Сумерки Мемфиса

Первое письмо из Коринфа пришло, когда еще не кончился траур по Уджагорресенту. И в этот раз Поликсена узнала руку сына - твердый, но неровный почерк юноши, который прибегает к папирусу только по большой необходимости. Письмо было подробным для спартанца и дышало сомнениями, при всем старании Никострата ободрить свою мать... но одной этой весточки было достаточно, чтобы осчастливить ее. Поликсена, скрывшись от всех, плакала и прижимала папирус к губам, пока не испугалась, что буквы расплывутся. Тогда коринфянка вытерла глаза и, по уже укоренившейся привычке, внимательно перечитала послание. Никострат писал, что он и Мелос прибыли в Коринф и наняли подходящий скромный дом на окраине... они начали заводить знакомых, чтобы стать своими среди коринфян и получить гражданство. Двое друзей открыли архонту, как их зовут и кто они по крови, ничего больше, - и теперь предстояло завоевать доверие уважаемых людей. Они уже посещали и гимнасии, и бани, это главные места, где собираются свободные мужчины и юноши. Чтобы войти в число всадников или гоплитов, нужно время - нужно показать себя... А войны сейчас нет, и коринфяне только тренируются - устраивают состязания, чествуя богов и атлетов. В конце Никострат пожелал матери и сестре здоровья и прибавил, что напишет снова, как только будет возможность. Это письмо он прислал с ионийцами, которых приставил к нему Масистр. Корабль был предоставлен царевичу во временное распоряжение, и ионийцы истосковались по дому... воин, который доставил письмо в Дельту, так и сказал Поликсене. - Мы были рады послужить твоему сыну, госпожа, но на большее не рассчитывай. Мы семейные люди, и время сейчас такое... - Время всегда такое, - усмехнулась коринфянка. - А что, вам теперь очень неспокойно за свои дома? Она надеялась таким путем узнать что-нибудь про Дариона. Но иониец ее понял и ответил без всяких околичностей. - Нехорош этот твой племянник, царица. Вроде и разумно правит, за порядком смотрит, без вины не наказывает, а все как из-под палки. Иногда вот тиранствует ни с того ни с сего - нескольких придворных сам замучил, для устрашения, как чуть не сделал с твоим сыном... - Дариону не нравится, что он до сих пор так мало значит, - недобро улыбнулась Поликсена. - Ведь он должен был бы подгрести под себя всю Ионию! А пока что ему даже не поручают серьезных дел, не так ли? Иониец пожал плечами. - Послов в Милете он принимает... И несколько раз ловил бунтовщиков, в том году со своими персами сам схватил четверых, которые на него покушались. Их всех по приказу Дариона насадили на колья перед воротами дворца и оставили умирать, а потом продержали трупы на солнце еще пятеро суток... Рассказчик почесал нос, кривясь. - А было лето, и вонища - люди падали в обморок. Поликсена передернула плечами. - Недурно, - заметила она. - Впрочем, в этом я его понимаю. Ей и самой, когда она была персидской наместницей, приходилось прибегать к крутым мерам. Казнить неслыханными в Элладе способами... Все же Поликсена попыталась уговорить посланника своего сына, чтобы тот перед возвращением на родину отвез в Коринф ответ на его письмо. Но ничего не подействовало: это лучше всяких слов убедило Поликсену, какого мнения ионийцы о новом молодом правителе. Поликсена решила, что пошлет письмо в Элладу из Навкратиса, с одним из купцов, - у нее еще оставались в Египте такие знакомые. Но ее что-то беспокоило в послании Никострата - не то, что он написал, а то, о чем умолчал... Сын как будто недоговаривал что-то важное. Она дождется следующего письма - Никострат найдет способ его послать; может, тогда все прояснится. Своими мыслями с мужем Поликсена в этот раз не поделилась. Однако же они вместе обдумали ответ Артазостре. Поликсена почти не держала на персиянку зла за поведение ее старшего сына: эллинка понимала, что Дарион от материнских рук давно отбился. Поликсена написала вдове брата по-гречески, без льстивых и тяжеловесных оборотов, которыми украшали речь азиаты и сама Артазостра: обращение княжны к старой подруге растянулось как длинное золотое ожерелье. Поликсена же на эллинский манер пожелала Артазостре радости и здоровья, коротко описала свою жизнь в Дельте, сердечно поблагодарила за приглашение... но сказала, что, пока не возникло крайней необходимости, она и ее последние подданные останутся там где есть. - Конечно, персиянка все поймет, - сказал Тураи, когда письмо было запечатано и вручено вестнику. - Без сомнения, - ответила Поликсена, невесело улыбнувшись. - Мой сын в Коринфе, и он продолжает действовать... Еще немного - и мы с Артазострой станем лютыми врагами: хотя ни я, ни она не хотим этого!.. Эллинка отерла слезу. - Вот так получается... этим кончилось все, что начал мой брат, лучший из людей! Вскоре после того, как состоялись похороны Уджагорресента, Поликсена получила второе письмо от Никострата: ее сын совершенствовал свои навыки. Не только умение излагать - он теперь шлифовал и воинское искусство: Никострат и Мелос заказали себе хорошие доспехи, и их взяли в филу... Они каждый день упражнялись с другими молодыми мужами и юношами в палестре, и принимали их хорошо. В завершение Никострат в своей скупой манере похвалил соплеменников матери. Мелос прилагал к письму царевича собственное послание, в котором описывал красоты Коринфа, его храмы, бани, гипподром, превозносил вкус коринфян. Мелос упоминал и гетер - сказал, что знаменитые свободные женщины города