Сумерки Мемфиса

Никострат вернулся даже скорее, чем его ждали, - через пятнадцать дней после приезда матери. Он явился в свой новый дом, дав знать о себе звоном доспехов, лязгом оружия и непривычно громким командным голосом. Эльпида выбежала в портик, и Поликсена быстро последовала за невесткой. Она увидела, как молодой воин поднял Эльпиду и притиснул к груди, к своему горячему панцирю, наградив сокрушительным поцелуем; женщина радостно взвизгнула, но Поликсена услышала в этом возгласе испуг... - Так, довольно! - крикнула она, выступая вперед. - Ты не забыл, случаем, что твоя жена беременна?.. - Мать!.. Никострат отвлекся от Эльпиды и обернулся к матери; а та ощутила, как дрогнуло сердце. В серых глазах этого незнакомого мужчины ей почудился красный волчий отблеск. Поликсена живо вспомнила, каким к ней вернулся брат, попробовавший крови, - а ведь Филомен, в отличие от ее сына, был воспитан философом... Но перед Поликсеной уже стоял прежний Никострат; сын Ликандра стал выше и раздался в плечах, затвердевшую нижнюю челюсть окаймляла короткая густая борода, но в глазах читалось радостное смущение юноши, увидевшего мать после долгой разлуки. - Почему меня не уведомили, что ты здесь? - спросил царевич. Поликсена пожала плечами. - А куда было тебе сообщать? Эльпида мне рассказала, что ты ушел в поход со спартанцами. - Да, - Никострат кивнул, и глаза его вновь загорелись мужским торжеством. - Мы разбили мессенийцев! Они опять противились законной власти! Поликсена едва заметно улыбнулась, но ничего на это не сказала. Она раскрыла руки, и Никострат обнял ее, крепко и бережно. - Я очень тебе рад! - Да уж надеюсь, - прошептала Поликсена. Она поцеловала его в заросшую щеку, омочив слезами жесткую вьющуюся бородку. - Мы тебе затопим баню, правда, Эльпида? - Поликсена обернулась к невестке. Гетера согласно кивнула: было уже по-осеннему прохладно и дождило. - В общественную не пустим, пока все нам не расскажешь. От Никострата пахло мужским потом... чужой и собственной кровью, которая въелась в доспехи, щит и меч, как их ни отчищай; и походным дымом. Новоявленный лаконец оглядел женщин и весело рассмеялся, подняв руки. - Сдаюсь! Веди меня мыться, - сказал он жене. А Поликсена озабоченно подумала, что ее сын созрел и в другом отношении... в нем появилось лукавство, что-то, приберегаемое им для себя одного. Наверное, это не так и плохо... Спустя час чистый, переодетый в нарядный белый хитон Никострат сидел в андроне* и с огромным аппетитом ужинал; мать и супруга поместились рядом, с удовольствием глядя на молодого хозяина. Обычно в андроне устраивались мужские пирушки, на которые жены не допускались, - но в доме Эльпиды, свободной женщины, таких порядков никто не заводил. Наконец, отставив тарелку и кубок, Никострат поднялся и крепко поцеловал жену, с любовью и восхищением глядя на нее. - Прикажи подать еще вина, - сказал он. - Тебе нельзя много, я знаю, - быстро прибавил он, опережая возражения Эльпиды. - Но ты просто посидишь с нами и пригубишь свою чашу, пока моя мать мне все о себе рассказывает. - Эй, мы так не договаривались! - воскликнула Поликсена, смеясь и негодуя. - Ты обещал, что первым поведаешь о себе! - Нет, - спокойно возразил Никострат, взглянув на нее своими серыми глазами, которые теперь отливали блеском стали. - Мы договорились, матушка, что я не пойду к мужчинам города, пока не расскажу все своей семье. Я и не пойду. Он улыбнулся. - Неужели ты думаешь, что я не сгораю от желания услышать, как жила без меня моя мать эти годы? "Он изменился, - холодея, подумала коринфянка. - Зевс и Арес, он стал мужчиной, сильным и лукавым..." А еще Никострат хотел выгадать время, теперь она это ясно поняла. Его застало врасплох появление матери-царицы, и он размышлял, что можно ей сказать, а что нельзя... Когда Корина принесла еще вина с водой, Поликсена приступила к рассказу. Никострат не сводил с нее глаз, как и Эльпида: обоим не терпелось узнать все подробности жизни Поликсены и то, какой опасности она подвергала себя и своих домашних. Конечно же, царица сообщила им лишь то, что считала уместным и нужным. Но Никострату, похоже, было достаточно узнать, что у него появился