Сумерки Мемфиса

Тем вечером Поликсена уже лежала в постели - одна: Гобарт, соблюдая осторожность, не так часто разделял царское ложе, как ему хотелось бы. Кроме того, подошло ее месячное время, и голова побаливала. Давно заживший шрам снова саднил - наложив на лоб смоченную в травяном настое повязку, Поликсена еще некоторое время размышляла о заботах прошедшего дня, наполненного подготовкой к войне, и о завтрашних делах. Потом царица забылась тяжелым сном. Проснулась она с криком, вся в поту. Голова раскалывалась от боли, и не только голова: Поликсена ощущала себя как тяжелораненая. Сон ее был ужасен и живее самой жизни: в этом сне царица опять увидела себя в царском шатре, на каменистом берегу Хиоса, - она совещалась со своими приближенными, готовясь идти на Ионию, а потом, распустив их, осталась одна. И едва только она оказалась без защиты... - Пить, - прошептала эллинка, облизнув губы: ее мучила жажда, как раненую. Морщась от боли в голове и в животе, она спустила ноги с ложа. Она намеревалась позвать служанку; но тут встревоженная Меланто сама возникла рядом с кроватью, с лампой в руке. - Ты кричала, госпожа! - Да, - хрипло сказала Поликсена. - Мне приснился ужасный сон... но это ничего. Дай мне вина. Меланто помялась, с тревогой глядя на хозяйку. - Прости, госпожа, но если у тебя болит голова, от вина может стать хуже... И у тебя сейчас... Поликсена раздраженно дернула головой и тут же стиснула зубы от боли. - Все-то ты знаешь!.. Ну так завари шалфей, только побыстрее, и не свети мне в глаза! Меланто со своей лампой исчезла; Поликсена легла обратно. Это был не просто сон, она теперь понимала, - а одно из тех божественных прозрений, которые говорят о сбывшемся или о том, что еще можно предотвратить. Царице было плохо: ей хотелось уйти в себя, спрятаться от всех и каждого. Послышались мягкие шаги, и Поликсена, не открывая глаз, поняла, кому они принадлежат. - Я не звала тебя, - пробормотала она бессильно. Гобарт сел рядом, продавив кровать своим немалым весом; Поликсена ощутила его тяжелую теплую руку на своем лбу. Он погладил пальцем шрам. - Опять мучает рана? - Нет, я видела сон, - Поликсена, смирившись с присутствием перса, села в постели, ощущая сразу стыд и облегчение. Гобарт подоткнул ей подушку под спину. - Какой сон, Поликсена? Царица увидела за его спиной Меланто с подносом и нетерпеливо махнула рукой, чтобы та поставила посуду и ушла. Хотелось бы знать - это служанка позвала Гобарта или он сам почуял, что с ней делается, и явился? Скорее второе... - Мне снилось, будто я опять в моем шатре, на Хиосе, - сказала коринфянка возлюбленному. - Мы с тобой и другими держали совет... Потом я осталась одна, и вдруг вошли... - Убийцы? - быстро спросил военачальник. Поликсена воззрилась на него. - Да... Как ты понял? Гобарт усмехнулся. - Что же еще, моя царица? Это обычные сны властителей. Дараявауш часто призывает магов толковать такие сны и отгонять злых духов, которые только и ждут его слабости. Он приобнял ее. - Пока я рядом, с тобою ничего не случится. Поликсена пристально посмотрела в черные непроницаемые глаза любовника. Как же, в сущности, мало она знает его... - Я верю тебе, - сказала она, отведя глаза. - Но только это был не обычный сон. Что-то случилось! - Что-то? - быстро повторил Гобарт. В их взглядах промелькнуло мгновенное понимание. Поликсена кивнула. - Да. Гобарт опустил руку, которой обнимал возлюбленную; он встал, расправив шитый золотом халат, охваченный таким же возбуждением. - Тогда мы очень скоро об этом узнаем. Их шпионы докладывали обо всем, что происходило на ионийских островах. Поликсена снова кивнула, признавая, что нет смысла волноваться преждевременно. - Усни, государыня, - ласково