Сумерки Мемфиса

В честь рождения Никостратова первенца Никострат и Мелос устроили охоту на кабана - взяв двоих друзей-ионийцев, из тех, кто поддержал их семью в эти дни. Собак и сети одолжили они же. Эльпида сильно тревожилась за мужа; она знала, что для того, кого ранят на кабаньей охоте, эта забава кончается смертью. Но мужчины вернулись, отделавшись царапинами, с торжеством и с великолепной добычей. Сама Эльпида, оправившись после родов, тоже понемногу действовала - как другие известные в прошлом гетеры, она сохранила некоторые собственные связи; и позвала нескольких старых друзей из олигархов, а также двоих поэтов и художника. Этот художник, фиванец Кронид, был первым, кто посетил их по собственному почину, увидев знак на двери. По обычаю, Никострат и Мелос также послали мясо нескольким хозяевам города - в том числе и архонту. От него пришел раб с изъявлением благодарности и с дорогой игрушкой для мальчика - маленьким бронзовым гоплитом в полном вооружении: копье можно было вынуть из руки, а щит снять со спины. Никострат, усмехаясь, повертел эту замечательную игрушку и отдал жене - чтобы прибрала, пока малыш не сунул чего-нибудь в рот и не поранился. Пройдет года три, пока Питфей начнет понимать, что такое воин; и неизвестно, научится ли он даже ходить. А Поликсена подумала, что эта игрушка наверняка прежде принадлежала кому-нибудь из собственных детей или внуков архонта... Хозяева прекрасно сознавали, что на сей раз в дом Эльпиды гостей далеко не в последнюю очередь привлекла возможность взглянуть своими глазами на царицу и посудачить. Теперь уже Поликсене и ее домашним ничего не оставалось, кроме как встретить угрозу лицом. Конечно, и праздник они постарались устроить достойный. Отмывали до блеска дом, заказывали цветы, доставали из сундуков лучшие наряды; пришлось нанимать чужую кухонную прислугу. Эльпида опять взяла в руки лютню и, когда выдавалось время, упражнялась в игре и пении - она исполняла любовные песни и благодарственные, посвященные богам. Ее по-прежнему заслушивались все. Никострат, внимая жене, забывал про битвы; маленький Питфей делал гримаску, похожую на улыбку, и тянулся к источнику дивных звуков - при этом в голубых глазках мальчика появлялось удивительно осмысленное выражение. Праздничный день выдался ясным и теплым, и у всех было радостное настроение. Может, потому, что они так давно ничего не отмечали. Эльпида красовалась в свободном ионическом хитоне, который скрадывал ее полноту после родов; и была еще прекрасней, чем в те дни, когда жила одна и мужчины слетались на нее как мухи на мед. Теперь синие глаза гетеры светились полнотою счастья - счастья супруги и матери. Пусть даже оно окажется коротким. Поликсена, нарядившись в хитон и гиматий из золотистой ткани, черные волосы заплела в замысловатую косу, которую научилась делать сама у своих персидских прислужниц. В ушах у царицы сверкали жемчужные розетки, глаза были густо подведены. Пусть на нее смотрят как на ставленницу персов; гости могут обрушить на нее свой гнев - но смеяться над нею никто не будет. Приглашенные начали подтягиваться в обед: малыш рано засыпал. Первым опять пришел художник - с букетом ранних гиацинтов для госпожи и множеством любезностей на устах. Он увидел Никострата и посетовал, что такой атлет не принимал участия в последней олимпиаде три года назад*, - заслужил бы настоящий венок победителя. Фиванец сразу же понял свою оплошность, увидев, как с лица Никострата исчезла улыбка. Хотя хозяин дома и без того был неулыбчив. Потом пришли двое ионийцев, с которыми охотились Никострат и Мелос; за ними явились и сам Мелос с женой. Фрине немного нездоровилось - у нее пошел пятый месяц беременности; но, несмотря на это, афинянка решила прийти. А может, просто побоялась в такой знаменательный день остаться дома без мужа... Потом явились трое олигархов и два друга-поэта. Они принесли в подарок поэму, сочиненную в честь Эльпиды, и тут же потребовали позволения ее прочитать. Это отвлекло общее внимание и заставило Никострата еще больше помрачнеть. Однако он стойко выслушал стихи, в которых его жену называли голубкой Афродиты и десятой музой, фиалковоглазой и розоперстой. Потом Эльпида благодарила поэтов, им хлопали; а Никострат приказал подавать на стол. Общего обеденного стола у Эльпиды не было, и его сделали по заказу. Кабанью