Сумерки Мемфиса

Какое-то время после того, как Эхион произвел обыск в комнате гостя, фиванец вел себя прилично. Никострат перестал с ним разговаривать... и хотя хозяин понимал, что спартанец всецело зависит от него, Эхион понимал также, что на новое оскорбление Никострат ответит - чем бы это ему ни грозило. Взгляд стальных глаз Никострата, когда хозяин и гость порою встречались в коридоре, заставлял фиванского богатея вжиматься в стену... Никострат, однако, всерьез задумался о том, чтобы съехать. Он прожил уже большую часть своего состояния - за службу ему платили, но совсем мало, и им с Эльпидой оставалось надеяться только на свои накопления. Однажды лаконец достал из сундука старый пурпурный плащ, в который когда-то жена Калликсена зашила жемчуг ему на черный день - жемчуг из ожерелья, подаренного ей царицей Ионии. Им с Мелосом поровну. Никострат даже супруге об этом не говорил. "Но пока еще рано, - подумал лаконец, поднявшись и заперев сундук: он заказал себе в Фивах ящик, который закрывался на ключ, и мастера такой заказ ничуть не удивил. - Пока мы подождем". Жена соглашалась с ним. Но случилось так, что все их планы переменились. В один из дней Никострат допоздна стоял на страже у храма Аполлона: как он быстро понял, это вовсе не было праздным времяпрепровождением. Если даже Эхион прилгнул насчет саркофага и драгоценной утвари из гробницы Агамемнона, якобы принадлежавших теперь Аполлону Исменийскому, в храмовой сокровищнице и без того скопились многовековые богатства. Жрецы Аполлона, помимо этого, имели долю в большом торговом доме, который вел дела с Азией. Никострат стоял, сжимая в правой руке копье, а левую продев в ременную петлю облегченного круглого щита. Он на сей раз был в карауле без Диомеда, в паре с незнакомым фиванцем: они вдвоем охраняли боковую дверь в стене, а у главных ворот храма, за углом, стража была усилена. Взглянув на своего товарища, который от холода переминался с ноги на ногу, Никострат подумал, что надо бы делать наоборот - обеспечивать лучшую защиту менее крепким и приметным дверям... И тут он уловил движение в темноте. Сознание спартанца словно раздвоилось: мысленно все еще охраняя свои двери, он напрягся, следя глазами за фигурой, одетой в темный плащ, за которой крались еще две. Прячась в тени лавров, высаженных перед храмом, они огибали стену в направлении, противоположном главным воротам... Никострат положил копье и двинулся с места, выдергивая из ножен меч. Его товарищ, изумленный, шагнул следом: - Ты куда?.. Мы на посту! - Кажется, воры! - приглушенно бросил лаконец через плечо. - Надо помешать им! Фиванец, молодой человек из хорошей семьи по имени Ликон, потоптался в нерешительности, глядя то на дверь, то на Никострата, - спартанец уже удалялся от него, стелясь вдоль стены, с обнаженным мечом. - Нас накажут, если бросим пост! - наконец сказал он в спину напарнику и снова занял свое место. - В конце концов, мы же ничего не видели, и с той стороны входа нет, - пробормотал фиванец себе под нос, чтобы успокоить свою совесть. Он окинул взглядом стены храма, в два с половиной человеческих роста, и замер слева от двери, поудобнее перехватив щит и копье. Но чем дольше Ликон стоял, тем более тревожно ему становилось. "В полночь нас придут сменить, и что я скажу?.. Хотя я ведь не обязан отчитываться за чужеземца!" Наконец опасения перевесили, и товарищ Никострата последовал за ним. Он сразу побежал, бросив копье и выхватив меч, потому что если он хотел исправить положение, теперь оставалось только поспешить... А завернув за угол, фиванец на миг остолбенел: в свете месяца стало видно, как три фигуры в темных плащах склонились над четвертой, лежавшей под стеной, словно хотели добить раненого... Но упавший был еще жив: он схватил одного из врагов за плащ и дернул на себя, одновременно подавшись вверх и пырнув его ножом, - раздался двойной крик боли и ярости. Руки слабеющего Никострата сомкнулись на горле врага, и тот захрипел, когда спартанец выдавил из него жизнь... - Стой!.. - крикнул, очнувшись, фиванец, наблюдавший это в оцепенении. - На помощь! Грабители! Он прыгнул вперед, замахиваясь мечом: двое оставшихся в живых убийц неловко выпрямились и развернулись, встречая нового врага, но вступить с ним в схватку не решились. Крик Никостратова напарника разнесся эхом далеко, и Ликон услышал топот ног