Сумерки Мемфиса

Менекрат завершил свою последнюю большую работу, порученную ему царицей, - украшение зала приемов. Два грозных бога и две великие богини Эллады заняли свои пьедесталы по углам - и теперь, в какую бы сторону посетитель ни повернулся, он встречал непреклонный взгляд божества. Традиционные коры и гермы*, украшавшие греческие дома, раскрашивались, подобно египетским статуям; но эти изваяния остались беломраморными, а глаза их слепыми. Их создали три ионийских скульптора: подходящие статуи Аполлона и Посейдона были уже готовы, и только ждали, пока за них предложат достойную цену. Афину и Афродиту пришлось изваять на заказ, под стать богам-мужчинам. Менекрат вместе с нанятыми им ваятелями занимался окончательной отделкой одежд и знаков достоинства скульптур. На богах появились плащи из листового золота; Посейдон получил серебряный трезубец. Афина сжимала скипетр слоновой кости. - Хорошо, что они у тебя незрячие, - сказала Поликсена, повернувшись к художнику, когда внимательно рассмотрела статуи. - Почему? - спросил Менекрат. Но он сам уже знал ответ. Поликсена потрогала трезубец морского бога. - Потому что каждый эллин, который войдет в этот зал, спросит себя - почему эти боги ничего не делают, день за днем наблюдая все творящееся здесь? Менекрат рассмеялся. - Но, госпожа, ты ведь не думаешь... Царица улыбнулась. - Ну разумеется, нет. Это египтяне способны всерьез верить, что лишат своего бога способности чувствовать, отбив священной статуе нос и уши... может, когда-то так и было, но давно уже нет, - заметила она. - Мы же для таких суеверий слишком здравомыслящи, а наши боги слишком человекоподобны. Она пересекла зал и прикоснулась к золотой кифаре Аполлона. - Он музыкант, кифаред! Тем лучше... А вообще, люди всегда задают себе вопросы о богах и их силах, даже нелепые, - раздумчиво сказала Поликсена, повернувшись к Менекрату. - И если изображения богов смущают их, это способно подорвать самую серьезную веру. - Да, я понимаю, - сказал художник. Он отвернулся; и Поликсена ощутила, о чем он думает. Недавно к Менекрату приехала жена с детьми из Персии: вместе с мастером они поселились во дворце. Шаран бурно радовалась этому благополучию и возрожденному великолепию царских палат, вспоминая, как в одну ужасную ночь они с мужем бежали на ее родину с княжной Артазострой. Как их дом был разрушен повстанцами, мирные жители вместе с воинами падали под градом стрел, а последние корабли горели и тонули у них на глазах... Лишь ненадолго сердце персиянки перестало тревожиться за детей. И теперь, должно быть, Шаран опять понимает, что работа ее мужа временна, потому что залы дворца недолго прослужат нынешним господам. То, что делал Менекрат, было отвлекающим маневром. Они с Поликсеной никогда не обсуждали этого вслух, но оба понимали, как важно усыпить бдительность персов - заставив их поверить в то, что свое будущее и будущее детей царица связывает с этим дворцом. Ее армия теперь насчитывала тринадцать тысяч воинов, из которых восемь тысяч составляли азиаты - большею частью персы и мидийцы, но были и эламиты, и вавилоняне, и парфяне, и свирепые саки: воины бесчисленных азиатских народов, присягнувших на верность Дарию. Еще полторы тысячи составили египтяне: к восьми сотням хиосских бунтовщиков присоединились беглецы из Египта, которых в их стране преследовали за убийство Дариона. Поликсена сумела убедить своих персидских сподвижников, что эти египтяне не участвовали в восстании и могут быть им полезны: и даже если персы не вполне поверили, они согласились с царицей, что лучше соблюсти мир и принять их. Еще три тысячи составили ионийцы: их полемархом назначался Мелос, и во многом греческое войско увеличилось его усилиями. Ионийский флот вырос до восьмидесяти кораблей - строительство новых судов и обучение команд началось, как только Поликсене позволили средства. Она превосходно понимала, что вооружается против своих же соотечественников... но это зависело от того, на чьей стороне окажется удача. Азиатские греки очень хорошо научились держать нос по ветру. Конечно, им сильно недоставало сплоченности афинян и спартанцев, как и высокого подъема духа непокоренных сородичей; но Поликсена знала, что даже небольшое количество воинов, готовых биться насмерть за свою землю и с голыми руками бросаться на врагов, - как спартанцы, - может повести за собой остальных и наделить