Сумерки Мемфиса

После первой ночи Гобарт не появлялся перед царицей целых четыре дня - как ей сказали, он проводил военные учения за городом со своими персами: азиаты еще больше, чем греки, требовали постоянного надзора и дисциплины. Поликсена украдкой следила за выражениями лиц всех, кто ее окружал и был к ней близок. Придворные и слуги старались не подавать виду, что случилось нечто из ряда вон выходящее; и эта старательность не укрылась от взора коринфянки. Но, по крайней мере, ее почитали и боялись достаточно, чтобы не позволять себе оскорбительных намеков. Лишь однажды она столкнулась с Мелосом, который также был занят учениями с греческими воинами - на территории дворца. Иониец взглянул на правительницу своими карими глазами, полными упрека, как будто Поликсена изменила всему их делу... можно было подумать, что все зависело от нее одной! Или будто бы Мелос не благодаря Поликсене получил такое назначение - и не сам подстрекал ее к бегству из Коринфа с армией персов! "Мужчины думают, что они всегда вправе судить нас и наше поведение, даже подчиненные", - возмущенно подумала царица. - У тебя есть что сказать мне? Тогда будь краток, - произнесла Поликсена после нескольких мгновений холодного молчания. - У меня много дел. Мелос открыл рот, встрепенулся, точно хотел указать ей на всю тяжесть ее проступка; но залился краской и промолчал, сжав губы. - Фрина хотела видеть тебя, ей с утра было дурно. Ты навестишь ее? - наконец произнес иониец. Поликсена кивнула. - Навещу, мой дорогой. А ты, - продолжила она, уже не сдерживаясь, - не спеши осуждать то, чего не понимаешь. И вообще, не смей... - Я не смею, - оборвал ее Мелос. - И я тебя понимаю, - прибавил он с усилием. Молодой воин бросил на царицу взгляд, полный горечи и жалости, и, поклонившись, поспешно ушел. Поликсена прикрыла глаза, ощущая, что горит от стыда. Она поднесла руку ко рту. "Конечно, Гобарт в своем праве победителя... и то, что он сделал надо мной, позор для всех греков, которых представляю я как царица; но это позор не больший, чем покорность целой Ионии. И никто не смеет валить на меня всю вину. Притом в страсти перса ко мне и в самом деле есть многое, что непонятно посторонним..." Она послала за Гобартом утром пятого дня, когда потребовалось его присутствие на совете. Азиат явился, одетый с привычной тщательностью и роскошью; он поклонился государыне ниже обычного и бросил на нее короткий, но очень значительный взгляд. Поликсена была нарумянена, как всегда в присутствии персов, и понадеялась, что мало кто заметил, как взволновалась ее кровь при виде любовника. Гобарт сел на свое место, по правую руку, но довольно далеко от царицы. После него явилось еще двое персов, один из которых был также военачальником, командующим конницей, а другой зороастрийским священником - приближенным Дариона, наставлявшим его в своей вере. Эти люди повели себя с обычной почтительностью и сдержанностью, и совет начался беспрепятственно. Вначале обсуждали новости, которые доставляли гонцы Мануша с севера, о положении дел и настроениях в Ионии. Настроения были бунтарские и мрачные, но этого и следовало ожидать; Мануш уже применил свою власть, проведя несколько казней городских начальников, равно греков и азиатов. Двоих пришлось осаждать в собственных усадьбах: охрана была перебита, и все их имущество, согласно персидскому закону, поступило в собственность царицы, которая должна была распорядиться награбленным подчиненными добром по своему усмотрению. Теперь главной задачей Поликсены было - добиться того, чтобы хотя бы часть этого богатства пошла на народные нужды, а не была присвоена новыми угнетателями... Но собственные ее нужды также росли: большой и пестрый двор, армия, флот, пришедшие при Дарионе в упадок хозяйство и торговля требовали все больших затрат. Потом обсудили угрозу со стороны Эллады и Египта. Однако настроения греков было трудно предсказать - они менялись слишком часто; а из Египта вестей пока не поступало. Личной, но очень большой радостью для царицы оказались недавние вести из Афин: Никострат наконец появился там, после чего направился в Беотию, в аристократические Фивы, враждебные Афинам. Как видно, в городе братьев Пифонидов чем дальше, тем больше преобладали демократические устремления. Поликсена распустила совет, не задерживая никого; и Гобарт, который говорил мало, но дельно, также ушел