могу предположить, что растительную. Иначе как объяснить вашу странную женоподобность и вялость? Не иначе как этим. Вряд ли вы сильно увлекаетесь рыбой. Она богата йодом, а он, как всегда говорит мне мамочка, полезен для мозгов. Пусть мой брат в это не верит. И тоже не особо жалует её. А зря. Ведь иначе, может, его оценки были бы выше той черты, от которой каждую минуту в мире плачет один котёнок. Потому здесь и не трудно догадаться, Грустные-Глаза-сан — ни вы, ни мой братан не разделяете любовь к дарам морским. «Иначе…» А тысяча чертей! Пропади оно всё пропадом! Дабы Тринисетте уже поскорее навернулось вместе с этим миром под эгидой Армагеддона! Простите меня, Грустные-Глаза-сан. Простите, что я так небрежно бросила вас на пол, вновь давая стене горячего пара обжечь меня, накипятить мне мозги и укутать паром сображаловку. Но так оно и есть. «Я уже ничего не знаю». Может, это я неправа? Возможно, вы и достопочтимый господин Братан ни в чём не виноваты? Может, это я здесь слабое звено? «Слабое звено…» Простите, Грустные-Глаза. Савада Сара никогда вас не понимала. «И не понимает». Она не ощущает, не разделяет боли, разрывающей ваше сердце по швам. «Она просто сходит с ума». Так и не в силах этого понять. Не может понять, как не понимала все те семь счастливых безоблачных дней в залитом солнцем Намимори. Не понимала, когда находилась в нежном кольце объятий на восьмой день. Не понимала на девятый, глядя прямо внутрь вас, где гулял один лишь студёный ветер, а сердце было вне зоны доступа. «А мои чувства не опознаны». Не понимала тогда. «И не понимает сейчас». Что мне делать? «Козато Энма». Что же мне делать? «Савада Сара ничего не знает». Хотя нет. Одно она знает наверняка. Что, не смотря ни на что, приди хоть сам Дьявол, она, эти твои глаза… «Она всегда рада их видеть». И Савада Сара… Я… чувствую себя странно. Эти стены душили меня. Эти проникавшие в помещение лучи зенитного солнца, изобличавшие всю парившую в воздухе пыль, обжигали. Соль так и продолжала катиться по щекам, раздражать губы и падать вниз тусклыми каплями. Грудь давило ещё сильнее. Голова кружилась. Пальцы дрожали. Сил не оставалось даже на такое простое действие как держать эту единственную пластилиновую фигурку. «Но нет». Меня ещё хватило, чтобы вытащить из сумки коробочку со швейными принадлежностями, достать эту злобно сверкающую иглу с катушки и поднести её к вашему лицу, мистер Вечно-Грустные-Глаза-сан…~Энма~
«Вот оно значит как». Мы направлялись в школу. Просто в школу. Мир вокруг нас вращался нормально. Не хотелось взять и остановить его, дабы сойти. Снующие туда-сюда люди спешат, каждый по своим делам. Кто на работу, кто в школу, кто ещё куда. Маленькие дети, пока ещё не обременённые тягостями взрослой жизни, резвились, бегая наперегонки. Они ещё в самом начале пути, где солнечный свет щедро разливается на каждом шагу и в воздухе всё ещё слышны смешинки. Гулявшие пары, чей отрезок тропы вынуждал их держаться друг друга, ибо чащи, куда они заходят, становятся всё более запутанной, а дорога сквозь них — извилистой. А вон и старики, шедшие на прогулку в парк, чтобы посидеть на резных лавочках, в тени разлогих деревьев, или на кладбище, навестить уже оставивших этот мир родных или близких. Их стезя уже почти закончена или близка к окончанию. Свет на ней почти иссяк, уступая месту туманной мантии старухи с косой. «А жизнь в городе всё равно продолжается». Мы направлялись в школу. Все вместе. Даже Шиттопи-чан сегодня с нами. «Значит, всё то было сном?..» Адель, по обычаю, шла впереди всех. Койо вышагивал спринтерским шагом, о чём-то громко пререкаясь с Джули, из-за чего все прохожие не могли не обращать на них внимания. Каору, как всегда, держит руки в карманах. Шиттопи-чан пусть и с нами, но всё равно передвигалась на своём Шиттопи-мобиле, — нацепила на ноги колёса, — и ехала рядом, по проезжей части. Рауджи, надев наушники, что-то себе слушал. Наверняка свой