Сумерки Мемфиса

Верховая почта, учрежденная Дарием, значительно сократила огромные расстояния в Азии: но Артазостра вдвое дольше обычного ожидала очередного донесения. Когда вестовой ворвался в ее двор на своем верблюде, со ртом, забитым пылью, княжна сама выбежала к нему, несмотря на то, что это было неприлично. Ей письма всегда доставлял свой человек. - Давай, что у тебя есть! - крикнула она, протягивая руку. Брат ее, в чьем доме она теперь жила, был на охоте, и Артазостру некому было пристрожить. Ни одна из жен князя не решалась на это. Вестник с трудом спустился с верблюда и снял с лица повязку, выкашляв пыль. Он дышал с присвистом. - Высокородная госпожа, я сильно опоздал, - слуга поклонился. - Но я доставил новости не только из Ионии, но также и из Египта! - Неужели?.. Когда слуга вытащил из мешка два длинных свитка с красными восковыми печатями, Артазостра жадно выхватила из его руки папирусы; и, тотчас забыв об измученном скачкой вестовом, удалилась, на ходу разламывая печати. Обе были целыми, с оттиснутым на них изображением Дария. Артазостра вернулась в свою комнату с толстыми стенами и коврами; там шумная возня племянников не беспокоила ее. Усевшись на свою кровать, княжна, сгорая от нетерпения, развернула первый папирус. Знатные персиянки, которых действительно интересовали новости, обычно предпочитали, чтобы им их читали вслух ученые евнухи; самим трудить глаза не подобало положению благородных женщин. Но Артазостра еще в первый год брака выучилась и греческой, и персидской грамоте, и с тех пор все предлагавшееся ее вниманию прочитывала сама. Артазостра сразу же узнала руку писца Масистра: этот иониец писал по-гречески. Сперва такое назначение тревожило Артазостру, и она посоветовала Масистру взять писцом доверенного евнуха, но сатрап отказался. У него было чутье на людей. И новости, которые на сей раз опекун ее сына сообщал Артазостре, вначале вызвали у нее изумление и страх, а потом - ярость. Поистине Дарион, получив власть до срока, взбесился, как лошадь, которой колючка забилась под потник!.. Масистр не рассказал матери подробностей встречи ее сына с двоюродным братом: но двоим персам было достаточно и намека. - Как же удачно, что сатрап успел вступиться за пленников... Дарион не остановился бы сам, - прошептала Артазостра, ломая пальцы. Благороднейший Масистр поступил с мальчиками так, как она и ожидала от него. Сатрап писал, что когда в ее руки попадет это послание, Никострат и Мелос, всего вероятнее, будут уже в Коринфе. Он долго беседовал с Никостратом, и юноша кое-что осознал; хотя и недостаточно. "Царевич думает, будто понял и присвоил то, что кажется ему мудрым, - писал Масистр. - Но он поймет, только когда достигнет возраста понимания, - до тех пор всем молодым мужчинам мешают горячность и ослепление собой..." Вот и Дарион таков же. Бедный мальчик, подумала персиянка. Он принадлежит двоим враждующим народам, и это раздирает его - ее старший сын не может быть ни греком, ни персом, хотя тщится быть сразу всем, подобно Филомену! Ах, если бы он вырос таким, как отец, если бы не лишился его так рано!.. Но Дарион - не вершитель своих побед, как ее супруг, он наследник чужих неудач... И ее сыну всего семнадцать лет, меньше, чем Никострату: власть уже испортила его. Дарион опять не написал ей ни строчки. Он редко это делал, почти не думая о матери; и теперь Артазостра не корила его. Ей стало страшно за сына и горько, что он вырос таким, - он был теперь совсем одинок во враждебной ему земле. Несмотря на то, что Дарион успел жениться и родить наследника, ее первого внука, - он и это сделал слишком рано... - Матушка, ты плачешь? - услышала она звонкий юношеский голос. Артаферн! Ее второй сын неслышно проскользнул в ее комнату - это был мальчик, всегда готовый прийти ей на помощь. Он участливо склонился к матери. Артазостра, улыбаясь сквозь слезы, погладила пальцами щеки сына и обняла его. - Я получила письмо из Ионии. У твоего брата неприятности, - сказала она. Княжна немного посомневалась, но потом передала письмо сатрапа среднему сыну. Артаферн читал по-гречески так же хорошо, как она. Юноша внимательно прочел папирус, облокотившись на стену; потом сел на подушки и задумался. Он потер пальцем переносицу, его четкие черные брови сошлись. Затем Артаферн взглянул на мать. - Я стал бы лучшим наместником, чем Дарион. У Артазостры больно сжалось сердце при этих словах. Ей подумалось, что Артаферн более