Сумерки Мемфиса

Поликсена каждый день ждала известий о сыне и зяте, хотя знала, сколь мала вероятность получить их. Тураи не мог успокоить супругу, и маленький сын лишь ненадолго отвлекал ее. А у Фрины от страха за мужа пропало молоко. Забывая о том, что Поликсену мучает такая же тревога, афинянка по утрам прибегала к матери и плакала, что ей опять снилось, как Мелоса и Никострата берут в позорный плен или казнят... Поликсена вместе с дочерью сжигала цветы и благовония перед изображением Нейт, молясь за детей. Они давно уже отучились молиться богам своей родины. - Ах, будь мы в Элладе, мы бы принесли жертву Зевсу, - воскликнула однажды Фрина. - Умилостивили бы нашего бога кровью козленка, чтобы даровал моему брату и мужу удачу! А Нейт, которая питается только цветами и миррой, - чем она может пособить воинам?.. Поликсена бросила на дочь быстрый гневный взгляд. - Придержи язык, когда ты в стране этой богини! Никострат и Мелос смогут сами приносить жертвы за себя, когда ступят на нашу землю. Или найдется тот, кто сделает это за них! И вот, в один из таких дней, Поликсена получила приглашение из Саиса - от Уджагорресента, который писал, что желал бы увидеться с нею. Египтянин извещал бывшую царицу, что вернулись два из его кораблей, но ничего не сказал о возвращении ее сына и Мелоса. Поликсена бросилась с этим письмом к мужу. - Они остались там - сбежали! - воскликнула коринфянка вне себя, потрясая папирусом. - Слышишь, ты, жрец?.. Наши двое воинов сбежали!.. - Ты уверена?.. - начал Тураи; но тут же осекся, понимая материнские чувства. Он подошел к жене. - Уджагорресент ничего о них не упоминает? - спросил он. - Нет, - с тяжелым вздохом ответила Поликсена. Она прижалась к египтянину, и тот начал гладить ее по жестким черным волосам, со всею чуткостью супруга ожидая, что она еще скажет. - Я понимаю, что Уджагорресент хочет чем-то удивить меня - и неприятно удивить. Но даже он не настолько жесток, чтобы откладывать до нашей встречи вести о гибели моего сына! Тураи посмотрел жене в глаза. - А если... он подозревает тебя в заговоре? Поликсена лишь устало пожала плечами и рассмеялась. - В каком? Как?.. Я ничем не могла бы помочь сыну отсюда, а союзников на ионийских островах у меня нет. Уджагорресенту это известно ничуть не хуже твоего. Поликсена покачала головой. - Нет, за себя я не боюсь. И я поеду. - Мы вместе, - сказал египтянин. Исидора родители оставили дома - поручив ребенка кормилице, которую пришлось взять для обоих малышей. В первый раз после рождения сына Поликсена и Тураи покидали усадьбу вместе. А значит, повод был более чем серьезен. Всю дорогу до реки Поликсена молчала. Хотя египтянин старался не докучать ей: ионийская царица и ее советник достигли такого понимания, при котором слова иной раз только мешают. У Поликсены болели перебинтованные груди, и перед глазами стояло лицо сына - как он улыбнулся ей своей медленной, но сердечной улыбкой, уходя из дому... А едва они сели в лодку, как служанка Мекет вскрикнула и показала куда-то пальчиком. Тураи, который готовился оттолкнуть лодку от берега, взглянул в этом направлении и окаменел. - Что там... - начала эллинка. Муж тронул ее за плечо и кивнул на север, откуда к ним приближалась богатая барка - отделанная золотом и покрытая киноварью, как персидские корабли. Поликсена, которая было побледнела и напряглась, через несколько мгновений успокоенно улыбнулась, взяв мужа под руку. - Уджагорресент, - прошептала она. Ни разу еще царский казначей не навещал их в этом поместье - хотя никто из хозяев не забывал, что прежде оно принадлежало царице Нитетис. Они дождались, пока барка не приблизится; совсем скоро уже стало нельзя притворяться, что Поликсена и ее муж не узнают своего благодетеля. Они встали в лодке; Уджагорресент, который сидел на палубе под тентом, тоже поднялся и улыбнулся. Улыбка была невеселая, но Поликсена не почувствовала враждебности. Ее прошиб пот. - О мать богов, только бы не... - Нет, нет, я уверен, - поспешно проговорил Тураи. Но тут ладья высочайшего гостя остановилась, локтях в пяти от них. - Привет тебе, царица, - сказал Уджагорресент. Он был в длинном легком азиатском платье и белой головной повязке; и под этой повязкой Поликсена разглядела пергаментную желтизну лица старого египтянина. Ее сердце сжал какой-то новый страх. - И тебе привет, господин, - осторожно сказала коринфянка. Она склонила голову. - Ты решил почтить нас своим посещением? Уджагорресент кивнул и, опершись на плечо египетского стражника в белом льняном доспехе, вышел на берег. Коринфянка, ее муж и слуги тоже покинули лодку. Тураи и Поликсена