любимый хип-хоп. «А я?» Я Козато Энма. Обычный ученик второго класса средней школы. Просто шёл позади всех. «Не Шимон Дечимо». А просто Козато Энма, всматривавшийся в иссиня-светлое небо над головой. Небо. Так высоко, так далеко… И такое пустое. Ни единого облака. Кажется, что даже верхушки самых высоких деревьев не могли коснуться его. Все чувства как будто бы затеяли игру, заставляя поверить, будто с той выси раздаётся звон. Небо, словно большой миской, накрывало меня. И почему-то казалось, что я под той миской один, как мышь под ситом, и деваться некуда. Но это не важно. Важно то, что я просто Козато Энма, перевёлся с группой из ещё шестерых человек в Среднюю школу Намимори. Причина — землетрясение. «Всего лишь». Я просто шёл в школу. «А всё остальное — сон». — Хм? Энма? — вдруг застопорился Рауджи. Все остальные продолжали идти. Это мы двое отстали. По отрывку мелодии, прежде чем на наушниках была нажата кнопка «стоп», понятно: это таки был хип-хоп. — С тобой всё в порядке? — А? — я тоже остановился. — Что такое? — Ну, — мы продолжили движение, когда нас позвал ушедший далеко вперёд Койо. — Ты сегодня какой-то сам не свой. — Хм. Нет, ничего. Тебе лишь кажется. «Чего уж только мне не казалось…» — Просто знаешь, Рауджи, мне снилась твоя мама. «Только зачем я это сказал?!» Он застыл на месте, и вправду как могущественная гора. Только что-то там шелестевший себе на своём языке ветер лениво подёргивал его волосы. Он не вздрогнул, когда большой кленовый лист упал ему на голову. Вместо этого он вдруг… улыбнулся, убрав его с макушки и пустив вдогонку ветру. — Вот значит как? Разве это не замечательно? Ну и как? Как там моя мамочка? Какие вести с неба приносила? Я стоял, словно прибитый гвоздями к земле. Каждое его слово почему-то въедалось мне в мозги странным сизым дымом. И в дыме этом… Я видел лик Ооямы-сэнсэй. Но не тот мило улыбавшийся, на котором так любили плясать солнечные зайчики, ловко пробиравшиеся сквозь пышную листву яблонь, а… Сухое измученное лицо, из которого поспешно начала выпивать душу привередливая дама по имени Мученье. Глаза, потемневшие и лишённые такого привычного блеска. Неизменно красивые губы поджаты, изогнуты в болезненную кривую линию. Волосы, всегда развевавшиеся на ветру, как самый дорогой шёлк, выцвели почти до белизны, словно им опостылело радовать глаз глубоким чёрным тоном. — Знаешь, — сказал Рауджи, когда мы вновь продолжили идти. — Ко мне во сны мама уже давно не приходит. Как думаешь, она злится на меня? — он глядел в мои глаза улыбаясь, но эта полуулыбка… Нет, Рауджи. «Ты никогда не умел врать». — Я не удивлюсь, если так, — он снова смотрел перед собой. — Тем более что меня никак не покидает впечатление, будто где-то в чём-то я её подвёл. «Подвёл?» Нет, Рауджи. Это просто за пределами возможного и любой вселенской логики. Такой добрый, мягкосердечный, не имеющий в сердце мрака, защитник слабых… «Не может быть плохим!..» Не важно, что там происходило. Не важно. Сейчас над нами не висели грузные цепи. Не рокотало угрожающе чёрное пламя. «То всё был сон». А вот и школа. Средняя школа Намимори. Самое заурядное зданьице, каменный блок, выкрашенный в мягкие жёлтые цвета, будто понарошку, приветствовал непрерывавшийся шумный поток учащихся. Окружённое заботливо выращенной и ухоженной территорией оно будто вечно пребывало в этом елейном дремотном состоянии. Огромные часы над входом неспешно, днями и ночами, отсчитывали кроткое сердцебиение этого затерянного от суеты, утонувшего в кольце синих гор и цветастых лесов мирка. Стеклянный циферблат одинаково отражал и улыбавшееся солнце, и унылую луну, и тиховейные ветры, год за годом незаметно обтёсывавшие это здание, микроскопическими трещинками-шрамами прибавляя ему возраст. Сквозь длинные светлые коридоры пролетел звонкий голосок школьного звонка. Словно пастушья песенка он загнал учеников по классам. Мы разошлись каждый в нужном ему направлении. Я вместе