их своим мужеством. Она помнила, как отважный Филомен поднял на борьбу с персами египтян, людей совсем чуждых ему по крови и духу... Через месяц с небольшим после подавления мятежа в Египте Мелос попросил дозволения уехать на север. Он сказал, что хочет посетить свой родной город, Эритрею, и повидать старых родителей, если те еще живы. Он уже много лет ничего не знал о своей семье: два его младших брата перебрались в Фокею и занялись торговлей керамикой, младшая сестра умерла, а старшая вышла замуж еще в годы юности Мелоса и, скорее всего, не хотела ничего знать о брате, который так высоко взлетел. Но родителям уже почти нечего было бояться, лишь несколько ступеней отделяло их от царства Аида. Мелос простился с царицей и женой и сел на корабль: до Эритреи он решил добираться морем. Гобарт опять начал приходить в царскую опочивальню - они не ссорились с Поликсеной открыто и не мирились. Военачальник просто явился к ней однажды, как в первый раз, застав царицу, когда она готовилась ко сну: Гобарт обнял ее сзади, целуя в шею. Поликсена позволила отнести себя на ложе и отдалась персу - в этих объятиях не было прежней страсти, но ее тело привыкло к новому возлюбленному, и ей не хватало его ласк, несмотря ни на что. Ее тело давно научилось получать удовлетворение и требовало его: теперь Поликсена стала даже более чувственна, чем в молодости. Потом они молча пили вино, лежа рядом и думая каждый о своем. Вдруг Гобарт сказал: - Мужа твоей дочери нет уже две недели. Поликсена быстро повернулась к любовнику: у нее часто заколотилось сердце. - И что с того?.. Перс медленно улыбнулся. Он взял прядь ее волос и стал играть ею. - Ты сама знаешь, царица. Поликсена сжала губы; она дернула головой, высвобождая волосы. Царица выпрямилась и села, обхватив колени. - Гобарт, не нужно ходить вокруг до около. Эта персидская тактика со мной бесполезна. Воевода продолжал пристально смотреть на нее. Несмотря на то, что кровь в ее жилах похолодела, Поликсена спокойно произнесла: - Мелос очень давно не был дома - и, конечно, задержался. Даже если бы он вздумал бунтовать, мне бы он этого не сказал... - Неужели? - перебил ее Гобарт. - Конечно, нет, - сказала Поликсена. Она почти не преувеличила - в подробности заговора Мелос ее не посвящал; и, наверное, правильно делал. - Только подумай, какой у вас перевес... и каких заложников он оставил во дворце! - напомнила эллинка. Гобарт некоторое время молчал: он неожиданно улыбнулся своим мыслям, и Поликсена сжала простыню в кулаке, молясь про себя. А потом перс сказал: - Было бы в высшей степени неразумно ожидать от такого противника, как ты, полной сдачи. А тем паче от твоего родственника, потому что он мужчина и не трус... Я ожидал, царица, что ты будешь мне лгать, и почти не сомневаюсь, что ты лжешь теперь. Но ты уверена в моем снисхождении. Гобарт вдруг повернулся и подмял ее под себя, не успела Поликсена вздохнуть: он навис над нею, опираясь на руки по обе стороны от ее лица. Эллинка закрыла глаза, ощущая жар его тела и ароматное дыхание, которое отдавало вином с гвоздикой. - Ты уверена, что я не трону тебя и твою семью, потому что ты женщина... ты моя женщина и моя слабость, - услышала она шепот. - Потому что я люблю тебя. Поликсена с силой закусила губу, чтобы не ответить. - Ты мне лжешь... но твоя ложь честнее всего, что я видел в Персии, от моих наложниц, - прошептал военачальник. Он уткнулся лицом в ее волосы; потом опустился на нее и положил голову ей на плечо. - Мне жаль сейчас мужчин, которые не знали такой слабости, как ты... Как мне жаль... Поликсена распахнула глаза и попыталась приподняться под его весом. - Гобарт, - почти простонала она. - Молчи, - оборвал ее перс. Он приподнял ее голову и жадно припал к ее губам; и жаркая страсть вновь захватила и закружила Поликсену. Сплетаясь в объятиях, они оба опять опустились до животных... или поднялись до богов, забыв о своем человеческом естестве и о долге. Когда все кончилось, спать в ее постели Гобарт не остался: он ушел, не сказав ни слова. Поликсена, в изнеможении, заснула; но проснулась перед рассветом и не могла больше сомкнуть глаз. Встав с кровати, царица босиком расхаживала по спальне и думала, как быть, если она все же забеременеет, хотя и принимает сильфий... Ведь она некоторое время не пила его, пока Гобарт не спал с ней... Потом она подумала о Мелосе и о том, стоит ли ее