Сумерки Мемфиса

Поликсена встретила свою третью ионийскую весну во всеоружии, насколько это было возможно. По ее приказу подразделение царских лучников было переформировано - их набрали заново в ионийском войске, а старых воинов распределили по северным гарнизонам. Делий говорил, что это неразумно, что одну, самую главную, преступницу госпожа таким образом уже упустила. - Конечно, разумнее было бы их всех отправить под топор, - согласилась Поликсена с усмешкой. - Но я еще не настолько стала персиянкой. Молодой человек не нашелся, что ответить. Однако когда царица вместе с ним и Мелосом проводила смотр своей гвардии, Делий вдруг попросил, чтобы его назначили начальником этих лучников-новобранцев. Делий потребовал для себя повышения громко, не смущаясь тем, что все знали о его положении при наместнице. Наоборот, он с вызовом оглядел солдат на стрельбище, - и усмешки, появившиеся было на лицах задних, быстро увяли. В серо-голубых глазах избранника царицы читалась свирепая решимость защитить свою возлюбленную. Мелос тоже не мог скрыть пренебрежительного удивления, когда услышал просьбу Делия. Разумеется, он ничего не сказал, чтобы не опорочить госпожу и родственницу перед чужими; однако сильно сомневался, что такая служба Делию по плечу. Тем более, что среди этих лучников больше половины были заслуженными солдатами. Но тут заговорила Поликсена - спокойно, как будто просьба любовника ничуть ее не удивила. - Я не сомневаюсь в твоих способностях, Делий. Но пусть эти воины тоже увидят их. Покажи нам, как ты стреляешь. Делий бестрепетно вытащил лук из налуча, висевшего на спине, и наложил стрелу на тетиву. Почти не целясь, он выпустил стрелу в круглый щит на другом конце площадки, служивший мишенью: он попал точно в центр. Потом, так же небрежно, молодой воин выпустил вторую и третью стрелы: вторая вонзилась совсем рядом с первой, а третья расщепила ее! Делий повернулся к царице, раскрасневшись и торжествуя. Послышался изумленный шепот новобранцев, и Поликсена тоже была впечатлена - хотя давно знала, что у ее возлюбленного верный глаз и прирожденные способности к стрельбе... - Хорошо, - сказала царица, сохраняя хладнокровие перед зрителями. - Я подумаю о твоем желании, Делий. А сейчас все свободны. Когда воины и Мелос ушли, Поликсена взглянула на Делия, не скрывая раздражения. - Почему ты заявил об этом перед всеми? Почему не наедине? Делий сжал губы. - Не почему, а зачем... Затем, чтобы обо мне не говорили, как о любимце, выпрашивающем подачки! Затем, чтобы все... не только ты... считали меня достойным! У него пробивалась бородка, он прибавил в росте за последний год, и плечи раздались. Перед Поликсеной был уже не юноша - молодой мужчина. Как это напоминало ей взросление собственного сына... - Думаю, многие и без этого считают тебя достойным, - сдержанно сказала она. Кивнула. - Я подумаю о твоем назначении, хотя еще ничего не решила. Делий гордо улыбнулся и поклонился. А когда они возвращались обратно, Поликсену внезапно опять посетила ужасная мысль - ужаснее всех, которые ей пытались внушить недруги... В самом ли деле ее молодой любовник не умел стрелять, когда они с ним сошлись? А вдруг он еще коварнее Клео и лжет ей с самого начала... и стал спасителем царицы, чтобы та облекла его доверием? "Чем больше годы угнетают женщину, тем сильнее она сомневается, что ее могут любить..." - Госпожа, о чем ты задумалась? - спросил Делий. Поликсена вздрогнула: в его голосе прозвучала прежняя ласковая мольба юноши. Она покачала головой, не поддаваясь этому впечатлению. - Так, ничего! Завтра я опять приду упражняться, и пришлю за тобой. Поликсена давно, еще до поимки Клео, училась стрелять под руководством Делия - она сама попросила его быть своим наставником, и Делию очень польстила такая роль. В этом он ощущал свое мужское первенство рядом с царицей. - Пусть новобранцы посмотрят на нас, - сказала Поликсена с улыбкой. - Как прикажешь, - ответил ей бывший раб, а теперь - молодой воин. - Но мне не по душе, что ты стала закрываться от меня, Поликсена. Ты во мне сомневаешься... правда? Поликсена посмотрела ему в глаза; ощутила, как его горячие ладони скользят вверх-вниз по ее плечам. Нет, подумала она, так лгать невозможно... Она пожала Делию руки - их руки почти одинаково загрубели, несмотря на защитное кольцо из нефрита, которое царица носила на большом пальце, и ароматические масла, которые каждый день втирали ей в кожу прислужницы. Поликсена оставалась заядлой наездницей, и