тушу можно было делить и есть только за таким столом - сидя бок о бок, как братья в дедовском доме. Никострат со своей женой сел во главе. Поликсена вышла к гостям последней - она долго сомневалась, сделать ли это; но под конец решила, что прятаться поздно. Она знала, что именитые гости пришли ради нее; приглашенные непременно спросят царевича о его матери, как бы тот ни притворялся своим, и подозрения их только сгустятся, если царица не покажется. Поликсена явилась, когда зазвенели ножи и кубки; она села на стул за занавесью, глядя на своего сына и его жену в свете факелов, укрепленных на стенах по такому случаю. Казалось, она наблюдает сцену из древности - будто это молодой Менелай пирует со своей Еленой, и Троя еще стоит... Потом фиванский художник поднял глаза и первым увидел Поликсену. Он несколько мгновений таращился на царицу с уморительным изумлением; а потом зашептал что-то соседу по столу, показывая на нее, но так и не отважившись возвысить голос. Другие гости тоже перестали есть и обернулись. Никострат, - следовало отдать ему должное, - сохранил полное самообладание. Он встал из-за стола и подошел к матери. - Почему ты сидишь будто чужая, матушка? Поликсена улыбнулась ему, благодаря за это актерство. Никострат проводил ее к столу и усадил по другую сторону от себя: один из ионийцев тут же перенес следом ее стул. Все опять принялись за еду - вкусную свинину, и по-всякому приготовленную рыбу, и вино с медом, и белый пышный хлеб, и фрукты; но Поликсена ощущала, что она для гостей главное блюдо. Под их взглядами кусок застревал в горле. Но она заставляла себя есть и улыбаться, как ни в чем не бывало. Заговорить с нею так никто и не заговорил - и, когда сытые гости отодвинулись от стола, Поликсена отодвинулась тоже. Но прежде, чем в наступившей тишине могло прозвучать неосторожное слово, Эльпида встала и попросила внимания. - Я хочу представить вам всем Питфея, нашего сына и наследника. Она вышла и вскоре вернулась с ребенком: гости начали подниматься, чтобы взглянуть на виновника торжества. Некоторое время в комнате звучал восторженный шум. Питфей действительно обещал стать красивым мальчиком - он по-прежнему лежал в пеленках, и никому не пришло в голову попросить показать младенца целиком. Затем, когда дитя унесли, Эльпида предложила спеть и сыграть. Корина принесла госпоже лютню, и на некоторое время все поддались ее чарам. Поликсена начала думать, что никто так и не обратится к ней самой: заговорить с чужой женщиной нелегко, она всегда недоступна, пока не объявит себя доступной. И когда Эльпида смолкла и похвалы ей отзвучали, царица уже намеревалась встать и удалиться - незаметно, как делают женщины на мужском пиру. И тут она поняла, что в комнате что-то изменилось. Над столом прозвучал ропот, и все взгляды обратились на кого-то из сидевших в зале. Поликсена быстро встала, точно ее что-то подтолкнуло. Она во все глаза смотрела на человека, который расположился в ойкосе с удобством гостя и друга - и, однако же, не был ни тем, ни другим. Никто даже не мог сказать, когда он вошел. Это был ее персидский конюх Тизасп, сбежавший во время нападения на усадьбу Поликсены в Дельте. Бросив взгляд на сына, Поликсена поняла, что он не помнит этого человека, - он, вероятно, даже не видел этого слугу в Египте; но Никострат, конечно же, узнал перса, и теперь на лице его читались ярость и смятение. Фрина, вне всяких сомнений, помнившая перебежчика, держалась одной рукой за мужа: у нее был такой вид, точно она вот-вот лишится чувств. Поликсена первая пришла в себя: подойдя к оцепеневшему Мелосу, она толкнула его в плечо. - Выведи ее отсюда, - сердито приказала она, кивнув на Фрину. Иониец, бросив один потрясенный взгляд на перса, а другой на царицу, все же подчинился. Подхватив жену под руку, он чуть ли не волоком вытащил ее из комнаты. И тогда Поликсена опять повернулась к своему конюху, чувствуя, как на них двоих скрестились все взгляды. - Что ты здесь делаешь?.. - произнесла она, ощущая мучительную сухость в горле. Тизасп улыбнулся и встал, не выказывая ни смущения, ни страха: он был рослым и осанистым, как многие персы, и поклонился с изяществом придворного. - Великий царь, мой господин, царь царей, высочайший, праведнейший и непобедимый, шлет тебе привет и пожелание здоровья. Конюх Тизасп говорил на безукоризненном