воздержались пока от дальнейших вопросов; они в тревожном и почтительном молчании последовали за Уджагорресентом, который направился через пальмовую рощу, точно к себе домой. Однако при их приближении царский казначей остановился. - Примете ли вы меня в своем доме? Поликсена поняла, что Уджагорресент намерен остаться в усадьбе на несколько дней; и кивнула. Она терялась в догадках, одна страшнее другой... В таком же молчании они дошли до дома: Уджагорресента сопровождали только двое воинов. Когда они направились через сад, между клумб с маками и ландышами, в дверях показалась Фрина. Увидев свою мать в обществе такого гостя, бедная царевна вскрикнула и шагнула назад. Но не решилась убежать, и только вжалась в стену, когда Поликсена ступила в прихожую. Коринфянка успела ободряюще улыбнуться дочери и коснуться ее плеча; больше ничего. Фрина следом за матерью проскользнула в дом и хотела убежать наверх; но так и не сделала этого и только с мольбой сжала руки. Мать знаком велела ей идти с ними; и это придало Фрине храбрости. Хозяева с гостем и его охраной направились в трапезную на первом этаже, чтобы там обсудить дела, не терпевшие отлагательства. Когда все сели, Поликсена сделала знак Мекет принести вина. Она сосредоточила внимание на госте: в комнате наступила тишина. Египтянин несколько мгновений сидел, будто отдыхал или обдумывал дальнейшие слова. А потом поднял голову и посмотрел на хозяйку. - Твой сын и его сообщник бежали. Уджагорресент говорил по-гречески, и так и сказал - "сообщник". Он улыбнулся, глядя Поликсене в лицо. - Бежали? - наконец выговорила коринфянка. - Куда бежали? - Вероятнее всего, в Ионию. Мои корабли направлялись туда после Хиоса, - хладнокровно продолжил царский казначей. - Две триеры вернулись в Та-Кемет после посещения острова, как и было приказано; а остальные поплыли на розыски царевича. - И если они схватят моего сына... он попадет в руки Дариона? - глухо спросила эллинка. Фрина, сидевшая в стороне от всех, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. - Мелос!.. Я знала это! - сдавленно воскликнула она. - Вероятно, так и будет, - сказал Уджагорресент, взглянув на сраженную горем Фрину. Если он и подозревал Поликсену в том, что она подбивала сына на мятеж, сейчас египтянин не сердился: он казался столь же озабоченным. - Не отчаивайся заранее, царица, - продолжил гость. - У Дариона есть могущественный опекун, обладающий правом отменить любое его решение. - Если только он пожелает, - мрачно ответила эллинка. - И если успеет! Она устремила взгляд на Уджагорресента. - Скажи откровенно - ты хочешь, чтобы твои люди помешали Дариону причинить зло Никострату?.. - Если это будет им по силам, они ему помешают, - ответил египтянин. Оба замолчали. Оба этих политика понимали, что им остается только дожидаться последующих новостей, счастливых или несчастливых. Уджагорресент сделал глоток вина и несколько мгновений сидел, точно этот вкус напомнил ему о чем-то давнем и прекрасном. А потом снова посмотрел на коринфянку. - Я болен, царица, - неожиданно сказал он. - Вероятно, мне осталось недолго. Все сидевшие в комнате встрепенулись, и даже Фрина. А Поликсена подумала - как же она сама упустила это: и нездоровый вид своего покровителя, и то, что он против всякого обыкновения приехал к ней домой... - Что у тебя болит, господин? - наконец спросила коринфянка. - Ты приглашал врача? Она была по-настоящему обеспокоена, и Уджагорресент улыбнулся. - Печень... Сердце, - сказал он. - Те органы, которые, как учат наши посвященные лекари, более всего страдают вследствие неправедных поступков человека. В жизни есть лишь одно истинное, царица, - это смерть. Эти слова прозвучали так по-египетски, что все вздрогнули, точно на них повеяло холодом гробницы. Поликсена положила руку на локоть старого жреца Нейт. Никогда прежде она не думала, что будет ему так сочувствовать. - Мне кажется, господин, тебе нужно отдохнуть, - серьезно сказала она. - Пожить немного в покое. - За этим я и приехал, - устало усмехнувшись, ответил Уджагорресент. - И еще потому, что не пожелал отрывать мать от детей. Он посмотрел на Поликсену, потом на ее мужа. - Будем вместе дожидаться новостей из Ионии. *** Никострат и его друг сумели выскользнуть с триеры и затеряться среди людей в порту. Это было лучшее, что они могли придумать в виду персидских кораблей. Но ни куда бежать, ни как теперь быть - они не знали. У Мелоса никого в Милете не было - его старые родители остались в Эритрее: иониец опасался, что они уже умерли. - Может быть, здесь персы получат разрешение обыскать корабли в гавани... А прятаться