сказал перс. - Ночь - время заблуждений и лжи. Завтра твой разум будет ясен, как всегда. - Я хочу пить, - сказала Поликсена: она совсем забыла об этом. Потом ей стало совестно такого детского поведения; но Гобарт налил ей чашу и подал. Похоже, лицезреть эллинку в таком виде и прислуживать ей доставляло ему огромное удовольствие. Когда Поликсена напилась, он поцеловал ее влажные губы и сам уложил царицу в постель; потом удалился, пожелав хорошо отдохнуть. Она задремала; и вскоре опять пробудилась рывком, повторно пережив во сне ужас измены и смерти. Но в этот раз никого звать не стала, и, глотнув своего остывшего питья, впала в забытье без всяких видений. Ни на следующий день, ни на другой, ни на третий никаких новостей с островов не поступило; Поликсена начала уже было успокаиваться, приписав все пережитое женскому недомоганию. А на четвертый примчался на всех парусах корабль с вестями о Дарионе. Старший сын Филомена был заколот в своем шатре - вечером, когда ужинал в одиночестве! Его убили египтяне, которые потом бежали с Хиоса всем скопом, - те из них, разумеется, кто не погиб от рук персов, пытавшихся остановить предателей... Поликсена выслушала эти слова уже почти спокойно. - В какой из дней Дарион был убит? - спросила она. И когда ее человек назвал, Поликсена молча посмотрела на Гобарта: он присутствовал в зале вместе с вернувшимся с севера Манушем, который привез царице дань. При брате Гобарт позволил себе только кивнуть; но он тоже ничего не забыл. Шпион ушел, и Поликсена осталась наедине с обоими благородными персами. Она была потрясена случившимся, как и они; но у нее первой нашлось, что сказать. - Это не означает, что все кончено! У Дариона остались сыновья, которых он брал с собой, - а значит, весьма вероятно, что найдется тот, кто будет притязать на мою власть от имени одного из этих крошек... Как бы это не оказалось для нас хуже, чем их взрослый отец! - Да, возможно, - сказал Мануш; Гобарт на сей раз хранил молчание. - Однако это если и случится, то нескоро. Ты забываешь, царица, что все египтяне ушли на своих кораблях. - А боевой дух войска сильно упал со смертью сатрапа, и когда-то еще их призовут к порядку, - кивнула Поликсена. - Наверняка и греки разбежались. Потом лицо ее омрачилось, морщина пересекла лоб. Она поднесла руку к шраму, который со временем побелел. - Что сталось с телом моего племянника? - Я узнаю, - сказал Гобарт, опередив старшего брата; он быстро вышел из зала. Поликсена взглянула на Мануша, догадываясь, о чем тот думает: у персов, небрежничавших с мертвыми, величайшим кощунством считалось предавать их плоть огню - своему божеству. Но Поликсена, устроившая Филомену и Аристодему огненное погребение, для себя и остальных членов своей семьи давно приготовила в Милете мраморную усыпальницу, рядом с египетским домом мертвых, - наподобие тех гробниц, которые, как она слышала, строили персы для своей знати. Она не сомневалась, что Дарион после бегства тетки облюбовал ее склеп для собственного упокоения. Что ж, по крайней мере, это - его неотъемлемое право. Поликсена подумала, каково придется Артазостре, когда она узнает о смерти сына. Но хотя бы ее подруга не приложила к этому руку... Но Поликсена чувствовала, что и хлопотать о похоронах Дариона ей не придется. Ее предчувствия сбылись. Гобарт, вернувшийся через небольшое время, сказал: - Тела не нашли. Может быть, оно потерялось в схватке у шатра, среди трупов солдат... - Или над ним намеренно надругались, - сказала Поликсена. На душе у нее стало совсем скверно: она ощущала себя так, точно по ее вине сын ее брата лишился места и в жизни, и в смерти. Гобарт обнял ее, и Поликсена благодарно