Сумерки Мемфиса

Миновала осень, наступила зима - дождливая и ветреная. Поликсена, отвыкнув от холода, сильно простудилась: она закрылась в своей комнате, не пуская к себе даже сына, чтобы тот не заразил Эльпиду. Хотя невестка в конце концов заболела тоже. Поликсена, которая пролежала два дня в сильном жару, быстро встала на ноги и сама ухаживала за Эльпидой, давая ей пить и кормя медом с ложки. Никострат, конечно, был благодарен... но теперь втайне чуть ли не ревновал Эльпиду. Коринфянка знала, что мужчины всегда подозрительно относятся к женской дружбе; к тому же, Никострат слишком хорошо помнил об увлечениях молодости Поликсены. Он никогда не упрекнул бы мать в чем-нибудь порочном, подразумевая свою жену; но все же... Эльпида поправлялась дольше Поликсены, и еще какое-то время была слаба. Никострат не заболел - это принесло ему удовлетворение; и молодой воин, возможно, ощущая некоторую вину перед женой, стал особенно внимателен к ней. А Поликсена, поправившись, высказала неожиданную для сына просьбу. - Я тоже хочу побывать в Спарте, - заявила коринфянка. Никострат был потрясен. - Ты? Одна?.. - Нет, не одна, - ответила мать. - Я попрошу проводить меня спартанцев, живущих здесь, которых ты зовешь друзьями. Никострат взял ее за руку, потом отпустил. Изумление не сходило с его лица. - Ты все еще считаешь себя царицей? И, думаешь, тебе в Лакедемоне обрадуются?.. - Вероятнее всего, не обрадуются. Но эллины редко позволяют себе обидеть благородную женщину, а спартанцы тем более, - сказала Поликсена. - А на первый твой вопрос отвечу - да, считаю. Привыкнув отвечать за тысячи судеб, об этом никогда не забудешь... и не сложишь с себя, поверь мне. Сын опустил голову и некоторое время молчал. - Ты хочешь говорить с ними о Дарии? Сделать то, что не удалось мне? - наконец глухо спросил он. - Ты думаешь, что... - Я полагаю, что пора мне показаться в том краю, где родился мой первый муж и где служил первый сын, и поблагодарить спартанцев за спасение моей жизни, - ответила Поликсена, пристально глядя на него снизу вверх. - И я сама давно хотела познакомиться с Адметой. Помнится, она просила за меня афинян! - Женщины... сколько женщин в действительности правит нами, - Никострат усмехнулся, покачав головой. - Но я не возражаю, матушка: ты хорошо сказала. Он прибавил: - Я отвез бы тебя сам, но мне сейчас нельзя отлучаться. Поликсена коснулась его щеки. - Ты все делаешь правильно... надеюсь, как и я. А потом сказала: - Одолжи-ка мне своего фессалийского коня. Не на телеге же я въеду в Лакедемон. Никострат медленно кивнул; в его глазах появилось восхищение. - Одолжу. У Поликсены сохранился единственный персидский наряд для верховой езды; она надела только азиатские шерстяные штаны и сапоги, плащ и длинный хитон оставив греческие. Хитон - ионический, с рукавами на застежках, - разрезала по бокам, для удобства посадки. Никострат убедил спартанских воинов сопровождать свою мать: те из них, кто бывал в Коринфе и других греческих областях, отличались большей любознательностью и терпимостью к чужим обычаям. Царица успела отвыкнуть от лошадей - и несколько дней в защищенном от чужих глаз перистиле Эльпиды вспоминала, как ездить верхом; поначалу все тело жаловалось и спалось ей плохо, но вернуть былую крепость и гибкость мышцам оказалось не так трудно. И Никострат, и Эльпида, которая выходила и садилась во дворе на поленницу, подолгу наблюдали за этими упражнениями. Однако, пока она не покинула Коринфа, Поликсене пришлось сесть на телегу, прикрыв свою персидскую одежду. В тот день, на который был назначен отъезд, пошел снег, повалив мокрыми хлопьями. Мерзнувшие у ворот стражники выпустили царицу и ее спутников из города, может быть, присмотревшись к ним чуть внимательнее, чем к другим... но женщина в телеге не удивила их, и спартанцев никто не задержал. Потом коринфянка пересела на коня. Они двигались гораздо быстрее, чем полгода с лишним назад Никострат и его невеста; без устали рысившие рядом с Поликсеной пешие спартанцы, на которых поверх