Сумерки Мемфиса

Персы в морском сражении были разбиты наголову. Это означало, что больше двух десятков кораблей Поликсены было потоплено, а из греческих кораблей - только семь. Перехватить управление, как предлагал Мелос, ионийцам удалось только на четырех кораблях; а потом, когда они сшиблись с афинянами, все военные хитрости были позабыты, и осталась только одна задача - уцелеть, сокрушив противника. Калликсен не зря считался лучшим из греческих навархов, который, к тому же, успешно пиратствовал в чужих морях: ему удалось растянуть свои корабли цепью, заперев выход из бухты, а потом окружить вражеские триеры и погнать их прямо на камни. Он лучше персов изучил прибрежные воды. Три ионийских корабля разбились вдребезги, и когда остальные согнали в кучу, сражение превратилось в бойню... Вода в гавани покраснела от крови, а дно усеяли мертвые тела в чешуйчатых азиатских доспехах и греческих панцирях. Скоро, в такую жаркую пору, отравленная вода начнет испускать губительное зловоние. Но пока никто не думал об этом - противники уползли зализывать раны. Греки торжествовали: многие в этот день напились пьяными, несмотря на строгое запрещение старших. Еще и потому, что ионийцы не подпускали их к реке, а найденных к югу от города источников было недостаточно, чтобы утолить жажду целого войска. Пришлось урезать и солдатский паек. - Я рад хотя бы тому, что долго это не продлится, - хмуро сказал Никострат Диомеду. Друзья сидели в стороне от всех. - И царица жива, - напомнил фиванец. Это было объявлено на третий день, по приказу Мелоса, который продолжил переговоры с греками от имени Поликсены. - Если только персы не скрывают ее смерть, - сквозь зубы ответил Никострат. - С них станется. Его спартанцы, седьмой день слонявшиеся по берегу без дела, были все как один трезвы - и злы как цепные волки. Им не терпелось в бой. За эти дни Никострат опять отдалился от своих воинов - во многом благодаря тому, что ионийская наместница, перед тем, как ее подстрелили, всех заставила усомниться в себе и своих намерениях... - Потерпи еще немного, филэ, - Диомед приобнял его, и Никострат не воспротивился: он сидел как каменный, рассматривая свои руки. - Скоро мы войдем в город! Может быть, уже завтра! Никострат кивнул - он неотрывно глядел на шрам, оставшийся ему на память о детской клятве, данной тени отца. - Я рад, что войдем. Даже если не выйдем. Мелос сам рассказал царице о поражении, не жалея красок: он метался по спальне Поликсены, забыв о ее состоянии, повысив голос до крика. - Я так и знал, что афинянин нас побьет, чтоб нам всем провалиться в Тартар! И то же будет на суше!.. - А ну-ка тихо! - осадила его Поликсена, которая от таких новостей даже забыла о своих страданиях. - Что именно будет на суше, чего ты испугался? Мелос медленно повернулся к ней, словно не понимая, о чем речь. - Я испугался?.. - Ты забыл, что в этом сражении греки побили персов? - спросила Поликсена. - Нет, не забыл, - Мелос помотал головой, в упор глядя на нее своими карими обличающими глазами. - Я только что прискакал с места побоища, царица. И я видел, как много убитых ионийцев приходится на каждого перса. Сколько могли мертвецов вытащили на песок, чтобы не заражать воду... Очень жаль, что ты не можешь сама подсчитать трупы своих солдат, прежде чем их свалят в общую могилу! - Да, жаль, - подтвердила Поликсена. Она сохранила хладнокровие, глядя зятю в лицо; только немного побледнела. Мелос поперхнулся. - Прости. Конечно, тебе не следует такого видеть, - глухо сказал он. Поликсена улыбнулась уголками губ. - Скоро увижу. Я думаю, греки пойдут на приступ уже завтра, а город долго не продержится. Не потому, что не смог бы... а потому, что таких, как она, найдется много. Поликсена показала на свое забинтованное бедро, выступавшее под хитоном. Мелос понимающе кивнул. - Многие из наших не пожелали отказаться от первоначального замысла, а меня считают изменником. В конце концов, чтобы открыть ворота, достаточно всего пары человек... - А что Мануш? Тебе известно, чем он занят? - спросила Поликсена. Мелос мотнул головой. - Мы и прежде редко встречались и редко советовались, ты знаешь... а теперь он действует полностью по своему усмотрению. Стражники на стенах и при воротах - все ионийцы, персы засели внутри. Мелос мрачно задумался. - Я видел Мануша на берегу после битвы, он говорил со своими уцелевшими воинами... Я хотел подъехать, чтобы посоветоваться, но перс посмотрел на меня и на моих спутников как на пустое место... Его охрана натянула луки, когда мы приблизились. Иониец улыбнулся. - Мне сейчас думается, что если бы я не повернул назад, нас бы перебили прямо там и побросали на дно - на мелководье, к тем, чьи тела сейчас объедают рыбы. Поликсена сдвинула брови. - Мне