Игрок. Правдивая история Петира Бейлиша

Мысль о предстоящей поездке не давала Петиру покоя. В ночь после разговора с отцом он так и не смог заснуть. Взял свечу и, тихонько-тихонько, прикрывая ладошкой пламя, спустился на этаж ниже, в большой зал, где стояли сундуки с книгами. Он прихватил с собой и толстенную «Историю великих Домов Вестероса» и «Песнь о Харрене Черном, его величии и падении», и, на всякий случай, «Правдивую историю Семи Королевств» Там тоже что-то наверняка должно быть о доме лорда Хостера. «Песнь о Харрене Черном» мальчик знал почти наизусть, он читал ее раза четыре или даже пять, такой завораживающей и, одновременно, пугающей она была... Но завораживающей больше казалась ему сцена уничтожения Харренхолла драконами. В его воображении мрачные, опаленные жутким огнем черные башни были столь высоки, что подпирали облака, и только тучи да вороны тревожили населявших их призраков. После Королевской Гавани Харренхолл был вторым местом, которое Петир мечтал посетить. Ну, и Риверран, конечно. Ведь его лорду служил отец. - «...а когда Харрен и его род погибли при пожаре Харренхолла, король Эйген возвысил дом Талли, наградив за верность его главу Эдмина Талли властью на землями Трезубца», - шепотом прочел мальчик. Он не понимал, что сильнее волнует его: возможность впервые увидеть другой — остальной мир Вестероса, или же сама перспектива покинуть крохотный замок. Все лорды из книг непременно жили в больших замках в красивых местах, и только его лорд-отец почему-то ютился в башне, преданной всем ветрам. Огромный богатый дом, одна из великих семей — а что, если он понравится лорду Талли и тот однажды возьмет его в столицу и представит королю? От открывавшихся перспектив кругом шла голова. Правда, что именно Петир стал бы делать в столице, пока четко не решил, но точно бы что-то делал. - Мейстер Ким, сир Десмонд Грелл, сир Робен Ригер, Утерайдс Уэйн... Лорд Хостер, леди Кэйтилин, леди Лиза, лорд Эдмар, лорд Бринден... Кейтилин, Лиза, Эдмар, - повторял и повторял он имена. И когда Гризела растолкала его к завтраку, было уже одиннадцать утра. Отец отправился куда-то по делам. Больше всего Петир боялся, что лорд Квинтин по каким-то причинам забудет о сказанном или решит повременить с поездкой. Но через пару дней он сам вспомнил об этом и велел мальчику собирать вещи. - Поплывешь вместе с Умфредом, а из Девичьего Пруда вы отправитесь на лошадях. Я дам тебе немного денег, но трать их с умом, сынок. - Ты не проводишь меня? - спросил он. Петиру неожиданно сделалось очень грустно. Они никогда не были особенно близки с отцом — тот вначале все время пропадал по походам да войнам, или был слишком занят, чтобы обращать внимание на ребенка. Все их общение сводилось к этим злосчастным тренировкам да к совместным ужинам. Мальчишка порой порывался рассказать лорду Квинтину какую-нибудь вычитанную историю, но тот не выказывал особого интереса, а однажды, в подпитии, заявил, что «книжки пишут дураки, которые не умеют пользоваться мечом». Но все же он был его отцом. И роднее никого у Петира не было. - Ты не хочешь лорда Хостера увидеть? - продолжил он. Лорд Квинтин глянул на сына из-под густых суровых бровей: - Ты уже большой, пора становиться мужчиной. Я в твоем возрасте ездил верхом, стрелял из лука и мог с легкостью одолеть любого крестьянского мальчишку. А все эти провожания, расставания и прочие сопли — это тебя потом девицы провожать будут. Не оставалось ничего, как просто молча согласиться. Петир в задумчивости поболтал ложкой в жидком зеленоватом вареве, стоявшем перед ним, зацепил пару склизких водорослин. Даже морских ракушек там не плавало. Только вода, соль и водоросли - омерзительная дрянь. - И не смей меня опозорить перед лордом Хостером! Корчить недовольные рожи и драться как девчонка — оставь эти привычки