с Шиттопи-чан зашёл в помещение под кодовым именем 2-А. Само собой, первым делом, барабанные перепонки сжались под натиском сливавшихся воедино криков и шума. Хорошо, что эта пытка продолжалась не дольше минуты. Зашедший в аудиторию сэнсэй переключил внимание на себя. Всё. Теперь можно было отправить лишние мысли в дальнее плаванье на сорок пять минут, под мелодию голоса этого человека, буквально сразу приступившего к своей нелёгкой рутине. Устроить релаксацию глазам, позволяя строкам в учебнике сливаться в мягкий узор. А когда внимание начнёт рассеиваться — просто сосредоточиться на отдававшую глухим щёлканьем стрелку настенных часов, отсчитывавших секунды до окончания урока. Хм. Как много было народу. Только что это? Одно место не занято. Средняя ряд, вторая с конца парта. «Это место…» Остренькие комочки смешинок защекотали мне грудину. Солнце било в глаза, словно нравоучительно говоря «но-но-но!». Но стоявший в воздухе гиацинтовый дух кружил голову, побуждал схватить учебник по алгебре в руки и использовать его как резервный барьер на пути у почти вырывавшегося с надутых щёк смеха. Хозяин этой парты. Интересно, он опаздывал, потому что попал под машину? Или собаки загнали его на самое высокое дерево в окрестности? Или дома случился пожар? Ну и поделом. «Мне не жаль тебя… окаянный Вонгола Дечимо». Внезапно дверь в клас распахнулась почти ударом грома, точно раскат пошедшего по моим клеткам. — Фууухх… Извиняюсь за опоздание! Этот голос, точно каменный молот, ударил по голове, вышибая прочь все мысли и соображения. Мои глаза могли видеть только ЭТО. «Откуда… Как?!!»~Сара~
«Беги». Вкрадчиво шептал мне ветер, подталкивая в спину. Колючий как никогда он носился вокруг, по раскидистым долинам, огибал горы, касался пальцами рваных в клочья облаков, раздвигал их и насмешливо дул на раскалённый небесный глаз, точно вылитый из белого золота, завывал от удовольствия, радуясь каждому мгновению своего превосходства. Своей свободы. «Свободы…» Как хотелось схватить его за хвост, дабы вместе с ним попасть испокон веков закрытую для людей область. Ту, за вторжение в которую солнце, как самый настоящий страж, нещадно наказывает, исходя из руководства одного бородатого дядьки в облаках, которого никто не видел, но, тем не менее, многие верят, что он есть. Будь он проклят тысячекратно — из-за него люди вынуждены непрестанно стирать ноги о почву, а крылья остались привилегией ангелов. Он пресёк любую утечку своего огня в людские души, видимо, уразумев, насколько близко, даже слишком близко, он приблизил подобие своих творений к самому себе. Однако… «Чёрт!» Были ли люди изначально созданы ходить? Если так, то почему эти отростки, на которых лишь мы можем стоять прямо, так ноют? Эй, небесный старик, чего ты там хотел сказать, посылая сообщение лишь кодировкой Морзе по нервам? Думаешь, я смогу понять тебя так? «Отнюдь». Не надо тыкать мне в глаза пальцами-лучами. И так тяжело. Кислорода в лёгких остаётся все меньше и меньше. Выжигаешь ведь его. Даже получасовая остановка не помогает силам восстановиться и возобновить пускай самый ничтожный запас энергии. Она выходит через сами по себе обжигающие струи пота. Хех, странно вроде бы и влага, а хочется лишь кончиться от неё. А ветер всё кричал «Беги!». Голос его шёл не иначе как по нарастающей. Хорошо. Кричи, кричи. От этого только лучше. Камень в груди становился на йоту легче. Узлы, связывавшие растопленный несколько часов назад жарой розовый пластилиновый шарик с извилинами, ослабли. Может, хоть теперь, хотя бы на каких-то жалких полсекунды разуму будет разрешено провалиться во тьму. Где никто не тронет. «Никто не побеспокоит». Но нет. Так не пойдёт. Многоликий лес, франтивший постоянно сменявшимися нарядами и аксессуарами, просто смеялся надо мной, скороговоркой повторяя за добравшимся и сюда ветром, перебежками оказывавшемся возле каждого его уха, нарочно шепчущим «Беги, беги!». Всеми своими