прав, чем думает сам: он был настоящим персом по воспитанию, и его не раздирали такие чувства, - страстного влечения и ненависти ко всему эллинскому, как Дариона. Артаферн правил бы ионийцами мудро и с пониманием, подобно Масистру... если бы только не был так молод. И если бы тираном Милета уже не был его старший брат. При таком наследовании власти, как в Персиде, царственные братья не опора друг другу, а злейшая помеха... У Артазостры в Сузах завелся знакомый придворный евнух Фарзан, который стал ей добрым другом; они с ним часто играли в умные игры и беседовали. Евнух позволял себе весьма рискованные шутки. Однажды сказал, что хорошо бы ввести такой обычай - каждому новому персидскому царю при вступлении на престол избавляться от всех своих братьев, ради порядка в государстве. Он и Артазостра так посмеялись тогда... А еще Фарзан сказал, что необыкновенное пристрастие греческих мужчин к мужеложству, друг к другу и к мальчикам, для них разумно, поскольку предохраняет их полисы от перенаселения. Артазостра ответила, что для этого вполне хватает непрерывных войн, которые ведут друг с другом эллины разных кровей. Они с евнухом снова очень смеялись. А теперь княжна смотрела на своего второго сына, юного красавца Артаферна, и грудь ее холодела. У нее самой осталось трое сыновей... Это потому, что ее греческий муж по своему обычаю имел только одну жену. А у власть имущих в Персии обычно еще больше детей мужского пола, достигающих зрелости, и все они готовы кромсать свою землю. Царство Дария велико, и оно все увеличивается - но для стольких притязаний никогда не будет достаточно велико. Ей остается лишь воззвать к Ахура-Мазде, просить света и справедливости для своих детей... Артазостра поцеловала безмолвного сына и отослала от себя: ей нечем было сейчас удовлетворить его. Она развернула второй папирус - от своего осведомителя в Саисе. Как всегда, он сообщал ей о Поликсене. Артазостра еще ни разу не написала подруге сама после их расставания; но ей отрадно было слышать, что с эллинкой все хорошо. У Поликсены появились еще один собственный сын и внучка. Теперь Египет для нее - самое спокойное место. Но последующие новости очень взволновали княжну. Ее человек сообщал, что здоровье Уджагорресента сильно ухудшилось. Уджагорресент был главным покровителем Поликсены и ее ионийцев в Египте. Если царский казначей скоро умрет, Поликсена вновь окажется в большой опасности. Слишком наивно думать, что у нее в этой стране не осталось врагов, подобных шакалам... Артазостра ощутила сильнейшее желание написать подруге и предложить ей убежище. В Сузах теперь слишком тесно; но, может быть, Поликсене понравится Парса, новая великолепная столица Дария? Греки, работающие и живущие там, называют ее Персеполем - Городом персов.* Артазостра долго сомневалась. Дружба ее с Поликсеной давно дала трещину, когда царица Ионии обвинила ее в убийстве Нитетис, своей первой покровительницы и самой драгоценной подруги. Да, Артазостра могла бы сделать это, и порою ощущала сильнейшее желание избавиться от главной соперницы за любовь и ум Поликсены! Но, видит бог, она была невиновна. Египтянка умерла от укуса змеи. Артазостра действовала бы куда хитрее и, уж конечно, выждала бы удобное время. Еще девушкой она научилась готовить тонкие яды, которые в Персии испытывала на животных, а в Ионии, при жизни супруга и с его одобрения, - на преступниках, приговоренных к смерти... Нитетис убил Уджагорресент, и теперь Поликсена, конечно, поняла это. Но эллинке все равно пришлось искать защиты у этого человека; хотя, не имея покровительства жрецов, в Египте спрятаться трудно. Это вытянутая и равнинная страна, в отличие от гористой Персии; в земле фараонов мало больших хозяйств, и всем им ведется учет. Теперь старшие беспутные сыновья Артазостры и Поликсены в ссоре; но Артазостра перед любимой подругой чиста. И им, двум матерям и родственницам, надлежит блюсти мир, пока не случилось непоправимое. Артазостра кликнула служанку и велела позвать евнуха Фарзана, если тот не занят. Он служил княжне писцом и почитал это за честь. Она надиктует сначала письма Масистру и своему сыну, а потом - Поликсене. Позже может оказаться слишком поздно. *** Масистр устроил в честь двоих эллинов превосходный обед, но сам ел немного, и больше говорил и слушал. Правда, Никострату и Мелосу мало что было сказать этому захватчику; и, к стыду своему, они недостаточно знали, чтобы ему возражать. Масистр