на триере нам нельзя, нас заподозрят свои же! - сказал Никострат. - Теперь уж точно заподозрили, - ответил Мелос. Они решили попробовать отсидеться в какой-нибудь таверне... или хоть в той же пивной, где были вечером. Но так рано в питейных заведениях немного народу; и наверняка их запомнили в этом месте из-за вчерашнего!.. Друзья решили узнать у кого-нибудь, где найти таверну. Они спросили какого-то молодого милетца, и тот благожелательно объяснил. - Идите дальше, и поверните налево, там, где старая смоковница. Таверна в конце улицы - в тупике у стены. Рыба там отличная, и берут недорого! Они поблагодарили и последовали указаниям прохожего. Молодые люди шли быстро и осматривались; навстречу попадались ионийцы, одетые бедно и получше. Прошел мимо отряд воинов в панцирях, при мечах; Никострат и Мелос приостановились, проводив их взглядом. - Не нравится мне это, - сказал Никострат. - А что еще делать? - откликнулся Мелос. Он, как и спартанец, видел в каждом встречном угрозу - и чуял ее за каждым деревом, за каждой дверью. Но они шли теперь, словно ведомые, вверив себя судьбе. На углу Никострат и Мелос остановились; они взялись за руки. Потом Никострат посмотрел на друга и кивнул. - Я первый. Лаконец скользнул вперед. А потом, после страшной паузы, Мелос услышал из-за поворота его оклик: - Терон! Иониец чуть не забыл, что теперь это его имя; он быстро последовал за другом. Никострат подождал его. - Все хорошо, - сухо сказал он. - Вперед. Таверну с большой криво намалеванной вывеской, изображавшей рыбу, они увидели сразу. И улочка, зажатая между домами, действительно оканчивалась тупиком. Здесь им встретилось еще несколько человек, но самого бедного и мирного облика. Притворяться они бы так не смогли - двое молодых воинов это знали. Никострат опустил руку к ножнам; это движение его успокоило. Друзья подошли к открытым дверям таверны, откуда аппетитно пахло и тянуло дымком. - Идем, - снова приказал царевич. Они вошли и осмотрелись в большой комнате с низким потолком. За грубо сколоченными столами, на скамьях, сидели несколько мужчин и ели жареную рыбу с луком и черными оливками; хозяина видно не было. Никострат прищурился. - Кажется, тот - за столом у стены, - сказал царевич. - Подойдем к нему. Они сделали только пару шагов в сторону чернобородого кудрявого ионийца, как за спиной вдруг послышался стук нескольких пар тяжелых мужских сандалий. Друзья развернулись, судорожно хватаясь за мечи; но не успели даже вытащить оружие. Их схватили крепкие руки, локти им вывернули назад; Никострат и Мелос узнали киренских моряков, с которыми они плыли на корабле Уджагорресента. - Попались, голубчики!.. В голосах бывших товарищей послышались злость и торжество. Их вытолкали наружу, не обращая никакого внимания на людей в таверне; да никто бы и не вступился за чужаков. - За нами следили! - воскликнул Мелос, когда сумел встретиться глазами со спартанцем. - Твоя правда, следили, - с готовностью согласился африканский грек, выкрутивший ему руки. - Вас уже сутки ищет городская стража! И наместник поставлен в известность! "Какой наместник? Дарион?" - подумал Мелос, борясь с отчаянием. На улице к ним сразу же подступили стражники-ионийцы; видимо, ждавшие в засаде. Пленникам связали руки и, подталкивая в спину, повели вперед. И еще не доходя до поворота, они увидели перегородившего дорогу всадника на гнедом коне, в алом с золотом платье. Никострат прикрыл глаза - под веками он увидел пылающее марево; а потом молча и ненавистно воззрился на двоюродного брата. Он знал, что все проиграно... - Мой дорогой родич! - воскликнул Дарион. Молодой тиран оказался одет по-гречески, но большие черные глаза его были подкрашены, как у перса. Он развернул коня и уставился в лицо Никострату с ледяной усмешкой. - Я счастлив видеть, что ты оказался так же храбр и туп, как и все твои немытые соплеменники. Или вас двоих вдохновил не спартанский пример, а афинский? Дарион взглянул на Мелоса. - Возможно, передо мной Гармодий и Аристогитон? Тираноубийцы, не так ли?..* Молодой правитель музыкально рассмеялся, откинув черноволосую голову. Прекрасный облик, унаследованный от отца-коринфянина, скрывал настоящий персидский нрав. - Ведите их за мной, - приказал Дарион стражникам и, пришпорив коня, развернулся и поскакал во дворец. Пленников потащили следом. * Знаменитые афинские тираноубийцы, которые в 514 г. до н. э. составили заговор против тирана Гиппия, сына Писистрата, но убить сумели только его брата Гиппарха. Гармодий был любовником Аристогитона. Оба были умерщвлены и после восстановления демократии почитались как герои Афин.