языками, акцентами, диалектами и говорками этот наглый зелёный щеголь-пересмешник провожал меня через весь путь, не отставая ни на шаг. Со всех сторон на меня показывали корявые пальцы веток. Смотрели огромные пустые глаза. Какими ж ещё могут быть дупла как не пустыми? Роскошные шевелюры всех оттенков зелёного, на верхушках которых словно запуталось солнце, шумели, истерично хохоча. С повизгиванием, как любая среднестатическая дура, считающая себя бриллиантом среди навоза и не осознающая при этом, что всю жизнь отражается в зеркалах как обыкновенный неотёсанный уголь. «Вот так-то». Как и ты сама, Савада Сара. «Ну и на кой ляд ты здесь забыла?» Бриллиант, да? Вот и беги, «бриллиант». Беги, пока тебя не раскололи. «Всё и так ясно». Повидавшее многое с высоты своего опыта и «непревзойденного» ума «солнышко» Реборн подкинул тебе задачку на тысячу лет вперёд. Не переживай — её тебе хватит на все оставшиеся до часу икс кошмары. Не обращай внимания на трущие ноги кроссовки. На то, сколько километров назад ты потеряла ориентировку среди постоянно повторяющихся лесных коридоров. На давящий, почти ломающий плечевые кости, груз, взваленный на спину весь за раз: тут тебе матушка Лень в помощь, оберегающая ручки. На вновь дающий о себе знать укол в ногу. Просто думай. «Почему ты, «брильянт», висишь на шальке весов далеко-далеко от земли, в то время как шалька с обыкновенным неотесанным, зато со скрытой искоркой, щедро подаренной небесным стариком, углём, касается почвы, твёрдо держась на ней». Ложь. Я не знаю. Я всего-навсего бежала по мерзко хлюпавшей грязи. Мерзко. Зато земле от неё только кайф. Ещё бы, ей-то от этого только легче. Мне, напротив, было легче лишь от этого «Беги!», скребшего слух как совсем ещё начинающий скрипач. «Беги. Выметайся отсюда прочь, Савада Сара». Не заливай глаза своего брата грязью. Они должны гореть рыжим огнём даже в самой тёмной пропасти. «Но ты не тяни его туда». Уйди. Расстояния в примерно три часа бега не достаточно. Дальше. Ещё дальше. Пока твой дух не рассеется в воздухе. Пока пыль не сотрёт последние следы. Пока мимолётом увидевшие тебя древесные и лесные духи не забудут тебя окончательно. Пока наконец покорившееся стрелкам небесных часов солнце не опустится до отметки где-то в третий час по полудню и не проведёт тебя до белопесчаного берега, вылизываемого волнами океана. Где вдали виднеются большие белые корабли. «На которых наверняка ждут твоего возвращения». Что с самого начала было очевидно как дважды два. В строгих карих глазах Кьюдайме, когда он отдавал указание доставить тебя обратно домой. Конечно, человек, повидавший столько всего разного, не может не знать, о чём говорит. Ух. Теперь хорошо понятно, как он с Реборном столько лет умудряется оставаться на одной волне. Но тебя это мало касается. Просто делай, что должно. Уходи, пока тебя ещё не видят. Просто исчезни с глаз, и без тебя смотрящих в Ад. Соскреби своё изображение с разворачивающейся картины Страшного Суда. Пускай хотя бы одно пустое, но светлое, а не сожженное или выколотое, место будет греть выстывшее до предельной минусовой температуры сердце брата. Успокоит метающуюся в хилой и измученной плоти душу. Обрадует глаза, заросшие тёмными бельмами и ослепшие для света. Не цепляйся ногтями в волосы. Не падай на колени через каждые две минуты. Держи сознание в состоянии, исключающем детонацию. Беги. Смирись. Забудь. И не хныкай. «Вырви с корнями семь счастливых солнечных дней в Намимори». Когда вернёшься домой, выдери эти страницы из календаря. Или лучше сожги. Или попроси, что ещё лучше, сделать это брата. «Чистейшим пламенем небес». И вытяни, в конце-то концов, сей золотой ключик, с подвязанной к нему потрёпанной бумажкой, где красными буквами вырисовано К.Э., с сердца, дабы он раз и навсегда прекратил заводить его. Это будет не трудно. Измучившая ноги горячая, сухая, испещренная шрамами-трещинами земля тебе в помощь. Просто скажи ей… «Прощай».