несколько раз приглашали их с Никостратом на симпосионы, где услаждали гостей искусной беседой, стихами и музыкой. Ничего подобного они еще не видели... Письма были разными, как отличались характеры молодых людей; их послания поочередно открывали разные стороны жизни Коринфа, как будто боевой пеан* сменился лирической песней. И все же эти мотивы вплетались друг в друга. Тут только Поликсена поняла, что не давало ей покоя. Она пошла сказать мужу: теперь ей нужен был тот, кто бы ее выслушал! - Тебе не кажется, что дети что-то утаивают от меня? Они стараются писать подробно, но как будто умышленно обходят главное... Я до сих пор помню, как Никострат взбаламутил и Спарту, и Афины за моей спиной! Египтянин остро взглянул на жену. - А теперь что тебе представляется? - Так значит, и ты это увидел? - воскликнула Поликсена. Она сложила руки на груди. - Я вот чего боюсь, муж мой. А если кто-нибудь из них все же связался с гетерой... влюбился? В моем городе гетеры богаты и изменчивы, как везде, - но в Коринфе особенно... Никострат может пасть жертвой продажной женщины, при всем своем уме! Ведь он до сих пор был так чист! - Я не думаю, что Никострат может стать жертвой женщины, - только добровольной, - заметил египтянин. - И сердца людей он видит. Хотя он мог влюбиться в гетеру, в этом я согласен с тобой. Поликсена ахнула. Она испытала неведомую доселе ревность: ревность матери взрослого сына. - Почему же Никострат это скрывает? Он перестал мне верить? - Возможно, царевич пока не верит и себе, - улыбнулся Тураи. Он оставался спокоен. - Ведь ты знаешь, сестра моя, что мужчины, подобные твоему сыну, неохотно обнажают свое сердце и перед другими, и перед собой - Никострат скрывает важнейшее от тебя именно потому, что ты его мать! Поликсена долго молчала, пытаясь осознать такую вероятность. Потом произнесла: - Что ж, может, это не так и плохо... Я думаю, Никострату и Мелосу посодействовала какая-то влиятельная особа. Может, и женщина... Они не смогли бы иначе преуспеть так скоро, ведь у нас в Коринфе не осталось никаких корней! Эллинка неуверенно улыбнулась. - Значит, остается возблагодарить богов, - сказал Тураи. Поликсена все смотрела на него - своими темными, накрашенными по-египетски глазами. - А если причина не в женщине? А если это мой сын и Мелос стали любовниками? - вдруг сказала она. Тураи вздрогнул и подался к ней. - Что?.. - Они так долго вместе... Они заверяли меня, что они как братья друг другу; но если теперь все изменилось? - спросила Поликсена. - Ну, так что же? Никострат - твой сын и племянник твоего брата, - сказал Тураи. Муж сочувствовал ей - но в этих словах просквозило чисто египетское злорадство. Поликсена отвернулась, прижав руку ко рту. - Прекрати, - сказала она дрожащим голосом. - Да, у нас это и в обычае, и в крови... но ведь они родственники! Мелос - по-прежнему муж Фрины! Это будет не только измена моей дочери, но и почти кровосмешение, если они лягут друг с другом!.. - Я уверен, что юноши помнят это сами, - мягко отозвался Тураи. - А над остальным мы не властны, моя царица, - только бессмертные. Он взял ее за плечи. - Подумай - ведь в Коринфе их непременно будут склонять делать это с другими... Лучше уж им сохранить верность друг другу, чем найти мужчин совсем тебе чужих! У вас в воинских отрядах это поощряется... да и неудивительно, если молодые воины так долго вместе и лишены женщин, - заметил египтянин. Поликсена с ужасом представила себе, как ее сына соблазняет чужак-коринфянин, который заставит его забыть свою мать... слова Тураи звучали так разумно. Нет, уж лучше любовь гетеры или даже Мелоса! - У Ликандра был возлюбленный в школе, он признавался, - потом они возмужали и все кончилось... - сказала Поликсена: больше себе, чем мужу. Эллинка вздохнула. - Только ничего не говори Фрине, - попросила она супруга. Тураи усмехнулся. - Нет, разумеется. Но, думаю, слова твоей дочери не потребуются. *** Поликсена и ее дочь сочинили ответ молодым людям - конечно, в их послании двое друзей тоже увидят не столько написанное, сколько ненаписанное. Но после размышления Поликсена склонялась к мысли, что ее сын все же увлечен гетерой, и это ее скорее обрадовало. Подобные женщины, при всех своих недостатках, могут многому научить мужчину: особенно такого, который готов учиться у мира. А немного погодя, когда корабль в Коринф ушел, по Навкратису прокатился слух, что в Ионии опять неспокойно. А точнее, ионийские персы повздорили с карийскими и лидийскими: было несколько больших сражений на границах. Поликсена и ее семья сразу подумали, что политика Уджагорресента принесла свои кровавые плоды после его смерти. Бывшая правительница Ионии теперь почти не сомневалась, что царский казначей поручил своим египтянам переговоры и подкуп властей в Малой Азии... Уджагорресент не решался действовать так, пока не ощутил, что скоро вступит в зал последнего суда. А теперь ему будет чем оправдаться перед Осирисом. Он свершил при жизни все, что мог, дабы ослабить врагов! Только тем, кто остался на земле после него, предстояло расхлебывать последствия. Уджагорресент не изменил себе до самого конца. * Пеан - древнегреческая хоровая песня; они исполнялись первоначально в честь Аполлона и по поводу каких-нибудь чрезвычайных бедствий. Впоследствии пеаны стали также исполняться в честь остальных богов и по разным поводам. Дорийцы пели пеаны перед выступлением в поход, перед отплытием флота, после победы.