здесь. Отплывали они уже на следующее утро: сборы не заняли много времени, всех вещей у Петира набралось на маленький узелок. Он хотел было захватить пару любимых книг, но отец запретил. «У лорда Хостера огромная библиотека, захочешь почитать — попросишь его. Да и хватит тебе уже читать, учись сражаться», - сказал он. Вот только флейту Петир оставить не мог. Мамину флейту, деревянную и простенькую. Да что там, флейту, - дудочку скорее. По словам Гризелы, это отец подарил ее маме. Тогда они еще не были женаты, но его так очаровало пение незнакомой девушки в таверне на Королевском тракте, что за ночь он вырезал ей эту безделицу. На утро их отряд должен был выступать дальше, но рыцарь пообещал, что обязательно вернется за прекрасной девушкой. Алейна сохранила подарок, а почти через год Квинтин вернулся. Раненый. Но не забывший о ней. После смерти мамы эта дудочка да книжки были единственным, что напоминало Петиру о маме. Умфред показал мальчику пару незатейливых пастушьих мелодий. И мальчик играл их — овцам, морю, чайкам. Отец не возражал, но и не приветствовал, а на просьбу сына однажды рассказать об их знакомстве с мамой ответил почти грубо: - Петь о любви – удел певцов да евнухов, что, в сущности, обычно одно и тоже, - бросил лорд Квинтин, но Петиру показалось, что за нарочитой небрежностью его тона скрывается больше чувств и боли, чем отец хотел бы показать. Маленькому Бейлишу сделалось неловко и отчего-то грустно. Темная комната, холодные мамины пальцы, кровавые тряпки в руках Гризелы… - Но ведь любовь рыцаря к прекрасной даме – это же так… чудесно! Я читал это в «Легенде о…» Лорд Квинтин не дал сыну договорить, раздраженно оборвав его: - За свою жизнь я не встречал ни одного рыцаря, который стал бы им, плесневея над книжками. Любовь прекрасной дамы нужно завоевать мечом. Мечом, ты слышал? А не всякими глупостями! Петир кивнул. Наверное, отец прав. Истории о купцах и хитроумных советниках, конечно, выглядели соблазнительно, но книжки почему-то умалчивали о том, что и в них влюблялись прекрасные дамы. Нет, завоевать их сердце можно лишь мечом, на турнирах, а еще лучше в бою. Воображение рисовало картины сколь грандиозные, столь и величественные. Даром, что маленький лорд с крохотного острова даже примерно не представлял, как может выглядеть настоящий бой. Драки на палках с крестьянскими мальчишками были не в счет, к тому же победителем в них обычно оказывался не он, а кто-то из ребят, куда более рослых и крепких. Что же до прекрасной дамы… «Давай я буду твоей прекрасной дамой», - как-то простодушно предложила Келла. Петиру эта идея показалась глупой – дочь Умфркда, полноватая, с усеянным веснушками круглым лицом, - уж точно не прекрасная дама из песен (как она должна выглядеть, мальчик представлял не больше, чем детальный ход битвы, но представлялось что-то воздушное, невесомое, в легких тканях. И похожее на маму – доброе и с нежными, пахнущими мятой пальцами). Он засмеялся. Девочка явно обиделась. - Конечно, маленький лорд не полюбит пастушку, - надула она губки, отчего ее лицо сделалось совсем глупым. – Ему нужен дракон, корона и королева! Петир, конечно, недолюбливал Келлу, шумную и плаксивую, но нужно было отдать ей должное – она была самым близким его другом. Точнее – единственным. В отличие от отца или Гризелы, она с удовольствием слушала его книжные истории, особенно страшные, про какие-нибудь кровавые сражения или свирепых чудовищ. Сама она читать так толком и не научилась, а из всех текстов знала лишь пару заунывных (на взгляд Петира) религиозных гимнов из «Семиконечной звезды», которые бубнила перед сном ее мать, а раньше – ее бабка и прабабка. Но Петира Келла слушала с каким-то завороженным любопытством, с широко открытыми, чуть взволнованными, как водная гладь под бризом, глазами, и Петир был готов немедля