льняных хитонов были только алые плащи, в конце концов начали одобрительно поглядывать на свою спутницу, хотя с ней не разговаривали. Когда остановились на привал, она обратилась к ним первая: - И почему вы не садитесь верхом? Бежите вы отлично! - Потому и не садимся, - откликнулся один из лаконцев. - Лошади для тех, кто слабее нас! "К тому же, Спарта не может прокормить столько лошадей, чтобы выставлять много всадников, а в битве с азиатскими ордами посреди своих гор кони преимущества им не дадут", - подумала Поликсена. Спарта встретила ее заснеженной - удивительное зрелище; и вдвойне удивителен был вид могучих мужчин, разгуливавших в такую погоду полуголыми. Мокрый снег тут же таял на их плечах и груди. Они въехали в город сероватым утром. Поликсена сидела на своем коне выпрямившись и старалась осматриваться не спеша; но сердце у нее билось так, как тогда, когда она приняла свой первый бой в Милете. Спартанцы провожали гостью взглядами, и она слышала перешептывания за спиной... За ее спиной шептались и в Коринфе - да, да, слухи об ионийской царице скоро разошлись; и не могло быть иначе. Поликсена покидала дом Эльпиды нечасто: хотя открытого насилия, как в Египте, она не боялась. Однако теперь ей требовалось упрочить свою защиту. И не только свою. Адмета, встречая ее, уже стояла в своем портике, сложив руки на груди и прислонившись плечом к колонне; легко одетая, как и мужи. Она улыбалась гостье, хотя глаза ее - нет. - Слухи о тебе тебя опережают, - сказала спартанка. Поликсена спешилась - и две женщины некоторое время смотрели друг другу в глаза. Потом коринфянка склонила голову. - Я приехала поблагодарить тебя, госпожа, за моего сына... и за твоего. Адмета кивнула; ее губы дрогнули, но больше не улыбнулись. - Войди и обогрейся. Мой муж тоже дома. Поликсена вошла, с облегчением сбросив промокший плащ на руки служанке. В ойкосе пылал очаг, и она шагнула в комнату, протягивая руки к огню... но тут увидела Эвримаха, хозяина дома. Поликсена воззрилась на светловолосого спартанца, ощущая себя очень неловко... потом кивнула ему, и Эвримах поклонился. - Тебе к лицу эти штаны, - заметил он ровным голосом. Поликсена вспомнила о своей одежде и покраснела. - Я надела их, чтобы сесть верхом. Потом она присела к очагу, ощущая, что ее приняли в этом доме. Адмета распорядилась принести гостье вина. Сама спартанка и ее супруг сели немного поодаль: они не спускали с бывшей царицы глаз, но разговора ни один из двоих не начинал. Глотнув вина, Поликсена сама поняла, что говорить. Она взглянула на Адмету. - А еще я пришла рассказать тебе, как твой сын жил и погиб на чужбине. Снова на лице Адметы мелькнула улыбка, которая тут же исчезла. - Ну так рассказывай, царица Ионии. Поликсена поведала - историю Кенея, и многое другое, кроме этого; заслушавшиеся спартанцы ни разу не перебили ее. Потом в ойкосе наступила долгая тишина, в которой слышалось лишь потрескивание пламени. Коринфянка некоторое время смотрела в огонь: это молитвенное созерцание всегда обновляло ее силы. Затем она вновь посмотрела на Адмету. - Никострат мне сказал, что ты продала свою колесницу. Очень жаль. - Жаль, - спартанка кивнула. Теперь на ее лице отразились чувства, роднившие ее с Поликсеной. - Но больше я не могла на ней кататься. Почему, Адмета не сказала. Поликсена улыбнулась; потом поднялась. - Я привезла вам маленькие подарки. Собственно говоря, подарки были для Адметы. Все же украшения лакедемонянка носила, хотя и редко. А еще Поликсена привезла вкусной снеди, какой здесь не пробовали. Адмета надела серебряные серьги и такое же ожерелье с бирюзой, и улыбнулась с настоящим удовольствием - лучшим зеркалом ей стало лицо мужа. А копчености и сладости, привезенные гостьей, сразу выставили на стол для нее же. Однако Поликсена была рада, что хозяева разделили с ней эту трапезу, хотя бы из вежливости. Она провела в Спарте весь этот день - Адмета и Эвримах немного показали ей город; больше гостья ни с кем не поговорила. Однако она знала, что сделала уже много. Поликсена