и громкие голоса стражников, которые сбегались к ним со всех сторон. Грабители сочли за лучшее бежать, но далеко не ушли. Воины храма, с факелами и мечами, окружили их и схватили. А напарник Никострата бросился к лежавшему товарищу, уже не сомневаясь, что с тем покончено. Но когда Ликон, упав на колени, приподнял темноволосую голову, глаза Никострата открылись. - Где?.. - Грабители схвачены, - откликнулся фиванец: у него защемило в груди, когда он разглядел дыру в панцире Никострата. Тот весь был в крови, так что трудно было сказать, куда он ранен; но когда лаконец опять разомкнул губы, на них тоже показалась кровь. - Слишком ра... - Не пытайся говорить, - увещевал его фиванец. Он понял, что хотел сказать Никострат: "слишком рано". Что именно рано?.. Но тут Никострат лишился чувств. Подошли остальные, окружив их. Ликон поднял голову, часто замигав от света факелов; потом встал. - Мой товарищ тяжело ранен, нужен врач! Но в глубине души фиванец не сомневался, что Аркаду из Спарты никакой врач уже не поможет. Воины громко зашептались; потом двое наклонились над Никостратом. - Эй, ты, помогай! Держи его голову и плечи! Вздрогнув от окрика, Ликон послушался. Присев, он снова приподнял темноволосую голову, тяжелую, как у мертвого, и держал товарища, пока двое других наспех перевязывали его льняными полосами, оторванными от собственной одежды: прямо поверх кожаного нагрудника. Из щитов быстро соорудили носилки. "Вот и последние почести", - мрачно подумал Ликон. Когда раненого подняли на плечи и понесли, фиванец поплелся за остальными, гадая, что теперь будет с ним и его товарищем. Накажут ли самого Ликона за то, что оставил пост?.. Или их обоих представят к награде? Спартанцу она уже ни к чему, хотя он-то как раз заслужил... Раненого занесли в караульную при воротах храма - там было достаточно места, чтобы положить его и осмотреть. Сбегали за врачом: при храме Аполлона Целителя постоянно жил лекарь, принимавший больных, - совсем неимущих даже бесплатно, но гораздо чаще за деньги. Однако сейчас было не до этих соображений. Разрезав ремни, со спартанца сняли доспех. Кровь из раны в верхней части груди все еще шла, и могучее тело стало бледным как желтоватый пентелийский мрамор - только губы и темная борода были омочены кровью, будто воин испил ее, совершая какой-то ужасный обряд... - Легкое пробито, но еще дышит, - прошептал врач, поднеся к губам Никострата маленькое серебряное зеркало: оно затуманилось. - Может статься, бог спасет его! - Он задержал грабителей, которые пытались влезть через стену, - негромко объяснил один из воинов. Врач кивнул, сурово поджав губы, и принялся за дело. Немного погодя раненого обмыли и тщательно перебинтовали, подложив валик, чтобы остановить кровь. Он покоился без движения на лежанке, которую уступил ему один из отдыхавших после смены стражников. - Больше пока ничего нельзя сделать, - сказал лекарь. - Знает кто-нибудь, где он живет? Кому сообщить о случившемся? Все взоры устремились на Ликона; но тот только беспомощно пожал плечами. Тогда решили оставить раненого в храме до утра - все равно пока его нельзя было переносить; а утром сказать начальнику. Никострат очнулся в незнакомом месте - он лежал на узкой жесткой постели, непохожей на широкое и мягкое супружеское ложе, на котором он проводил ночи со своей женой в доме Эхиона. У него ужасно болела грудь; а когда он попытался вдохнуть, правая половина груди как будто занялась пламенем... Лаконец поднял левую руку и ощупал тугую повязку. Рука тут же упала, как чужая. Он с трудом повернул голову и увидел, кто сидит с ним рядом. - Диомед?.. - Тише... Ты у меня дома, в моей комнате, - с состраданием прошептал молодой фиванец, приложив пальцы к его губам. У Никострата в голове окончательно прояснилось, и он, пробормотав проклятие, попытался сесть. - Эльпида! - С ней все хорошо, - Диомед сжал его руку. - Лежи, прошу тебя! Твоя жена уже навещала тебя здесь, и ты приходил в себя и говорил с нею... - Она там с нашим сыном, - прошептал лаконец, снова простершись на постели и прикрыв глаза. Этот калека - его сын, сказать по правде, никогда не вызывал в нем отцовской любви; но вызывал жалость, сейчас еще большую. Диомед опять взял друга за руку. - Лежи и слушай. Твой храбрый поступок стал известен начальству, и тебя представили к награде... я сам просил, чтобы