прижалась к нему. Она думала сейчас об обездоленных женщинах и детях Дариона. А также о том, какие потрясения ждут Египет благодаря этому бунту. - Нужно сказать наложницам Дариона, что случилось, - произнесла Поликсена. - Они узнают сами, - отозвался перс. - Женщины всегда узнают, как бы их ни запирали. А через два часа со стороны женских комнат раздались истошные вопли: любимая наложница Дариона Геланика, родившая ему сына и беременная его последним ребенком, оплакивала своего господина. До сих пор обе его женщины вели себя тихо, видимо, надеясь, что Дарион вызволит их, - не без оснований. Но сейчас Геланика вопила, призывая проклятия на голову царицы; и тронуть Дарионовых наложниц без приказа не решались, опасаясь гнева госпожи. Под конец Поликсена, не выдержав этого, явилась в гарем сама. Геланика в исступлении бросилась на нее, пытаясь расцарапать лицо; но Поликсена легко перехватила беременную женщину и отшвырнула на подушки, после чего закатила ей пощечину. Геланика изумленно вскрикнула и затихла, схватившись за опухшую щеку. - Ты визжишь как гиена и поносишь меня, пользуясь своим положением, - яростно процедила Поликсена, когда ионийка замолчала. - Я жалела тебя, но терпеть это я не намерена! Геланика, приподнявшись на полу на колени, смотрела на царицу своими заплаканными зелеными глазами сквозь спутанные светлые волосы: собрать силы для ненависти у нее уже не получалось. Обеими руками ионийка поддерживала живот. - Убийца, - сиплым голосом произнесла она. - Я невиновна в смерти моего племянника, - спокойно ответила Поликсена, глядя на наложницу в упор. - Я позабочусь о его детях и о тебе, если ты будешь вести себя прилично. Если же ты снова разгневаешь меня или посмеешь мне угрожать, ты умрешь. Она шагнула к коленопреклоненной гречанке. Темные глаза Поликсены были страшны. - Ты поняла?.. Геланика откинулась на подушки, отстраняясь от властительницы; лицо ее побледнело, только щека до сих пор горела от удара. - Да, поняла. Поликсена покинула гарем, велев запереть двери женских комнат. Ей впервые в жизни хотелось напиться пьяной; и, сдерживая себя, она ушла на террасу. Царица медленно цедила вино, сидя на террасе в одиночестве и глядя в сад через балюстраду, увитую глицинией. А когда она уже намеревалась вернуться, прибежала заполошная служанка из покоев Фрины. До царской дочери донеслись ужасные слухи и крики Дарионовой наложницы, оскорблявшей ее мать, и это не прошло даром: у Фрины начались преждевременные роды. Поликсена бросилась в покои дочери, забыв обо всем на свете. "Восемь месяцев, - лихорадочно думала она. - Может, все еще обойдется!" Крики Фрины достигли ее слуха еще в коридоре, за тяжелыми двойными дверями. Ворвавшись в спальню, царица растолкала служанок: у постели Фрины на коленях стоял Мелос, тоже потерявший голову... Поликсена, собрав свою волю, призвала всех к порядку, послала за повитухой. Но, несмотря на усилия женщин, роды оказались тяжелыми; глядя на корчащуюся в муках дочь, Поликсена ловила себя на том, что всей душой желает смерти Геланике, для которой все обошлось. Она уже думала, что лишится и дочери, и внука. Но Фрина осталась жива, хотя потеряла много крови; она произвела на свет слабенького малыша - мальчика. Когда обессиленная роженица уснула, под присмотром мужа, Поликсена взяла на руки ребенка, вглядываясь в его личико. - Мы решили назвать его Главком, - сказал Мелос, подняв голову от постели жены и посмотрев на царицу. - Если ты не возражаешь. Поликсена покачала головой. - Не возражаю. Она вглядывалась в красное и сморщенное личико младенца; его голову покрывали легкие каштановые завитки. Царица думала, сколько еще трудностей сулит ей и ее семье рождение