греческом языке. Поликсена ощутила дурноту; а Никострат стремительно шагнул к персу, вытаскивая оружие. Конечно, меча при нем на празднике не было, - а вот кинжал на поясе лаконец носил всегда. - Это Дарий тебя подослал?.. Тизасп не делал никаких попыток защититься, но в черных глазах его зажглась угроза. - Я гость вашего города и нахожусь здесь по праву. Или во имя любви к своей стране ты забыл о гостеприимстве? - сказал перс: в его греческой речи появилась мягкость, которая у азиатов предшествовала бешенству. - Прояви благоразумие и убери кинжал, - посоветовал он хозяину. Никострат медленно убрал оружие в ножны, не спуская с Тизаспа глаз. - Что тебе здесь понадобилось? - произнес он. Шпион усмехнулся и опять обратился к Поликсене. - Мой повелитель не забывает своих подданных и друзей. Его сердце неистощимо. И в знак своего благорасположения великий царь посылает тебе подарок. Тизасп вытащил из-за пазухи увесистый мешочек, в котором брякнули золотые монеты. Он положил его на пол, к ногам Поликсены; все отпрянули и от нее, и от этого подарка, точно от заразы. Перс с усмешкой оглядел присутствующих в комнате. - Можете употребить эти деньги на свои военные нужды, - сказал он. - Я слышал, что Коринф опять готовится сразиться с Афинами... а Спарта с Аргосом, - прибавил он, взглянув на Никострата. Поликсена снова обрела дар речи. - Ты был заодно с людьми Дариона! Это ведь они напали на меня в Египте? - воскликнула она. - Это люди Дариона, - невозмутимо согласился Тизасп. - Но я не был с ними заодно, благородная госпожа. Я был и остаюсь оком великого царя. - Проклятый шпион, - вырвалось у Никострата. Никогда еще он не ощущал себя таким беспомощным и одиноким - от него с матерью отодвинулись все его новообретенные товарищи, кроме ионийцев. И Мелос, вернувшись в комнату, встал рядом с другом... один лишь Мелос! - Теперь я удалюсь. Если я понадоблюсь, мой дом находится на этой же улице, - перс показал рукой, - в самом конце. Шпион еще раз поклонился всем и, повернувшись, ушел. Никто не задержал его. Вечер закончился так, как и следовало ожидать. Коринфяне, пробормотав неловкие прощальные слова, разошлись. Остались только хозяева и ионийцы. Фрину Мелос давно отправил домой с рабом. Никострат с матерью и остальные сидели в ойкосе, за неубранным столом, и молча смотрели друг на друга: на каждом лице читалось одно и то же. Погибли... Сейчас их возьмут под стражу, во второй раз спасения не будет! Потом Поликсена произнесла со смешком: - Как вы думаете, его действительно послал Дарий?.. - Конечно, нет, - Никострат уставился на нее через стол. - Это Дарион, подколодная змея! Он разом добился нескольких целей: опозорил тебя и нас, внес путаницу в умы и столкнул между собою коринфян! Лаконец помолчал, царапая кинжалом столешницу. Эльпида, глядя на это, не сказала ему ни слова упрека. - А еще это может быть Артазостра - она ведь любит тебя, - заметил Никострат. - Вот и проявляет эту любовь по-азиатски: возможно, княжна решила, что если тебя здесь вконец возненавидят, сочтя милостницей Дария, то побоятся тронуть. Поликсена замолчала, уставясь на исцарапанный стол. - Послушай, а ведь ты можешь быть прав, - тихо сказала она. - И что это изменит? - откликнулся Никострат. Он покачал головой и отвернулся. - Знаешь, мать, мне давно уже кажется, будто я карабкаюсь на высоченную гору... и едва лишь завижу в тумане вершину, как гора вырастает вдвое. Потом лаконец встал. - Сегодня нам ничего уже не сделать! Будем ждать погоды, - он взглянул на жену. Эльпида кивнула, пряча слезы. А Поликсена посмотрела на Мелоса, который сидел, задумавшись о чем-то своем. Она вспомнила прощальные слова Тизаспа... и внезапно коринфянка ощутила жгучее предвкушение чего-то необычайного. Никострат увел Эльпиду из ойкоса; Поликсена осталась одна с ионийцами. Она встала и взглянула на Мелоса: ее неясное намерение оформилось. Почувствовав, чего она хочет, Мелос поднялся тоже. Оба вышли в коридор. И там, придвинувшись к своему сообщнику, Поликсена вполголоса сказала: - Мне нужно, чтобы ты навестил этого перса и попытался выяснить, что он предлагает и кем послан. Думаю, нам уже нечего терять. - Пожалуй, - согласился иониец. - Я догадывался, что ты захочешь этого, - прибавил он. Потом тихо пообещал: - Завтра же. До самой ночи хозяева ждали, что за ними могут