предвидел это и завладел разговором, рассказывая о том, как он управляет Ионией, какие меры принимает против бунтовщиков и преступников, какие общие законы соблюдаются для всех ионийцев, для свободных и рабов, каков порядок сбора налогов... Никострат хмуро слушал перса, и несколько раз порывался ответить; но понимал, что достойно ответить не сможет. Лишь однажды он дерзко заявил, что эллины никогда не примут персидских обычаев, - не только потому, что не покорятся завоевателям, но и потому, что сыны и дочери Эллады даже перед богами своими не простираются ниц... Масистр улыбнулся этому, точно детскому недомыслию. И сказал - а стоят ли боги эллинов того, чтобы перед ними простираться? Они прогостили у сатрапа несколько дней, пока корабли не были готовы в путь. Юноши понимали, что Масистр защищает их от Дариона; и испытывали невольную благодарность. Перс не обманул гостей и в другом - он заставил Дариона отдать Никострату его долю сокровищ, часть деньгами, малоазийскими и персидскими драхмами, а часть драгоценными кубками и блюдами. Никострат никогда не был и не собирался становиться корыстолюбцем; но как распорядиться этими средствами, уже придумал. Он купит себе в предместьях Коринфа землю, потому что жизнь там дорогая: только знатный человек мог стать гражданином, защищающим город с оружием в руках, - и только гражданин мог заставить эллинов себя слушать... Отобранные мечи и ножи им вернули; но ему и Мелосу также понадобятся хорошие доспехи и кони. Мелос горячо поддержал друга. Они поедут в Коринф вместе и вместе займутся обустройством. Пока что прикроются вымышленными именами. Они сочинили послание семье. Никострат писать не любил и не очень-то умел изливать свои чувства; и иониец написал полное любви письмо от них обоих. Рассказал вкратце об их планах; и отдельное нежное послание составил для Фрины. Мелос уповал, что жена и дочь здоровы и еще какое-то время смогут обойтись без него. Он очень нужен сейчас царевичу. Мелос сожалел, что не сможет отправиться в Эритрею и проведать родителей; испытывая к Масистру большую признательность, чем Никострат, иониец даже сказал хозяину о своем желании. Масистр любезно ответил, что нет ничего легче, - он учредил в Ионии такую же конную почту, как и в Персии, и его посланник быстро доберется до дома этих людей. Юноша чуть было не пустился в объяснения; но вовремя прикусил язык. Нет, он никогда не выдаст этому сатрапу, как бы хорош тот ни был, где живет его семья!.. Масистр, казалось, был оскорблен; но скоро перестал сердиться. Сам он на месте своих противников вел бы себя точно так же. Перс проводил их в гавань. Он давал им не только корабль, но и охрану из ионийцев, чтобы в Коринфе юноши сразу же не лишились и богатств своих, и жизней. Услышав о таком предприятии, плыть с царевичем и его другом напросились оба киренских моряка, которые отважно вступились за них, когда они попали к Дариону. Никострат и особенно Мелос были очень рады этой поддержке. Вот так образуется эллинское братство! Оглядев Гераклейскую бухту, друзья увидели не только Масистра и его конную свиту из персов, но и Дариона. Они почти не удивились. Дарион, судя по его лицу, ничуть не раскаялся в своей подлости и только укрепился в ненависти к сопернику. Вид сына Артазостры предвещал скорую расправу. Но ведь он, несомненно, знал, что двое эллинов, верные своему слову, не вернутся в Ионию, пока в ней правит Масистр! Мелос посмотрел на мощного сатрапа, сидевшего на таком же могучем коне; и ему неожиданно стало страшно. Не за себя и за Никострата - а за Масистра. Перс испытывал к ним искреннюю приязнь, потому что мужественные люди любят подобных себе; и Мелос понимал теперь, что те, кто привык убивать чужими руками, гораздо хуже воинов, которые сами, что ни день, встречаются со смертью... Мелос не мог поделиться этими мыслями с другом; хотя он понимал, что лаконцу, после гостеприимства Масистра, тоже очень не по себе. И тогда иониец поклонился сатрапу, не умея иначе выразить свои чувства. Масистр улыбнулся и склонил голову в ответ. Друзья взошли на корабль, и следом за ними поднялась их стража. Киренские моряки уже были там, и налетели на юношей с радостными приветствиями. Но царевич и Мелос не могли сейчас откликнуться на чувства товарищей - они смотрели на Масистра и молодого тирана Милета, пока те со своей свитой не развернули коней и не скрылись из виду. * Персеполь сделался столицей Персии около 520 г. до н.э.