Сумерки Мемфиса

Адмета навестила Никострата снова спустя пять дней - не одна, а с мужем, светловолосым Эвримахом. - Мой супруг - эномотарх, - представила его спартанка: теперь по-новому, поскольку, очевидно, Эвримах получил новое назначение. Эномотия, как было хорошо известно сыну Поликсены, состояла из шестидесяти четырех гоплитов. А ему, вдвое моложе и вчетверо неопытнее этого героя многих войн, предлагали командовать шестью сотнями, а то и тысячей!.. Если, конечно, слова Адметы не были насмешкой... хотя насмеяться подобным образом было бы чересчур жестоко даже для спартанцев. Однако, снова посмотрев в прищуренные серые глаза Адметы, Никострат понял, в чем заключался смысл ее великодушного жеста и необычайной чести, оказанной ему. Сын Поликсены единственный в своем отряде знал план Милета и дворца, точно так же, как был знаком с малоазийскими обычаями лучше всех этих спартиатов... он хорошо владел персидским языком, а также египетским; и он был больше всех заинтересован в спасении царицы. Настоящее командование будут осуществлять начальники эномотий и лохов* - более мелких подразделений, которые войдут в его мору. И по-настоящему сражаться будут подчиненные спартанцы, а не он. Доблестные мужи, чьим призванием и единственным занятием это было всю жизнь. Никострат, пораженный стыдом, опустил голову, внезапно ощутив себя чем-то вроде Дариона... или тех азиатских военачальников, которые возлежали в носилках, пока их воины захлебывались кровью под вражескими ударами. Несколько мгновений длилась тишина... а потом Адмета вновь заговорила. - Ты сразу вникаешь в суть вещей и трезво себя оцениваешь, - сказала лакедемонянка. - Это редкость в мужчине, особенно в столь молодом мужчине. Никострат взглянул на нее. Он едва мог заставить себя глядеть на Адмету прямо. - Ты и вправду... сделала мне такое предложение, госпожа? И ваши воины согласились?.. Супруги переглянулись; а потом Адмета кивнула. - Да, царевич. По нескольким причинам, которые только что пришли на ум тебе самому. И это достойно мужчины, поверь мне... у каждого своя роль в мировом порядке! Никострат улыбнулся. "Не отказываться же мне теперь, оскорбив весь Лакедемон разом", - подумал он. Да, он ничем не заслужил командования такими бойцами; и, вероятно, никогда не заслужит... но то, что его выдвинули на эту роль, было, бесспорно, особым отличием. Тавром судьбы. Он поклонился обоим супругам. - Когда я могу увидеть этих воинов? - осведомился Никострат все еще настороженно. Адмета посмотрела на мужа, а потом опять на него. - Сперва сядь, царевич, Эвримах тебе кое-что расскажет о твоих солдатах. Спартанка отступила в тень, сложив руки на груди, - наконец-то она предоставила слово своему мужу. Никострат сел на плетеный стул в общей комнате, где они находились втроем, и спартанский эномотарх опустился на стул напротив. Эвримах, пристально глядя на молодого воина, постучал пальцами по столу - взгляд Никострата невольно приковался к его мускулистой руке, оплетенной темными жилами, с несколькими довольно свежими рубцами. Скольких врагов лишила жизни эта рука?.. Наконец светловолосый дориец заговорил. - Для начала ты должен знать, Никострат, что из твоих людей не все полноправные спартиаты, граждане Лакедемона. Тех, чье единственное ремесло, - воинское, и чья единственная обязанность - сражаться, тебе дается двести из тысячи. Но ты должен понимать, чего стоят эти воины. Никострат вспыхнул. - Я понимаю, господин, - сказал он. Эвримах, внимательно глядевший на него, кивнул. - Хорошо, - продолжил спартанец. - Далее - благородные мужи, являющиеся спартанцами, но не принадлежащие к высшему сословию гомеев*. Это тоже славные воины, все они прошли не одну жестокую битву. Их число составляет четыреста. Остальные четыре сотни - периэки. - Лаконцы, которым отказали в спартанском гражданстве, населяющие окрестности, - пробормотал Никострат, уставившись на свои сандалии. - Такие, как я. - Ну нет, - возразил Эвримах. Он коснулся плеча собеседника мозолистой ладонью. - Я бы причислил тебя к благородным мужам. Уж этого, по крайней мере, ты заслуживаешь. - Я польщен, - откликнулся Никострат, все еще стыдясь взглянуть на