еще один счет к Дариону. Египетских жрецов он не стал винить - ведь действовать они могли только в Египте, при всем своем местном значении. "А это ты зря, мальчик, - подумала Поликсена, когда Никострат выразил свое мнение. - Ты забыл, что мой муж и младший сын остались в Египте и, весьма вероятно, связались со жречеством!" Но Никострат, по-видимому, и в этом отношении сделался спартанцем: его более не интересовало то, что не затрагивало судьбу эллинского мира. Или он по-прежнему ревновал свою мать к египтянам... Смерть Кенея, однако, сильно взволновала царевича. Он заявил, что кому-нибудь следует поскорее принести эту весть Адмете. - А ты уверен, что это понравится лакедемонянке? - спросила Поликсена, невесело улыбаясь. - Кто я такая, ты не забыл?.. Никострат выпрямился и впился в нее взглядом. - И ты до сих пор не изменилась, мать?.. - Артазостра предлагала мне убежище в Парсе. Я отказалась. Так что суди сам, изменилась ли я, - прохладно ответила Поликсена. - Однако со спартанцами нужна сугубая осторожность. Никострат рассмеялся и встал, давая понять, что разговор окончен. - Вот об этом, мать, ты судить не можешь никак. Я пойду спать, - он взглянул на жену, приглашая ее с собой, и Эльпида скользнула к нему, молчаливо поддерживая. По пути она бросила на Поликсену взгляд, полный упрека. Та ничего не сказала и не встала с места. Но когда царица осталась одна, она резко поднялась, запустив руки в волосы. - Зачем я нарывалась на ссору, едва увидев его?.. - прошептала Поликсена. Она с силой сжала пальцами черные пряди. - Я сама подтолкнула сына к побегу и борьбе, но не затем же, чтобы теперь найти его таким! Я просто понимала, что бездействовать дальше нельзя!.. Поликсена обреченно вздохнула. Никострат почти наверняка совершил бы все, что совершил, и без ее участия. Но недавно возникшее чувство, - что нить сыновней судьбы ускользает из ее пальцев, - стало в эти мгновения почти непереносимым... Коринфянка покинула андрон и, перейдя в пустой ойкос, села в кресло, к очагу, который теперь разжигали для тепла. Она вдохнула сосновый дым и, взяв кочергу, поворошила поленья. Поликсена любила огонь - любила его с давних пор с такою же страстью, как персы, для которых он был образом бога, возвышавшим дух и прояснявшим мысли... Внезапно Поликсене вспомнилась легенда о предсказании мойр, сделанном калидонской царице Алфее о сыне ее Мелеагре, - что тот умрет, как только догорит волшебное полено в ее очаге. Вскрикнув, коринфянка чуть не выбросила пылающие угли на пол; и едва опомнилась, выпрямившись и тяжко дыша. - Нельзя так больше, я с ума сойду, - пробормотала Поликсена. Тут она почувствовала чье-то присутствие. Посреди ойкоса стояла Корина, сложив свои ручки на животе и испуганно глядя на высокую гостью. - Что тебе нужно? - воскликнула царица. Корина согнулась в поклоне. - Прошу госпожу меня простить... Я хотела прибраться здесь и погасить огонь, - сказала рабыня. - Но если я помешала, то... "Погаси, погаси его скорее!" - чуть не крикнула Поликсена. Но вместо этого сказала: - Прибирайся, ты мне не помешаешь. И она еще долго сидела, пока рабыня легко сновала по комнате, убирая со столиков, разглаживая покрывала и протирая мебель. Царица не двинулась с места и тогда, когда огонь был потушен и комната погрузилась в темноту. Поликсена думала, что теперь, когда каждый из ее взрослых детей нашел себе пару, они стремятся оторваться от нее... раня ее, отталкивая ее руки и оставляя ее неприкаянной. Зачем она вернулась в Коринф?.. Она заставила себя пойти спать, в свою единственную свободную комнату. Но еще долго лежала с открытыми глазами, думая о своих детях и о самой себе, - и ее разбирали обида и боль. Уснула Поликсена незаметно; а когда пробудилась, рядом сидел Никострат. Мать чуть было не испугалась с отвычки; но он улыбнулся и поднял руку. - Я вчера был с тобою резок, мне жаль, - сказал царевич. - Мне следовало бы поблагодарить тебя за Эльпиду. Моя жена рассказала мне, как ты была к ней добра. Поликсена улыбнулась; она натянула до плеч сползшее во сне шерстяное покрывало. А в груди ее опять разрасталась пустота, которую ничем нельзя было заполнить... - Теперь мне следовало бы