не задерживаясь. Потом царица встретилась с Менекратом, который не был ее советником, но чья дружба и дарования всегда ее вдохновляли. Художник был занят украшением ее дворца - и сейчас со своими помощниками отделывал зал приемов, в котором царица принимала управителей, членов городского совета, жрецов и послов. - Я очень довольна твоей работой, - сказала Поликсена Менекрату, нисколько не покривив душой. Мастер просиял от удовольствия и поклонился. - Но ты, насколько я понимаю, пытаешься по-гречески облагородить стиль ападаны - царского зала приемов в Персеполе, в подражание которому отделано это помещение, - продолжила Поликсена. - Мне кажется, добавлять что-либо еще между колоннами и барельефами крылатых быков будет излишеством. Она сделала паузу: Менекрат внимательно слушал. - Я хочу, чтобы по углам ты поместил статуи наших богов, - сказала Поликсена. - Скульптура, изображения богов и героев, - главная отличительная черта эллинского искусства, особенно ионийского... Они будут сразу же бросаться в глаза всякому, кто войдет, но не создадут кричащего несоответствия. - Я понял, - радостно и возбужденно ответил Менекрат. - Каких же олимпийцев ты желаешь здесь видеть? - Аполлона и Посейдона, высоко чтимых в Ионии, прежде всего, - ответила царица. - А напротив установим Афину... и Афродиту, покровительницу Коринфа. - Прекрасная мысль, - сказал художник. Поликсена улыбнулась, угадывая то, о чем он не решался спросить. - Привлеки к этим работам лучших скульпторов Милета. Я знаю, ты сейчас не занимаешься ваянием, ты превзошел в Азии другие искусства... и между вами не возникнет зависти и вражды. Менекрат тяжело вздохнул, вспоминая свои первые скульптуры: теперь он был превосходным ремесленником, но божественная искра в нем угасла. Однако великих ваятелей между милетцами теперь тоже не было. Очевидно, рассеяние и смешение кровей и обычаев плохо сказались на силе их искусства. Но теперь никому из них не приходилось соперничать, каждый делал что мог. Менекрат поклонился и ушел, горько удовлетворенный. Потом Поликсена, освежившись фруктовым напитком и подкрепившись горстью жареного миндаля, навестила дочь на женской половине. Фрина занимала бывшие комнаты Артазостры, драпированные алым шелком. Она встретила царицу бледная и унылая - было видно, что царевна недавно плакала; похоже, она расстроила Мелоса своими разговорами о поведении матери. В глазах Фрины сверкала тысяча упреков, но, в отличие от мужа, она ничего не высказала вслух. Это уже не имело смысла, что понимали обе женщины... Приласкав и успокоив дочь и внучку, немного поговорив с Фриной об отвлеченных вещах, царица направилась к себе. По дороге, в уединенном коридоре, ей встретился Гобарт. Перс ничего не сказал - он только посмотрел в глаза возлюбленной долгим глубоким взглядом. Он был бледен. И тогда Поликсена кивнула. Этого было достаточно: лицо военачальника озарилось радостью. Схватив руку эллинки, он поцеловал ее. Потом поклонился и ушел; Поликсена осталась на месте, с замиранием сердца прислушиваясь к удаляющимся мужским шагам и ощущая отзвук страсти во всем теле... на людях они не позволяли себе ничего больше. Потом Поликсена улыбнулась и быстро зашагала в свои покои. Этой ночью Гобарт пришел к ней. Он запер двери и сразу же, подойдя к царице, без слов заключил ее в объятия; горячие губы прильнули к ее губам, прогоняя прочь все мысли. В этот раз они любили друг друга неспешно, наслаждаясь каждым мгновением. Потом любовники пили вино и разговаривали, лежа в постели. Поликсена, накинув полупрозрачную сорочку и держа в руках кубок с вином, слушала тихие излияния перса, которых до сих пор не слышали ни одни стены и ни одни женские уши. - Я любил каждую из наложниц, которых брал себе, я каждую ласкал и дарил... у меня их сейчас четыре. Они тоже любили меня, и по-прежнему покорны и угождают мне. Гобарт, прикрытый простыней до пояса, приподнялся, посмотрев в лицо царице. Как будто думал, что ей приятно или очень важно услышать о преданности его женщин. Поликсена, глядя на него не то с горечью, не то с насмешкой, кивнула. - Продолжай. Чем же ты недоволен? - Они угождают мне, но мои наложницы сделались холодными и алчными, я чувствую это, - сказал военачальник. - Я не могу понять причины: я по-прежнему к ним добр... Поликсена приподнялась на локте, сделав глоток вина. - Они изменились после смерти твоей