мальчика; она опять увидела перед собою полное злобы лицо Геланики. Передав Главка няньке, Поликсена склонилась над дочерью и поцеловала ее белую щеку. Фрина едва дышала и даже не пошевельнулась. - Не спускайте с нее глаз. Иногда кровотечение открывается не сразу после родов, - предупредила царица повитуху. Женщина, затрепетав, низко поклонилась: после того, что произошло в комнатах Геланики, она не сомневалась, что ждет ее саму в случае смерти царевны или малыша. Поликсена холодно улыбнулась: сейчас она была не намерена разубеждать служанок. Было уже утро и ждали государственные дела; но после бессонной ночи царица направилась к себе, чтобы вздремнуть несколько часов. Меланто обтерла ее душистой губкой и, набросив широкое ночное платье, уложила в постель; Поликсена уснула, едва закрыв глаза. Во сне она увидела своего египетского мужа и маленького сына - Тураи и Исидор спасались в храмовых подземельях от врагов, чью месть египтянин навлек на себя убийством Дариона... Поликсена резко проснулась. Она застонала, запустив руки в волосы и уткнувшись горящим лбом в колени. - Но ведь он невиновен! - воскликнула она шепотом. - Он не может быть виновен!.. Но отмести такую возможность царица не могла - и чем дальше, тем больше подозревала, что Тураи, по крайней мере, участник заговора. Дольше спать не получалось; и она встала, чтобы вернуться к своим обязанностям. До вечера все было спокойно. Ближе к ночи Поликсена послала Меланто узнать о здоровье дочери - царевна понемногу поправлялась, и младенец, по-видимому, тоже не собирался умирать. Перед сном к Поликсене пришел Гобарт, и они поужинали вместе на террасе, черпая силы и утешение в обществе друг друга. А утром Поликсену разбудили вести из гавани. Около восьмисот египетских воинов на десяти кораблях прибыли в город, требуя встречи с царицей: они желали поступить к ней на службу. - Что ж, пусть явится их предводитель, - сказала Поликсена, улыбнувшись пугающей улыбкой. Она, конечно, поняла, что это за египтяне. Через час перед царицей предстал Менх: после бегства и ожесточенной схватки с персами в море к нему вернулась самоуверенность. Однако египетский сотник теперь осознал, как может царица отнестись к убийству своего племянника, несмотря на то, что они были врагами; и Менх не дрогнув солгал Поликсене, переиначив правду. Он сказал, что его товарищи подняли бунт на Хиосе, убив молодого сатрапа; после чего всем воинам Та-Кемет пришлось покинуть остров. - Теперь мы покорно просим твое величество принять нас к себе на службу, - сказал воин, горделиво стоявший перед тронным возвышением. Он опустился на одно колено и ударил себя кулаком в грудь. - Клянемся заслонить тебя от любой опасности и закалить свои сердца против твоих врагов! Губы Поликсены дрогнули в улыбке. - Это потому, что в Египет вам теперь путь заказан?.. - Нет! Не только поэтому, - поправился Менх, видя насмешку в глазах царицы. - Мы не желаем больше служить гнусному и ничтожному персу, попирающему нашу землю, - а хотим быть под твоей рукой. Мы знаем, что ты любишь Та-Кемет, и наша царица Нитетис любила тебя! - Да, я люблю и она любила, - тихо отозвалась Поликсена. Она, конечно, подозревала, что Менх ей солгал или недоговорил, - скорее всего, этот египтянин был среди зачинщиков, даже если не сам пролил кровь Дариона. Но пусть даже он убийца, он не главный убийца... - Хорошо, - наконец резко произнесла царица, осмыслив все. - Я возьму вас на службу. А сейчас ступай прочь. Менх отвесил поклон и ушел пятясь. Он тоже догадывался, о чем она догадывается; но искусство правления, в высокой степени, есть искусство умолчания. Персидская наместница еще долго сидела на троне, размышляя в одиночестве.