тебе выплатили денежное вознаграждение: я сказал, что ты спартанец и совсем беден. Это никого не удивило. Юноша издал смешок. - Ты, наверное, хочешь знать, почему тебя отнесли ко мне. Я как будто почувствовал, что случилось с тобой, и примчался к храму Аполлона посреди ночи... ты еще не приходил в себя и бредил в горячке. Представляешь, филэ, что было бы, окажись ты опять в доме Эхиона? - Да, - едва слышно отозвался Никострат. Он услышал, что Диомед назвал его именем возлюбленного друга, но сил возражать не было. - Ты говорил в бреду такие вещи, - Диомед рассмеялся. - Даже я, поверишь ли, узнал о тебе немало нового, а уж прочие... Никострат постарался пропустить это мимо ушей: но его бросило в жар при мысли, сколько сокровенного он мог выболтать. - А твой отец?.. - Он знает. И он согласен, чтобы я выхаживал тебя у нас дома, - откликнулся Диомед. - Не заботься пока об этом. Никострат внезапно понял, в чем причина такой снисходительности. Не иначе как отец Диомеда счел, что они двое любовники или бывшие любовники. Спартанец сжал в кулак левую руку, но промолчал. - Мне нужно поспать. Он провалился в долгий черный сон. Снова открыв глаза, спартанец ощутил сильную жажду... и некоторый прилив сил. Несмотря на то, что рана в груди по-прежнему жгла и щипала, и дышать было больно, Никострат приподнялся на ложе. - Дайте мне воды! Чья-то нежная рука поддержала его голову, а другая поднесла чашу с водой. Никострат с наслаждением омочил губы, и только потом узнал свою сиделку. - Эльпида! Гетера улыбнулась. Она сидела у его постели, сложив руки, и невыразимо глядела на него своими синими, как ирисы, очами. - Ты знаешь, как близок ты был к смерти?.. - Догадываюсь. Никострат усмехнулся, превозмогая боль. Но умирающим он себя уже не ощущал. - Еще больше, чем жить, мне радостно видеть тебя. Он протянул к жене все еще неловкую руку, и Эльпида, поняв желание мужа, склонилась к нему: они благоговейно поцеловались. - Диомед на службе, - сказала Эльпида, предупреждая вопрос. - Меня впустила рабыня его матери. Никострат молчал, с наслаждением глядя на нее; и гетера с усмешкой опустила глаза. Она поняла, что о сыне спартанец так и не спросит. - Питфей сейчас дома, с Кориной. Никострат кивнул. - А что грабители? - Грабители?.. - Эльпида удивилась, что муж в такой миг вспомнил о преступниках; но потом осознала, что это из-за них он тяжко пострадал. - Оставшиеся двое казнены, конечно, - как святотатцы; и еще четверо других. Ты знаешь, ведь там был целый заговор. Эти воры сговорились со стражниками, которые охраняли внутренние двери, и они бы вынесли им самое ценное... - У нас такое было бы немыслимо, - с отвращением сказал Никострат. - В Спарте? - спросила Эльпида с жалостью; но потом спохватилась и кивнула. - Да, конечно. Она подумала, что святилища Спарты никогда и не владели такими сокровищами, как Аполлон Исменийский; но, разумеется, промолчала. Однако, глядя на своего раненого героя, гетера остро ощутила, что пришла пора что-то менять. - Послушай, - произнесла Эльпида после молчания. - Нам нельзя больше оставаться у Эхиона... когда ты поправишься, - пояснила она. - Сейчас он не посмеет тронуть меня и нашего сына: ты стал знаменит, в некотором роде... К Эхиону приходили жрецы Аполлона и архонты: видел бы ты его лицо! Эльпида издала смешок. - Это скверно, - произнес Никострат, поразмыслив. - Что я стал знаменит. Жена пожала плечами. - Трудно сказать, как обернется твоя слава, - может, к лучшему, - заметила она с легким лукавством. - Но ты согласен, что нам нужен другой дом? - Дом до весны, - пробормотал спартанец. Потом слабо улыбнулся. - Да, согласен. Эльпида поцеловала его. - Тебе выплатили из казны награду в пятнадцать мин. Этого хватит, чтобы заплатить за проживание в хорошем доме... Но Никострат уже думал о другом. - Долго ли еще я так проваляюсь? - пробормотал он с глубокой досадой. - А потом должен буду заново учиться носить щит и копье, как младенец!.. Эльпида склонилась над ним, так что ее каштановые волосы, завитками спускавшиеся из-под покрывала, легли ему на грудь. - Ты наделен необычайной жизненной силой, как боги... или богоравные спартанцы. Вот увидишь, скоро к тебе все вернется! И если бы не это, - прибавила она, - еще неизвестно, как обошелся бы с нами Эхион. "Это и доселе неизвестно", - подумал Никострат. Но возражать супруге не стал.