жены? Или после рождения своих детей? Гобарт нахмурился. - Не могу сказать... Мне теперь кажется, что так было всегда, - произнес он сокрушенно. - Это бывает со всеми женщинами? Поликсена помолчала. - Я выскажу догадку, которая тебе не понравится, - произнесла она наконец. - Когда у многих женщин один возлюбленный и господин, они перестают видеть в нем человека. А видят только средство к существованию, к существованию и власти своих детей... или кумира. Гобарт долго молчал, в великом изумлении. - Но почему никто не говорил мне этого раньше? - наконец воскликнул перс. - По той же причине, - откликнулась Поликсена. - Женщина не может говорить со своим господином так, как с другом. Гобарт потряс головой, будто его окатили ледяной водой, приведя в чувство. - Но как может человек моего положения довольствоваться одной женой? - Наверное, никак, - сказала эллинка. Она сейчас не ощущала никакой ревности и злости, только жалость. - Однако люди столь высокого положения, как твое и мое, мало в ком находят друзей. - Да, это правда, - страстно откликнулся военачальник. Он протянул к ней руки, и Поликсена придвинулась ближе; Гобарт обнял ее как друга. - Ты самая дивная из женщин, что я знал, - прошептал он, целуя ее черные волосы. Поликсена обернулась к нему с усмешкой. - Будь любезен, не упоминай больше в нашем разговоре о других женщинах. Перс тихо рассмеялся: ему приятна была эта ревность. - Слушаю и повинуюсь. Поликсена опять подумала о Египте, о Тураи... это было больно, приносило чувство вины, теперь еще сильнейшей. Но ведь к прошлому возврата быть не может, и Тураи еще тогда, в Навкратисе, понял, что их супружество подошло к концу. Воспоминание о Египте навело ее еще на одну мысль. Конечно, ей уже больше сорока, и женщины редко зачинают в таком возрасте... но нужны все предосторожности. Поликсена еще несколько лет назад услышала о сильфии - чудодейственном растении из Кирены, предотвращающем зачатие.* Сильфий очень дорог, но она, царица Ионии, может и должна его достать. Поликсена подумала, что стала холодной и жестокой - ко всем, кроме немногих, кого она любит. Она жестока к тем, о чьем благе заботится: для их же блага... или нет? Наверное, это неизбежность для женщины, получившей власть. Рука Гобарта огладила ее плечо; он поцеловал ее в висок. - О чем ты задумалась? Тебя уже нет со мной... Поликсена повернулась к нему. - Я думаю, как мы будем дальше. Гобарт улыбнулся, приложив пальцы к ее губам. - Завтра. Мы подумаем об этом, когда взойдет солнце, а сейчас... у нас слишком мало времени, которое мы можем посвятить любви. Он склонился к ней, и Поликсена покорно подставила губы; желание ее разгорелось удивительно быстро и память тела пробудилась, изумляя ее. Сейчас она любила этого человека, и это не было ложью. А завтрашний день сам о себе позаботится. *** Дарион получил по приказу Ферендата тысячу персидских и две тысячи египетских воинов; и еще двадцать пять кораблей, в добавление к своим четырем. Наместник пошел на уступки и расщедрился, не покусившись на добродетель своего гостя; очевидно, он правильно решил, что в таком случае проиграет гораздо больше. Для того, чтобы снарядить войско, - подвезти провизию, оружие, запасы холста, кожи, лекарственных средств, - Дариону понадобилось не меньше недели. Помимо этого, он счел целесообразным назначить плату своим солдатам, как в персидской армии. Пусть египтяне отбывают повинность, но им предстоит проливать за наместника кровь, и бунты ему не нужны. Хотя издержки будут огромными. Значительная часть египетского войска собралась в Саисе, и многие египтяне, особенно военачальники, в эти дни приносили жертвы богам и жарко молились о своем возвращении домой. Раз уж не удастся избежать такой службы. Некоторые из этих десятников и сотников удостоились беседы с высшими жрецами храма Нейт - богини, пользовавшейся наибольшей любовью и славой. Когда священный город охватили лихорадочные приготовления к походу, Тураи со своим сыном уже уплыл назад в Мемфис. Но старый Ани разговаривал с избранными египетскими воинами в своих покоях, наставлял и благословлял их. * В античности сильфий, произраставший в Африке на территории современной Ливии, был популярнейшим и одним из самых эффективных контрацептивов и абортивных средств, но, по свидетельствам историков, исчез еще в I в. н.э. - предположительно, из-за повышенного спроса.