этого покрытого шрамами спартиата и эномотарха. - И наши периэки также заслуживают уважения и стоят многого, - сказал Эвримах. - Они оставили свои родные горы и козьи стада, чтобы идти защищать Лакедемон... уверяю тебя, что я не раз видел наших козопасов в бою. Воодушевляемые сильнейшими, они могут проявить чудеса доблести. Никострат кивнул. - Не сомневаюсь. Он посмотрел в светлые глаза Эвримаха. - Так когда... - Завтра, - обещал эномотарх. - Я зайду за тобой один. *** По ходатайству Эвримаха и других знатных спартиатов, Никострат был освобожден от службы в фиванском городском дозоре - его единственной обязанностью стала подготовка к ионийской войне. Он и его отряд переводились на содержание города: Фивы жертвовали свои богатства, дабы снарядить войско, достойное Эллады и ее свободы. - В этом и твоя немалая заслуга, - сказал Эвримах, когда зашел рано утром за своим подопечным. - Ведь ты спас сокровища храма, которые хранятся там на случай такого бедствия. - Я думал, что сокровищ Аполлона не трогают без крайней необходимости, - возразил Никострат. - Такая необходимость может наступить скорее, чем думают фиванцы, - ответил Эвримах. - А ты помог сберечь казну. После чего эномотарх замолчал - и молчал до тех пор, пока они двое не прибыли на равнину, где разбили лагерь воины Никострата. Для скорости оба спартанца сели на лошадей: хотя никогда не любили ездить верхом. Никострат, к тому же, слышал, что привычка к верховой езде может пагубно сказаться на мужской силе... Он забыл обо всем, увидев свое войско, построившееся на поле в боевой готовности. Впереди, в десять рядов по двадцать человек, несомненно, стояли гомеи - спартанские Равные, цвет Лакедемона. Все в плащах цвета крови, в панцирях, в коринфских шлемах, наводивших ужас, - полностью закрывавших лицо, лишь с прорезями для глаз, и высокими конскими гребнями-щетками. Каждый из них держал гоплон - тяжеленный бронзовый щит-чашу, закрывавший его самого и товарища слева, и массивное бронзовое или кизиловое копье. У Никострата мурашки пробежали по спине, когда он встретил взгляды безмолвных бойцов передней шеренги. Меньше всего он хотел бы оказаться на месте врагов, от которых потребуется сломать этот строй... Но тут же он увидел слабость спартанской тактики, которая неизбежно должна была обнаружиться в новых условиях. Никострат обернулся к Эвримаху, пристально наблюдавшему за ним со стороны. - Господин, такое построение лучше всего подходит для обороны, притом в теснине, - громогласно заявил сын ионийской царицы. - Наступление - совсем другое дело. Персы сражаются на открытой местности и научены поражать издали - стрелами и дротиками. Среди них много искусных лучников. Нас могут засыпать стрелами прежде, чем... Спартиат, также одетый в алый плащ, поднял руку, одобрительно кивая. - Я рад, что ты первым это высказал. У тебя есть задатки командующего, - похвалил Эвримах. Он оглядел своих сородичей и усмехнулся. - Что ж, для этого мы здесь и собрались - выработать новую наступательную тактику. Смотри на этих воинов как на превосходную боевую машину, которую можно перестроить для любых целей... Никострат посмотрел на спартиатов, потом на благородных мужей, стоявших позади, - его поразило, что они простояли не шелохнувшись все это время. Дициплинированы они были куда лучше его самого; и в выносливости, как и в умении терпеть боль, конечно, намного его превосходили. Никострат оглядел свое скромное вооружение и расправил плечи, сразу ощутив, как заныла недавняя рана... - А где остальные? - спросил он, все еще не ощущая в себе достаточно отваги, чтобы начать распоряжаться в этом войске. - Там, - Эвримах кивнул в сторону людей, копошившихся среди палаток. - Там периэки, а также илоты и оруженосцы, которых привели с собой твои воины. Никострат передернул плечами. - Холодно, - пожаловался он; а потом широко улыбнулся спартиату. - Погреемся, господин? Эвримах засмеялся. - Командующий приказывает погреться! - крикнул он всему отряду. - Выполнять! Разбиваемся на пары! Никострат заночевал в лагере, в простой солдатской палатке, - они закончили уже при свете костров, разведенных на мерзлой земле. В ходе учений и после