ты этого не говорил! Какая неосмотрительность! Глядя в ее лицо, Мелос понял, что мысли царицы приняли неожиданный оборот. - Тебя они могли бы прикончить, если ты разозлишь их, и ты очень неразумно нарывался. Меня - нет. Пока еще нет, - сказала она. Поликсена задумалась на несколько мгновений. - Грекам я в таком виде показаться никак не могу. Если они и признают царя, то только как сильного военного вождя... и они совсем не знают меня; а будучи женщиной, я для них слишком ненадежна. А вот с Манушем нужно поговорить незамедлительно, еще до заката! Мелос не успел ничего возразить. Поликсена хлопнула в ладоши, приказывая подать себе одеваться и приготовить носилки. - Пусть все в Милете узрят царицу, и он первый! Пока ее одевали, подкрашивали и причесывали, царица узнала, что Мануш у себя дома, в персидском квартале: это было очень кстати. Хотя и не в лучшем свете выставляло полководца накануне решающей битвы. Поликсена ни разу еще не выезжала в носилках с тех пор, как опять стала править в Милете, - только верхом или в колеснице. Но богатые позолоченные носилки, с пурпурным пологом и фаравахаром - крылатым солнечным диском, вырезанным спереди, остались. Они сперва принадлежали княжне Артазостре, а после, видимо, Дарионовой супруге. Поликсена приказала одеть себя во все лучшее - белое снизу, пурпур и золотая бахрома сверху, и еще украшения из электрума, жемчуга и алого сардоникса. Она знала: теперь этот чужеземный убор вызовет у горожан не ненависть, а благоговение. Толпа чувствует, на что ей следует уповать, и персидская роскошь для ионийцев с некоторых пор означает силу и дальновидность... На первый этаж она сошла своими ногами, опираясь на палку и изумляя твердостью своей воли встречавшихся по дороге придворных и караульных; однако внизу, напротив стены, расписанной безобразными мифологическими картинами, наместница вынуждена была сделать остановку. Делий был все время рядом, а не то она бы упала, несмотря на посох; Поликсена долго пережидала боль, навалившись на плечо юноши и прикусив губу. Из ее закрытых глаз стекали слезы. Наконец она отпустила плечо Делия - он дрожал от напряжения, вызванного ее близостью и запахом ее тела. - С тобой все хорошо, царица? - спросил юноша. Голос его срывался, как в пору созревания; хотя Делию было не меньше восемнадцати лет. - Не все хорошо, но я потерплю, - сказала Поликсена, улыбнувшись. Неприкрытая мольба читалась в серо-голубых глазах молодого вольноотпущенника. Ах, милый, нам бы дожить до завтра, подумала она. Оказавшись снаружи, Поликсена с облегчением села в носилки и задернула полог. Это ненадолго. Когда они окажутся за пределами сада, она должна будет явить себя людям... Носилки плавно поднялись в воздух - черные рабы-нубийцы не растеряли своей выучки, но Поликсена опять подавила стон, когда ее тряхнуло. Торопливо она достала из складок одежд серебряное зеркальце и посмотрелась: хорошо, что краска не потекла. А вот швы могли разойтись. Подобрав юбку, Поликсена увидела, что повязка еще не испачкалась; но рана болела сильнее и ощущалась горячей... Потом накатила дурнота, и какое-то время она сидела, борясь со слабостью, схватившись за резной столбик. Наконец, стиснув зубы, царица выпрямилась и отдернула полог. И вовремя: они как раз приближались к воротам. Поликсена увидела, что ворота не заперты. "Конечно, эта подлая тварь могла сбежать: наверняка она могла сделать и подкоп. Хотя, разумеется, не сама Клео, а стрелок, который у нее в сообщниках, - у лучников очень сильные руки". Покинув территорию дворца, они повернули налево, в сторону гавани. Там располагался персидский квартал - рядом с главным северным рынком. На улицах было довольно спокойно, хотя ощущалась непривычная военная деловитость и людей было больше обычного. Царские носилки скоро узнали, и народ сильно взволновался. - Царица жива! Она ранена, - раздавалось со всех сторон. Но враждебности в голосах милетцев больше не было, во взглядах тоже - они выражали мольбу, почти ту же мольбу и надежду, что и глаза Делия. Кто-то попытался притронуться к носилкам, несмотря на сердитые окрики стражи; а одна женщина бросила Поликсене букетик белых и розовых левкоев. Царица прижала нежно благоухающие цветы к сердцу и улыбнулась дарительнице, которая заплакала от счастья. С персидским владыкой такие вольности были бы невообразимы... Но вот, наконец, они въехали в персидский квартал; черные рабы двинулись по самой широкой улице, по которой могли проследовать носилки под охраной. Совсем скоро они остановились. Дом, в котором жили благородные братья, - принадлежавший раньше их отцу Масистру, - снаружи очень походил на дом Тизаспа в Коринфе: толстостенный, глинобитный и с маленькими окнами, полностью закрытый от мира. Но он был