зятю возвращаться в Милет... и какой прием будет ожидать его здесь. - Нет, - громко прошептала коринфянка, приставив палец к губам. - Гобарт не тронет его, он не солгал мне... по крайней мере, пока Мелос не вынудит его, обнажив оружие. Но до этого еще не дошло. Она улыбнулась; и, вернувшись в постель, крепко заснула. Через несколько дней начались роды у Геланики. Наложница Дариона, в противоположность Фрине, родила легко: у нее тоже появился мальчик. Поликсена пришла посмотреть на мать и дитя. Геланика, лежавшая в постели, казалась слишком удовлетворенной для своего нынешнего положения... ее скорбь по Дариону и любовь к нему, возможно, были непритворными, но теперь расчет взял верх, и она давно уже строила какие-то новые планы. Геланика испугалась посещения царицы, но не слишком: может быть, эта женщина, как и сама Поликсена, уверилась, что ее не тронут... а может, эта зеленоглазая ионийка была недостаточно искусной притворщицей и слишком рано восторжествовала. Поликсена улыбнулась ей. - Ты хорошо себя чувствуешь? Геланика на миг смешалась. Потом кивнула. - Да, царица. Поликсена задумчиво кивнула, глядя на нее; она потеребила свою густую черную косу, украшенную сердоликовыми подвесками в форме месяцев. - Я тут подумала... может быть, когда ты окрепнешь, отослать тебя с ребенком на Хиос или Самос? Что ты на это скажешь? На щеках ионийки выступили пятна. Она растерялась, не зная, насколько серьезна эта угроза... и насколько можно верить словам проклятой узурпаторши. Поликсена еще раз улыбнулась наложнице и вышла вон. На самом деле она не опасалась Геланики, пока ее ребенок был совсем мал и беспомощен: потому что только в этом мальчике, наследнике Дариона, была ее надежда. Однако позже, возможно, появится необходимость избавиться от них обоих - хотя и не таким способом, какой она назвала Геланике. *** Мелос вернулся в Милет через три недели. Он был отчего-то возбужден... может быть, от свидания с семьей и родными местами; а может, и не только. Фрина не решилась спрашивать мужа об этом, и Поликсена тоже помалкивала. Он сам пригласил их встретиться в покоях жены. - Мои родители умерли, - сказал Мелос, когда все трое сели: в его голосе послышались и грусть, и удовлетворение. - Я пришел на их могилы и принес жертвы... я говорил с ними... Иониец прервался. Он поправил низку жемчуга, блестевшую в волосах. - Потом я попытался разыскать братьев, Автолика и Неокла. Нашел только Автолика, который узнал меня в моем царском наряде, лишь когда я представился... Брат сказал мне, что если я не потрудился разыскать его за столько лет, то и дальше могу не являться. Фрина встрепенулась. - Мелос!.. Муж улыбнулся. - Это ничего, дорогая, я почти ожидал такой встречи. Я и в самом деле виноват... Он задумался. - Автолик боится, так же, как многие. Даже больше многих, что неудивительно. Поликсена чуть было не спросила, предпринял ли Мелос что-нибудь для подготовки восстания; но посмотрела на дочь и удержалась. И не только присутствие дочери вынудило ее молчать. Она была вовсе не уверена, что ее персидский любовник не заставил служанок следить за нею: даже Меланто могла сделаться шпионкой, ради блага самой царицы. С Мелосом они могли поговорить только в саду, катаясь верхом... или на борту корабля. В последнее время Поликсена стала учиться морскому делу; и пока Мелоса не было, Гобарт брал ее на прогулки, показывая возможности их флота. Они оба наслаждались тем, что у них осталось: и морской простор, хлесткий свежий ветер и солнце, казалось, возвращали им их мечту о единении и о безбрежном сияющем будущем... Снова взглянув на Мелоса, Поликсена пришла к заключению, что ничего серьезного он еще не затевал - или ему не удалось. Она решила, что пока не будет ни о чем спрашивать. Поликсена почти не ошиблась: Мелосу удалось только одно, но этот шаг он считал очень важным. На севере Мелос договорился о переписке с Фивами: он нашел людей, которые согласились доставлять послания Никострату, как когда-то двое друзей писали царице в Египет. Теперь Мелос рисковал значительно больше - потому что только угроза подкрепления со стороны Эллады была достаточно серьезна, чтобы персы забыли о дипломатии. Поэтому и матери Никострата Мелос на сей раз ничего не сказал. * Герма - в греческом искусстве четырехгранный столб, завершенный головой бога Гермеса; нередко дополнялся фаллосом как символом плодородия.