провалиться к Иным, если все девчонки так всегда и смотрят. Нет, точно не прекрасные леди… В утро отъезда над морем повисли свинцовые тучи, тяжелые будто кузнечья наковальня. Солнце едва пробивалось через их суровую гряду, и море в этом блеклом свете казалось особенно мрачным и тревожным. Хамовато переругивались чайки. Вся поклажа Петира уложилась в небольшой узелок. Гризела перешила для него старый отцовский плащ, из грубой шерсти, некогда черный, а теперь выцветший от ветра и морской соли. Закутанный в него, мальчик, даже несмотря на худобу и небольшой рост, казался старше своих лет. Гризела расплакалась напоследок, а Келла так и вовсе залилась воем, столь громким и гадким, что только его одного вполне хватило бы, чтобы уехать без сожаления. К берегу, где их поджидало рыбацкое суденышко (рыбаки и так направлялись в Солеварни, и взять на борт еще мальчишку и его слугу не составило им особо труда, а лорду Квинтину, похоже, - особых расходов), Петир с отцом и Умфредом шли молча. Только мох чавкал под сапогами. Мальчик обернулся и бросил прощальный взгляд на башню. На фоне свинцового неба она казалась особенно неприкаянной и мрачной. Другой, большой мир, который ему предстояло совсем скоро увидеть, должен быть куда живей и красочней. Но тоска, не пойми откуда взявшаяся, мышью пробралась в душу. Петир украдкой глянул на отца: лорд Квинтин казался еще суровее, чем обычно – сдвинутые густые брови, сухой сжатый рот. Он шел широким шагом, и сын едва поспевал за его потяжелевшим от влаги плащом. Раненая рука безжизненной плетью свисала из-под полы; мейстеру лорда Талли удалось ее сохранить, пальцы слушались, но поднять меч едва ли могли… Петиру почему-то очень захотелось взять отца за руку, но он поборол в себе это желание. «Ты взрослый. Тебе восемь лет, и ты едешь к лорду Хостеру, ты не должен перед ним опозориться», - мысленно произнес он. Не должен опозорить отца. - А вот и ваш корабль, - нарушил молчание Квинтин, когда они подошли в берегу. Утлое суденышко под грязновато-серым, в тон воде и небу, парусом плескалось чуть в стороне от берега. В лодке поджидал Плешивый Уилл, один из отцовских крестьян, рыбак, по рассказам Гризелы, впрочем, предпочитавший ловить скорее сушеную рыбку в эле, чем живую – в море. Его красные глаза заплыли от беспробудной пьянки, отчего казались еще злее. - Вы тоже покидаете наш печальный край, милорд? - он кивнул, имитируя поклон, лорду Квинтину. - Нет. Печальный край без меня и вкрай зачахнет, а вот сын пусть учится на рыцаря. Там где этому учат. Умфред ловко запрыгнул в лодку, отчего там угрожающе качнулась, и протянул руку Петиру. - Море не ждет, маленький лорд. - Давай, сынок, - с неожиданным теплом в голосе произнес отец и вдруг прижал мальчика к себе. От него пахло солью и потом, старой кожей, походом. Возвращением. Отцом. Сколько и себя, Петир помнил этот терпкий, кисловатый запах. В носу защипало от слез, но он дал себе зарок не плакать. В восемь лет не плачут. - Мама бы тобой гордилась. Когда рыбацкая шхуна, наконец, отчалила, Петир еще долго видел темную фигуру отца на каменном берегу. Морской ветер ударил в лицо и взъерошил волосы. Берег растворился в сером тумане, превратившись в тонюсенькую кромку на горизонте, лишенную различимых красок. Умфред начал насвистывать какую-то озорную песенку, мелодия которой была Петиру не знакома - В Чаячьем городе девушка ждет, хей-хо!.. Хей-хо! – подхватил один из рыбаков. В его руке была огромная деревянная кружка, до краев наполненная крепким элем. Он отхлебнул сам, потом протянул Умфреду, потом – Петиру. Мальчик глянул неуверенно. Отец пару раз давал ему попробовать теплое медовое вино или пиво, их вкус понравился Петиру, но от рыбачьего пойла разило хмельной кислятиной. - Хей-хо, лорд Бейлиш, морской дьявол не жалует трезвенников! И тот отхлебнул.