переночевала в доме Адметы, а утром собралась в обратный путь. Ее сопровождали те же спартанцы - трудно было бы найти лучшую охрану. Поликсена скоро устала от скачки по ухабистой слякотной дороге - все же она недавно болела, и еще не привыкла к зиме. Когда они въезжали в Коринф и пришлось спешиться, царица вздохнула с большим облегчением. - Пройдусь пешком до дома. Она шла, почти не замечая улиц и людей, наслаждаясь сознанием сделанного. И тут внезапно услышала свист, а потом крик мальчишки: - Персидская шлюха! Вздрогнув, коринфянка с расширенными от ярости глазами обернулась на этот голос; один из ее воинов бросился за малолетним оскорбителем, но тот уже юркнул в проулок. - Дариева подстилка! - раздалось из-за другого угла; а потом невидимые дети хором засмеялись. - Радуйся, великая царица! - глумливо выкрикнул тот же мальчишка. В следующий миг в лоб Поликсене попал брошенный булыжник, и боль расколола мир напополам. Падая, Поликсена вскинула руки к лицу; горячая кровь заливала ей глаза, текла на шею, и ее охватил ужас смерти. Царица успела ощутить, как один из спартанцев подхватил ее; а остальные сгрудились вокруг нее, заслонив своими телами. Потом мир померк. Коринфянка очнулась, лежа в своей постели в доме Эльпиды; голову ее охватывала тугая повязка. Она попыталась приподняться и тут же упала обратно, простонав от чудовищной боли. Ее затошнило, и она закрыла глаза, стараясь не шевелиться. - У нас есть маковая настойка, - произнес рядом голос Никострата. Поликсена с трудом повернула голову: в глазах мутилось, но она разглядела сына. - Ты поистине знаменита, мать, - угрюмо усмехнулся он. - А еще ты счастлива - врач сказал, что тебе едва не раскроили череп. Потом Никострат взял ее руку и прижал к своей колючей щеке. - Что же нам делать, - прошептал он. Поликсена опустила веки. - С Эльпидой... все хорошо? Каждое слово отдавалось в голове новым булыжником. - Да, - ответил Никострат дрогнувшим голосом. - Но она так испугалась за тебя... мы оба! Поликсена некоторое время молчала, дожидаясь, пока боль немного отступит. А потом произнесла шепотом: - Я уеду в деревню, на нашу землю. Никого... уже не наказать, - коринфянка попыталась снова повернуть голову к сыну, но шея одеревенела. Больше она не могла думать, только попросила: - Дай мне твоей сонной настойки. - Вот, выпей, - Никострат приподнял ее затылок, очень осторожно; но боль охватила голову обручем. К губам царицы прижался кубок. Стараясь не застонать, Поликсена сделала несколько больших глотков и простерлась на ложе. Скоро она ощутила, как наплывает благословенное забытье. На другой день, когда Поликсена смогла вставать с постели, она приказала начинать сборы: Никострат не оспорил ее решения, сочтя его лучшим. Мелос, который навестил царицу в большом беспокойстве, вызвался отвезти ее. - Еще двое из наших спартанцев тебя проводят. Я договорился, - сказал он. Поликсена улыбнулась, ощущая, как огненный венец опять сжимает лоб и виски. - Я вовремя съездила в Лакедемон... правда? Ее взгляд остановился на Эльпиде, которая уже некоторое время стояла рядом, неслышно утирая слезы. - Я вернусь до твоих родов, обещаю. Никострат выступил вперед. Он ободряюще посмотрел на супругу, потом на Поликсену. - Думаю, к этому времени все утихнет. Никострат проводил мать верхом - она сидела в повозке с перевязанной головой; и понимала, что теперь едва ли не все встречные горожане узнают в ней ту, кто она есть. Однако враждебности царица не ощущала - лишь настороженность и любопытство, сгустившееся в воздухе. А стражники у ворот, к изумлению Поликсены, приветствовали ее поклонами. Как удивительна мирская слава, и не знаешь, когда она обласкает, а когда вызверится! Поликсена прожила в усадьбе, с несколькими работниками, целый месяц; сын часто навещал ее, но в остальное время она радовалась уединению. А когда запахло весной, за нею приехал Мелос. - Мы зовем тебя домой, царица, - сказал иониец. - Эльпида еще не... - начала Поликсена. - Нет, но уже совсем недолго, - ответил Мелос.