Я буду любить тебя вечно.

      Вечером в воскресенье девятого октября я сижу за ноутбуком и переписываюсь с Тобиасом Итоном. С тех пор, как мы с ним стали друзьями, мы постоянно вместе: он подвозит меня до колледжа и обратно, на некоторых предметах мы даже сидим с ним рядом, по вечерам разговариваем по телефону или переписывается в чате. А по выходным мы, обычно всей нашей дружной компанией, ходим гулять или катаемся на машине. Единственным минусом является Сью. С того момента, как месяц назад они начали с Калебом встречаться, она постоянно таскается с нами. И признаюсь, меня она стала раздражать ещё больше, чем прежде. Ее пафосная болтовня меня просто убивает. Почему-то она решила, что она лучше всех. Считает себя самой красивой, самой умной и самой доброй. Мы с Кристиной постоянно втихаря смеемся над ней, чтобы Калеб не слышал. В общем, высокомерная девица. Не понимаю, что только мой брат в ней нашёл. Когда я у него это спросила, он не ответил, просто послал меня в задницу, и из-за этого мы с ним не разговаривали два дня. И я уже по нему начала скучать, как оказалось и он тоже, и мы помирились с ним. Я пообещала, что больше не буду задавать идиотские вопросы про Сью и постараюсь общаться с ней получше. Конечно, последнее мне удаётся с большим трудом: когда мы в ту субботу сидели в баре, Сью снова начала высокомерничать, и я еле сдерживала себя, чтобы не намылить ей шею по полной программе. Хорошо хоть Тобиас понял мою неприязнь к Сью и старался отвлекать меня от неё. За что ему огромное спасибо, потому что если бы не он, то Сью была бы крышка, а Калеб снова не разговаривал бы со мной. Если не вспоминать о Сью, то месяц был замечательным. Погода стояла солнечная и тёплая. Дождей почти не было, и поэтому мы наслаждались остатками тёплых деньков.       Мой мобильный телефон завибрировал и, даже не посмотрев, кто звонит, отвечаю. В трубке слышится грубый мужской голос, и я, испугавшись, нажимаю отбой, но потом посмотрев на номер, я понимаю, что это звонил наш куратор. Я быстренько набираю его, и он поднимает трубку, говоря:       — Беатрис, с завтрашнего дня в колледже объявлен карантин до неопределенного времени, но, думаю, это не больше чем на неделю. Можешь обзвонить всех по списку и сообщить им об этом?       — Да, конечно, мистер Прут, я сообщу всем ребятам эту весьма «грустную» новость, — с сарказмом отвечаю я. Кажется, он не заметил, что я почти кричу от радости.       — Спасибо, я знал, что могу на тебя положиться, — радуется он.       Я — что-то вроде старосты: всегда делаю какие-нибудь важные объявления, записываю замену в расписании.       Как только мистер Прут кладёт трубку, я зову Калеба и сообщаю ему эту новость. Он тоже очень рад карантину, хотя на самом деле радоваться нечему: за месяц в городе лихорадкой заразилось тысяча человек, в том числе зараженные были и у нас в колледже. Представляете, как все перепугались, когда девочка за обедом не с того ни с сего начала задыхаться и кашлять кровью? У неё побледнело лицо, и она еле стояла на ногах. Все думали, что она умирает. Её тогда увезли в больницу прямо из столовой. На следующий день зараженных стало больше, и за неделю лихорадкой заразилось около сотни человек, и это только из нашего колледжа. Ходят слухи, что было даже несколько летальных исходов, но врачи успокаивали, что лихорадка не смертельна.       Все, конечно, знали, что карантин объявят на днях, и вот его объявили, и мы можем не ходить на учёбу, пока лихорадка не сбавит обороты. Обзвонив одногруппников, я иду писать Тобиасу, но вижу, что его нет в чате, поэтому решаю позвонить и попросить, чтобы он вышел в онлайн. После трёх гудков он берёт трубку, но помимо его голоса слышен шум мотора и свист ветра.       — Эй, ты где? — спрашиваю я и смотрю на часы: время почти двенадцать.       — Как раз собирался тебе звонить. Помнишь, я обещал тебе, что украду тебя ночью и мы будем гулять до утра? Вот сегодня как раз та ночь. Так что когда я приеду, будь готова, я тебя встречу около дома Кристины, — говорит он, но по голосу слышно, что он улыбается.       — Хорошо, я постараюсь вылезти из дома, — говорю я.       А мысленно проклинаю себя за то, что так сказала. Ну вот как мне выбраться из дома в двенадцать ночи?       Положив огромного плюшевого медведя, которого мне подарили родители, когда мне было семь, на свою кровать, и накрыв его одеялом, я иду одеваться. Пока я натягиваю на себя леопардовые лосины, я понимаю, что без помощи не смогу выйти незамеченной. Со второго этажа спрыгнуть нереально, а на первом в гостиной сидит мама и вяжет носки к Рождеству. Так что через главную дверь не выйти — остаётся только задняя дверь, но опять же придётся пробираться через маму. Надо попросить Калеба мне помочь.       Тихонько иду мимо спальни родителей к Калебу и без стука вваливаюсь в его комнату. Он сидит и играет в гонки по сети; из-за наушников он не услышал, как я вошла. Я подхожу к нему и похлопываю его по плечу. Он вздрагивает и, резко сняв наушники, пялится на меня. По его глазам становится понятно, что он немного испугался. Мы продолжаем смотреть друг на друга, пока я не устаю: усевшись на софу, потираю переносицу. Затем говорю:       — Калеб, мне нужна твоя помощь. Мне нужно выбраться из дома, а там внизу сидит мама. Помоги мне: ты должен её отвлечь.       — Что? — Кей широко распахивает глаза. — Ты хочешь сбежать ночью из дома и надеешься, что я тебе в этом помогу? Нет.       — Эй, ну ты же мой брат, ты должен мне помогать! — восклицаю я.       — Вот именно, поэтому я не стану тебе помогать, — упрямится он.       — Калеб…       — Нет, я же сказал. А если вас схватит какой-нибудь маньяк или ещё что-нибудь случится, как мне потом родителям в глаза смотреть? Это же буду я виноват, потому что я же помог тебе смотаться из дома, чтобы погулять с Кристиной.       С Кристиной? С чего он взял, что я пойду гулять с ней?       — Калеб, я пойду гулять с Тобиасом, а не с Кристиной, — говорю я. — И если ты мне не поможешь, я тебе тоже никогда не помогу, когда тебе приспичит ночью погулять со Сью.       Он задумывается на пару минут, анализируя ситуацию. У него такая физиономия, будто он решает задачу по физике. Я наблюдаю за ним и делаю умоляющее выражение лица.       — Чёрт, ладно, я тебе помогу, — наконец, произносит он. Я кидаюсь на него с объятиями.       — Спасибо, спасибо, я знала, что ты мне поможешь, — шепчу я.       — Ну, и как нам отвлечь маму? — спрашивает он.       — Тебе надо заговорить её чем-нибудь, пока я буду проскальзывать на улицу, — говорю я.       — Ладно, я что-нибудь придумаю, — вздыхает Калеб.       Через пять минут мы идём вниз, но перед тем, как Калеб собирается направиться к маме, я его останавливаю и тихонько шепчу:       — Подожди, мне нужны сапоги и куртка.       — Что? — шипит он. — Ты не могла об этом раньше подумать?       — Как-то не было времени об этом думать, — цежу я в ответ, а потом добавляю: — Подожди здесь, я возьму все в кладовке.       — Зашибись! — слышится его недовольный шепот.       Быстренько найдя в кладовке сапоги и пальто, я возвращаюсь обратно к Калебу.       — Постарайся отвлечь её так, чтобы я успела незаметно выйти на улицу, — еле слышно проговариваю я. Он кивает и идёт к маме.       Как только он подходит и начинает ей что-то рассказывать, я на цыпочках пробираюсь к заднему выходу, держа в руках сапоги и пальто. Если сейчас мама повернётся, то мне крышка: меня накажут из-за того, что я решила сбежать из дома на ночь глядя. Пол ужасно скрипит в некоторых местах, а моё сердце рискует вырваться из груди. Один неверный шаг — и я попадусь. До двери остаётся совсем немного, и перед тем, как мама и Калеб скрываются из поля зрения, мы с Калебом встречаемся взглядами, я улыбаюсь и шепчу:        — Спасибо…       Оказавшись на улице, первым делом я победоносно смеюсь. Впервые я убежала из дома и не попалась маме. На улице холодно; надеваю сапоги и пальто. Теперь, осталось только пробраться через кусты на заднем дворе. Пока я боролась с кустами шиповника, расцарапала себе все лицо. Отлично. Чертов куст. Я не удивлюсь, если я тут застряну и просижу здесь всю ночь. Вот будет здорово, когда папа пойдет на работу и увидит свою дочь, застрявшую в шиповнике. Вот будет весело!       В конце концов, я побеждаю проклятый куст, бегу по газону и вижу Тобиаса, который, как мы и договаривались, стоит и ждёт меня около дома Кристины. Когда подбегаю ближе к нему, я вижу, что он улыбается.       — Еле убежала, — задыхаясь, говорю я.       Он даёт мне время отдышаться, а потом говорит:       — Ну что, готова к ночным приключениям?       — Конечно, готова. Я что, просто ради прикола из дома выбралась? — смеюсь я.       Он берёт меня за руку, и мы идём в конец улицы, где, как он сказал, оставил свою машину.       — Ну, так куда поедем? — спрашиваю я и включаю печку в машине.       — Помнишь тот обрыв на озере Мичиган, на котором мы в прошлое воскресенье играли в мячик, ты ещё сказала, что, раз там не видно закат, значит, там должен быть виден рассвет? Вот туда мы и поедем, — улыбается он.       Это потрясающее место. Когда мы туда приехали в прошлое воскресенье, я глаз не могла оторвать от этого обрыва: он казался чарующим и страшным. Просто было такое ощущение, что это — граница земли, как будто земля закончилась в этом месте, а дальше одна вода. А если посмотреть вниз с этого обрыва, то голова кружиться начинает. Такой он высокий. Я думаю, если с него спрыгнуть в воду, то ты уже не вернёшься обратно. А ещё когда стоишь так высоко над водой, тебе кажется, что этот мир принадлежит только тебе и больше никому. Страшно и потрясающе одновременно. Я тогда около часа стояла и смотрела как волны бились о скалы. Было страшно. Меня Тобиас оттуда оттащил и сказал, что если я так буду стоять на краю обрыва, может случиться обвал и я упаду. Больше я так близко к краю не подходила. Зато всем остальным пришлось, когда мячик улетел. И, конечно же, больше не вернулся — игра была закончена, ставки отменены, не было не выигравших не проигравших.       — Трис, ты вообще меня слушаешь? — спрашивает Тобиас.       — Да, это отлично, что ты взял нам шампанское, — отвечаю я. — Я люблю шампанское.       — Именно поэтому я его и взял, — смеётся Тобиас и смотрит на меня.       — Эй, смотри на дорогу, а то мы куда-нибудь въедем, — серьезно говорю я.       — Успокойся, я с детства за рулём, — успокаивает он.       — И это мне говорит человек, который всего пару минут назад чуть не сбил оленя, — смеюсь я.       — А кто его просил выскакивать на трассу?! — оправдывается Тобиас.       — Ты точно не пропустил поворот? — уточняю я, так как местность мне кажется не знакомой. Может это потому, что темно? А может быть, он действительно пропустил поворот.       — Да точно, точно. Я помню эту дорогу, — говорит Тобиас.       И не соврал: через двадцать минут мы у того самого обрыва. Выйдя из машины, я усаживаюсь на капот, а Тобиас врубает музыку и притаскивает шампанское. Как хорошо, что в такую глушь не сунутся полицейские, так что можно спокойно слушать музыку и пить, не волнуясь, что нас арестуют. Пока Тобиас открывает шампанское, я вытаскиваю пластмассовые стаканчики из пакета. Сейчас около двух ночи; папа встает в шесть двадцать, солнце начинает вставать в четыре, ехать нам отсюда около часа. Успею ли я домой до того, как проснутся родители? Прямо какая-то задачка по математике. Разлив шампанское по стаканам, мы чокаемся и одновременно делаем по глотку.       — Сладкое, — улыбаюсь я. — Мое любимое.       — Я знал это, — подмигивает Тобиас.       — Эй, откуда? Я же ни разу не говорила, — удивляюсь я. — Ага, понятно, Кей сказал.       — Нет, Кей ничего не говорил. Я сам догадался. Хочешь шоколадку, кстати?       — Да, давай, — улыбаюсь я.       Он протягивает мне плиточку шоколадки. Моей любимой шоколадки. Мне кажется это странным. Сначала мое любимое шампанское, потом шоколадка… Что еще он знает обо мне?       Эта ночь была воистину волшебной. Тихое покачивание деревьев, пение сверчков, успокаивающий шум волн, бьющихся о подножие обрыва, падающие звезды, полная луна. Где-то в лесу ухала сова; летучие мыши шныряли туда-сюда; легкий осенний ветерок развевал мои волосы; блеск темно-синих глаз; спутанные мысли; теплые руки; звонкий смех; запах шампанского и шоколада. Все это было нашим. Медленно солнце поднималось над горизонтом — это означало, что пора уходить. Возвращаться в город, домой, где, ничего не подозревая, спят родители. А так не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась, хотелось остановить время и остаться здесь навечно. Но что поделаешь, не все желания исполняются.       — Пора ехать, — говорю я и спрыгиваю с капота.       — Постой, — останавливает меня Тобиас.       Я поворачиваюсь к нему и встречаюсь с ним взглядом. Он улыбается так, что на его щеках видны еле заметные ямочки. Он дотрагивается пальцами до моей щеки, обводит контур губ, притягивает меня к себе и целует. Нежно, требовательно, прижимая меня к себе все крепче и крепче. Во мне сейчас бушует сотни тысяч эмоций. С одной стороны, мне приятно и мне нравится, что он целует меня, а с другой — я зла. Почему? Да потому что как он может целовать меня, зная, что мы просто друзья?! Друзья так не поступают. Я отстраняюсь от него и, вырываясь из его объятий, делаю шаг назад.       — Зачем ты это сделал? — непонимающе спрашиваю я.       — Потому что ты мне нравишься. — Пожимает плечами он. — Нравишься не как друг.       — Ты только что все испортил, — кричу я.       — Что испортил? — нетпонимает он.       — Все, нашу дружбу. Отвези меня домой. — Я чувствую, что еще чуть-чуть и заплачу. Если я буду смотреть на него — я заплачу. Потому что я не знаю, что чувствую к нему. Я не знаю, что это за чувства. Я не испытывала их раньше. Знаю только то, что мне была дорога наша дружба, которую испортил этот чертов поцелуй. И что теперь делать? Как мне с ним общаться? Наверное, я больше не смогу его видеть, и карантин пришелся как раз кстати.       Я оказываюсь на заднем дворе ровно в шесть. Дверь заперта и приходится звонить Калебу, чтобы он впустил меня. Еле сдерживая слезы, я шагаю в свою комнату, а как только захожу слезы градом сыплются из моих глаз…