прийти; но никто не явился. Никто не пришел и назавтра. Поликсена даже начала думать, что предположение Никострата может оказаться верным, и Тизаспа подослала Артазостра, которая хотела защитить их от коринфян, возведя между ними и Поликсеной стену. Мелос пришел на третий день и, ободрив друга и Эльпиду, улучил мгновение, когда они остались наедине с Поликсеной. Та уже едва сдерживала свое нетерпение. - Перс приглашает тебя прийти к нему, когда тебе будет удобно, - сказал иониец. - Он хочет кое-что предложить... не для чужих ушей. У Поликсены закружилась голова; шрам опять потянуло болью, и она притронулась ко лбу. Неужели она в самом деле сходит с ума, что подумала такое?.. Мелос смотрел на нее в упор, и Поликсена понимала, что его посетила та же догадка. Иониец улыбнулся. - Я тебя провожу, госпожа. По-моему, это обязательно нужно сделать, чтобы хотя бы услышать предложение врага. *** Поликсена нашла предлог, чтобы уйти из дома, через пару дней. Никострата не было - он посещал гимнасий, где его принимали так же, как и раньше. По-видимому, никто из гостей еще не разболтал о появлении шпиона; или сказали только тем, кому следовало. Мелос встретил царицу на улице. - Здесь идти недалеко, - сказал он торопливо. - Но прикройся получше. Они дошли до дома Тизаспа, никого не встретив; это оказался обычный бедный дом - с маленькими окнами и толстыми стенами. Именно такой предпочел бы азиат, остановившийся в греческом городе. Открыл им слуга; судя по виду, азиатский грек. Возможно, иониец. Он взглянул в лицо Поликсене и, поклонившись, жестом пригласил войти. Они прошли тесным коридором и оказались в комнате, устланной коврами и освещенной глиняным светильником. Пахло амброй. Тизасп сидел в углу, скрестив ноги; лицо его было освещено снизу, черная борода и белые зубы, показавшиеся, когда он улыбнулся. Перс встал, приветственно подняв руку, и поклонился. - Прошу, садись, высокая госпожа. Поликсена опустилась на ковер, глядя на хозяина. - Зачем ты хотел меня видеть?.. - Прежде всего, выслушай меня. Тизасп опять величественно сел. И этого человека она держала конюхом! - Масистр, военачальник и сатрап Ионии, скончался от старой раны, - продолжил перс. - Дарион, сын твоего брата, занял его место, но он не справляется. Люди Ионии ненавидят своего молодого господина. Тизасп сделал паузу. - Великий царь обеспокоен этим в своем сердце. Он не желает, чтобы среди его подданных умножалась ненависть, и предлагает тебе то, что уже однажды даровал. Поликсена прикрыла глаза: она больше, чем когда-либо, ощущала, что вот-вот проснется... А открыв их, сухо сказала: - Ты думаешь, я столь наивна, посланник?.. Думаешь, я поверю, что Дарий может предложить трон женщине, когда у него есть столько жаждущих мужчин? Тизасп засмеялся - тихим, щекочущим сердце смехом. - Тебе не верится в это, потому что ты гречанка. Историкам величайшего из царей давно известно, что на востоке существовало немало цариц, прославивших свои имена. Подобные женщины неоднократно правили в Египте, в стране, которую ты любишь, - до того времени, как подрастали их сыновья... Была Шамирам в Ассирии, были царицы Аравии, была Тамерис, царица скифов, победившая самого государя Кира. Он помолчал. - Стать царем - глупое желание, - сказал перс с неожиданной откровенностью; возможно, рассчитанной. - Царь - тот, кто несет самое тяжкое бремя. Но мой государь испытал тебя в своей мудрости и знает, что если он возложит это бремя на твои плечи, ты понесешь его. Поликсена безмолвно обернулась к Мелосу. Иониец сглотнул, тоже слишком потрясенный, чтобы говорить; но Поликсена видела, что он поддержит ее во всем. А перс, наблюдая за ними обоими, сказал: - Я не требую ответа сейчас. Но скоро в Ионии может произойти восстание, с вашим участием или без. И тогда лишь от вас зависит, чем оно кончится. Склонившись к Поликсене, Тизасп прибавил: - У тебя есть еще один сын - я вижу, что ты сейчас думаешь о нем. И твой супруг, с которым ты живешь врозь, египтянин - он знает историю своих царей и цариц. Поликсена долго не говорила ни слова. А потом, посмотрев на Мелоса, дотронулась до его плеча: - Пойдем. Она не простилась с Тизаспом; но перс этого и не ждал. Он с поклоном проводил ее до двери. - Я пробуду в Коринфе еще месяц - поразмысли хорошенько, царица, - сказал ее бывший слуга. * Олимпиада 504 г. до н.э.