гораздо больше - и, как многие дома в Азии, главную красоту таил внутри, чтобы явить избранным. Поликсену неприятно удивило, что хозяин не вышел к ним сразу. Или просто такие стены глушат звуки, а окна не позволяют ничего видеть?.. Поликсена послала Делия доложить о себе. Надо было отдать Манушу должное - перс появился на пороге очень быстро. Но судя по небрежности его наряда и удовлетворенному выражению лица, которое он не успел стереть, стало ясно, как именно главнокомандующий только что проводил время, отдыхая от воинских трудов... Мануш поклонился, сделав шаг к носилкам. - Царица?.. В черных глазах перса появилась тревога. Он протянул руку, словно готовясь поддержать Поликсену. - Зачем тебе понадобилось навестить меня в моем доме? Поликсена сдержала гнев. Это было не так трудно: когда она встала, от боли у нее потемнело в глазах, и все прочее на несколько мгновений показалось неважным. - Да ты совсем больна! Мануш мгновенно очутился с ней рядом, а с другой стороны ее поддержал Делий. Мужчины крепко взяли ее под локти и почти внесли в дом, не давая ступать на поврежденную ногу. А в доме Мануш, забыв обо всех условностях, подхватил гостью на руки, как давеча Делий, и отнес в комнату, усадив на мягкую кушетку. - Нужно осмотреть твою рану, - сказал перс. Но Поликсена сердито остановила его. - Это подождет. У меня к тебе разговор, не терпящий отлагательства. Мануш заколебался; потом кивнул. - Я понимаю, царица. Не желаешь ли чего-нибудь выпить? - Воды с розовым маслом, если у тебя найдется, - сказала эллинка. Когда хозяин отлучился, чтобы отдать приказ, она несколько мгновений собиралась с мыслями, блуждая взглядом по коврам, украшавшим стены комнаты. Поликсене послышался женский смех, донесшийся из коридора, и ей сразу же представилось, что за нею наблюдают невидимые наложницы; она сжала кулаками виски, заставляя себя забыть о постороннем. Все будет зависеть от того, что она скажет персу в следующие несколько мгновений. Судьба государства - и не одного, а многих!.. Слуга, по-видимому, евнух, принес им угощение; вернувшийся Мануш сам наполнил чашу царицы и подал ей. Поликсена выпила ароматной воды и поблагодарила. Потом сразу взяла быка за рога. - Мануш, я желаю узнать твое мнение как полководца. Когда греки перейдут в наступление? Повторят ли они нападение на море? - О нет, едва ли, - сказал перс. Поликсена ощутила вспышку его ярости при воспоминании о постыдном разгроме. - Возможно, греки не отказались бы повторить свой успех, но мы больше не дадим им морского боя! - Так мы можем лишиться всего флота, - согласилась царица. - А как насчет сражения на суше, под стенами? Она посмотрела военачальнику в глаза: у азиатов это считалось большой дерзостью. На сей раз Мануш не стал спешить с ответом. Помедлив, он произнес: - У тебя появились какие-то собственные предложения? - Это будет зависеть от того, как поведут себя греки. А я уверена, что они уже завтра пожелают сойтись с вами в поле, перед южными воротами, - сухо ответила царица. - Полагаю, что впереди поставят спартанцев - их гоплиты будут пробиваться сквозь ваш строй клином, полагаясь на мощь своих щитов. Мануш выпрямился, не отрывая от нее глаз. Он поощрительно кивнул. - А дальше, царица?.. - Остальное зависит от тебя, - сказала Поликсена. - Выставь свою конницу и пехоту, а позади - лучников, для прикрытия. Вы должны показать лучшее, на что способны. Долгое время собеседники молчали, глядя друг на друга. "Тебе тоже выгодно, чтобы несколько тысяч твоих воинов полегло под стенами, - прочел Мануш в глазах царицы. - Тебе нужно удержаться здесь и не допустить голодных бунтов - и повальных болезней, которые начинаются во всяком плохо устроенном огромном лагере. А мне выгодно, чтобы вы как следует потрепали моих соплеменников и заставили их отступить!" Наконец Мануш спросил: - Впереди спартанского войска пойдет твой старший сын, не правда ли? Поликсена медленно наклонила голову. - Да. Он очень давно мечтает сразиться с персами, вот так - со всем искусством воинов Лакедемона. А для спартанцев, как ты знаешь сам, нет смерти почетней и желанней, чем пасть в строю... Но я надеюсь, что Никострат останется жив. В глазах Мануша промелькнули изумление, одобрение, предвкушение - все сразу. Воевода засмеялся, а потом стал очень серьезен. - Ты хороший царь, - сказал он. Поликсене сперва показалось, что перс обмолвился. Но нет, Мануш подразумевал именно это: он назвал ее "царь", а не "царица". И она понимала, что означает такая похвала в устах азиата. Поликсена холодно улыбнулась. - Теперь я должна идти. А вы уж не подведите меня. Когда она с помощью двоих мужчин дошла до носилок и села, то обнаружила, что на повязке выступила кровь. Обратно до дворца наместница ехала, опустив полог.