них царевич еще знакомился со своими гоплитами, стараясь запомнить как можно больше имен и даже благородных родов... Он не утруждал себя настолько даже тогда, когда был со спартанцами в походе полтора года назад. Никострат так устал, что уснул, едва только улегся и завернулся в свой плащ. Посреди ночи он, однако, проснулся от холода и боли во всем теле; а рана в груди жгла так, будто во сне его пригвоздили к земле. Лаконец приподнял голову и различил рядом алый отворот плаща и взлохмаченную светловолосую голову Эвримаха, который спал сном младенца. Его не беспокоили ни ломота в костях и мышцах, ни мороз - а ведь спартиат был вдвое старше и должен был бы быстрее выдохнуться... Обзывая себя размазней, Никострат улегся обратно и завернулся поплотнее в плащ. Но он долго еще ворочался, и намял себе бока на тонкой войлочной подстилке, пока не нашел удобное положение. Никострат заснул; и, казалось, совсем не успел отдохнуть, когда его похлопали по плечу, вынудив открыть глаза. - Подъем, - сказал Эвримах. Никострат, моргая, сел и встряхнулся: тело сразу же запросило пощады. Когда молодой воин посмотрел в сторону входа, ему показалось, что еще не рассвело. - Полагаю, весь лагерь уже на ногах?.. Спартиат усмехнулся. - Что же ты так дурно обо мне думаешь? Нет, царевич, мы с тобой встаем одними из первых, как и следует начальникам. А теперь просыпайся, илоты уже готовят завтрак... Никострат прожил в лагере еще четыре дня, тренируя своих воинов по-спартански, с рассвета до заката: Эвримах обучил его групповым упражнениям, которые спартанцы обычно проделывали. А потом, рискуя навлечь несмываемый позор на свою голову, сын Поликсены сказал эномотарху, что ему нужно съездить домой, проведать жену. - Она у меня... Она беременна, - сказал Никострат, отбросив приличия. - И, конечно, очень за меня беспокоится. Эвримах зорко осмотрел его - и в неярком зимнем свете разглядел, как его подопечный осунулся и даже сгорбился. Никострат почти висел на своем копье, которое упирал в землю. Спартиат кивнул. - Конечно, жена беспокоится. Думаю, мне тоже пришло время проведать мою, - сказал он. - Что ж, объявим день отдыха. Он осмотрел лагерь, кипевший сосредоточенной муравьиной жизнью. Каждый в нем знал свое место, и это маленькое военное поселение уже казалось городом - подобием Спарты, выросшим на беотийской почве. - Скажи им, полемарх, что у них тоже день отдыха! - велел Эвримах Никострату. - Будет нечестно нам расслабляться одним, не так ли? Глядя в светлые безжалостные глаза этого военачальника, Никострат впервые по-настоящему прочувствовал, что значат спартанский закон и дисциплина, общая для всех... Как он заявит сейчас этой тысяче, что уезжает домой, потому что жена заждалась?.. Никострат сжал кулаки и решил высказать все начистоту. - Спартанцы! - гаркнул он во всю силу надсаженных легких. - Всем слушать меня! Объявляю сутки отдыха! Все воины, оруженосцы и даже рабы воззрились на него с недоумением - а потом по лагерю прополз осуждающий гомон. Этот слабак, этот навязанный чужой волей начальник бросает их, не успели они размяться?.. Никострат не позволил себе дрогнуть - хотя презрение к себе самому, читавшееся в глазах спартиатов, почти наполнило его, как ледяная вода... - Воины, - сказал он громко. - Я недавно был тяжело ранен в грудь, как знают некоторые из вас, и еще не восстановил силы. Мне стыдно, что я вынужден покинуть лагерь, но я действительно нуждаюсь в отдыхе. Вы все тоже можете заняться своими делами - а можете продолжить наши упражнения... Думаю, вы будете друг другу лучшими менторами, чем был бы для вас в эти сутки я. Он замолчал и отступил назад. - Довольно, - тихо сказал Эвримах. - Они поняли. Когда они вдвоем ехали назад в город, Эвримах сказал воспитаннику: - Это еще малое дело. Но мужество, как мы понимаем его в Лакедемоне, не есть безумное опьянение кровью. То, как ты повел себя перед ними, и есть проявление андреи - спартанского мужества... - Я начинаю понимать, - ответил молодой воин. * Лох - в Спарте воинское подразделение в 256 человек. * Гомеи ("Равные"), или спартиаты, - сословие в Спарте, состоявшее из мужчин, обладавших полными гражданскими правами.