подыскать себе другой дом, чтобы не стеснять вас. Фрина давно перебралась к Мелосу, ты знаешь? - Знаю. И что с того? - ответил молодой лаконец. Теперь он рассердился и взволновался, и Поликсене было приятно это видеть. - Я хочу, чтобы мы жили вместе, я должен о тебе заботиться! И Эльпида говорит, что ей с тобой стало легче! - А если пойдут слухи? - спросила Поликсена. Никострат пожал плечами. - Эльпида никого уже давно не принимает... Если слухи появились, мы в этом не властны! Ты не думаешь, что мы только обрадуем наших врагов, если они заставят нас попрятаться по норам?.. Поликсена нахмурилась. - Я поняла тебя, хотя я другого мнения. Мне нужно одеться, сын, так что выйди! Никострат встал и отступил к двери, не сводя с нее глаз. - Я останусь пока, - успокоила его Поликсена. Про себя она подумала, что ее кучки персидских драхм должно быть достаточно, чтобы Никострат смог расширить свои земельные владения; тогда она сможет получать собственный доход, как в Египте. Кто знает, на что еще могут понадобиться эти средства. Днем Никострат рассказал о себе и о своих могучих товарищах: он восторженно описывал воинов, которые клали под голову щиты-гоплоны, ночуя на голой земле в зной и в непогоду; рассказывал, что мессенийцы обстреливали их из-за камней и кидали копья в сомкнутую фалангу. Однако почти никто не погиб и мало было раненых - так слаженно действовали спартанцы, каждому из которых щит стоявшего рядом был крепостною стеной... - Я горжусь тобой, - сказала Поликсена, любуясь сыном; и Никострат просиял, расправив плечи. - А если бы ты только видела, как спартанцы упражняются, танцуют свои боевые танцы и поют пеаны - и мужи, и дети, и жены! Это правда, у них нет такой красоты статуй и храмов, как в Коринфе, а вместо домашних богов часто лишь груды камней... Но эти люди сами как ожившие герои древности. - Я вижу, что ты доволен и показал себя хорошо, - уже сдержаннее произнесла мать. Поликсена хотела спросить сына, говорил ли он со спартанцами о Дарии и об Ионии и чем это кончилось; но теперь видела, что спрашивать нет нужды. Ничего не было решено - и неизвестно, когда будет! Через несколько дней после возвращения царевича Поликсена получила послание из Египта. Подумать только, она так хотела тогда разойтись с этим жрецом, - а теперь его весточка для нее как веревка, брошенная утопающему... Она с жадностью распечатала пакет и развернула папирус. Тураи писал ей по-египетски, на иератическом языке жрецов: муж сообщал, что перебрался в Мемфис и отныне будет писать Поликсене оттуда. Он спрашивал эллинку о том, как она устроилась в родном городе, каким нашла сына, что теперь ее беспокоит - с заботливостью врачевателя душ, которая всегда отличала этого египтянина. Как оказалось, Тураи нашел себе место в доме Каптаха, который взял его главным писцом и помощником! Поликсене захотелось облегченно и весело рассмеяться, когда она узнала об этом. Она понимала, что Каптах своей выгоды не упустит. Или, возможно, так он заботился о своем Ка? Исидор был здоров и скучал по матери, сообщал Тураи уже прохладнее. "Я не хотел бы, чтобы наш сын забыл тебя: я приложу все силы, чтобы ты стала его далекой богиней, - писал египтянин. - Тогда мальчик будет испытывать не боль, но благодарность..." Поликсена всплакнула, не совладав с собой; но это послание принесло ей большое успокоение. Она долго сидела, обдумывая ответ, - и чувствовала себя так, точно воссоединилась со своей семьей на это время. Однако она мало-помалу привыкала к новой жизни. Никострат не очень охотно, но принял деньги Поликсены: Эльпида горячо уговаривала мужа, но только мысль, что он это делает для матери, заставила лаконца послушать обеих женщин. Они сообщили в Спарту о геройской смерти Кенея. Ответа не получили; но Никострат понимал, что должен был дать Адмете это горькое утешение. Ребенок Эльпиды рос, все чаще напоминая о себе. Когда перевалило за середину срока, ее самочувствие улучшилось; но тревога за дитя не оставляла ни ее, ни Поликсену. Между тем, и Фрина объявила о своей новой беременности. Казалось, они с Мелосом спешили родить наследника после девочки, - пока боги дали им время. * Мужская комната в греческом доме.