мозоли, неподобающие знатной женщине, защитили ее от ранения тетивой. На другой день они с Делием опять вместе явились на площадку для стрельбы позади казарм, уже без Мелоса. Лучники дожидались их, построившись рядами; теперь они взирали на спутника царицы с таким же почтением, как на нее саму. Опять все воины по очереди стреляли, а под конец сама Поликсена взяла в руки лук. Она уже почти не уступала в меткости Делию, и была награждена заслуженным восхищением зрителей. Потом царица представила лучникам их нового командира - и почувствовала, что солдаты безоговорочно его приняли. Никострат за эту зиму тоже как следует обучился стрельбе - искусство степняков, презираемое в Спарте, здесь могло пригодиться ему как ничто другое. И хотя азиатские обыкновения матери вызывали в нем прежнее неприятие, Никострат понимал, что воин не должен пренебрегать никакими умениями. Они с Поликсеной и Мелосом даже несколько раз вместе выезжали на охоту в горы к северу от Милета - в те изобильные места, где хребет Грион повторял изгибы течения Меандра. В последнюю загородную прогулку мужчины убили оленя и несколько коз, а Поликсена вместе с ними стреляла птицу в зарослях. Она била влет уток и дроздов метко и с явным удовольствием. Никострат все поглядывал на мать - как она, с горящими глазами, помогает слугам увязывать вместе окровавленные тушки, а потом моет руки в ручье. Царица заметно изменилась после того, как по ее приказу была замучена шпионка Геланики, - пусть преступная служанка десять раз заслужила это... Спартанцу нравилась темная сторона характера матери; но, одновременно, эта сторона тревожила его. Он знал, что женская жестокость отлична от мужской и более изощренна. Потом они ехали с добычей назад, через большие, уже зазеленевшие виноградные угодья. Никострат на своем коне поравнялся с матерью - она была задумчива и, казалось, уже не помнила о своих охотничьих успехах. - Вот скажи мне, мать... ты столь многого добилась за время своего правления, и я столько видел сам за один этот год, что провел здесь. Царица улыбнулась. - Рада, что ты это признаешь. Никострат хмуро кивнул, не отвечая на ее улыбку. - А не тревожит тебя то, что для твоего сына этот год прошел впустую? И не только для меня, но и для многих мужчин вокруг тебя? Поликсена гневно сжала губы. - Впустую?.. Ты говоришь о моих придворных и солдатах? Далеко не всем удается заниматься тем, что им нравится, Никострат, и пора бы тебе это уяснить! Она несколько мгновений размышляла. - Или ты хочешь сказать, что единодержавие плодит много захребетников и паразитов? Согласна. Но таково следствие развития государственности... И величайшее заблуждение мужчин - называть бесполезными годы мирной жизни, когда все цветет, все развивается! Конечно, убивать куда почетнее и быстрее, чем терпеливо возделывать свой сад... Было удивительно слышать это из уст женщины, которая едва отмыла руки от крови. - Издавна считается, что это немужские занятия: и потому столь много бездельников среди знатных мужчин, в то время как женщины не прекращают своих трудов, - заявила Поликсена почти презрительно. Никострат мотнул головой. Он не оскорбился, и смотрел на мать все так же ровно. - Я не об этом говорил. Ты знаешь, что я всегда могу найти себе дело... я, как и ты, испробовал многое и научился ценить мирную жизнь, - лаконец улыбнулся. - Однако ты не хуже моего понимаешь, как непрочно твое государственное устройство. Ионийцы всегда будут видеть в персах врагов, и на спинах твоих азиатских слуг нам не удержаться! Это все скоро рухнет! Он обвел рукой обнесенные стенами богатые усадьбы, мимо которых они проезжали, - половина этих хозяйств принадлежала персам; а потом указал на дворец впереди. Тут Мелос, следовавший за матерью и сыном, не сдержался. - Ты что городишь? - яростно напустился он на Никострата. Иониец нагнал родича и поравнялся с ним с другого бока. - Ты думаешь, царице без тебя легко?.. Да еще и при слугах так высказываешься! Никострат угрюмо уставился на холку своей лошади. - Я все отлично вижу - и наши слуги тоже, - ответил он. - Уж если я здесь, я не стану внушать матери ложную надежду, пусть будет готова ко всему! - Она и без тебя... - начал Мелос; но не закончил и выругался. Остаток пути до города они проделали в угрюмом молчании; однако, въехав в ворота и услышав приветствия милетцев, Поликсена и Мелос опять начали улыбаться. Мелос иногда махал рукой и кивал, видя знакомых. Нет, даже если эта налаженная прекрасная жизнь ненадолго, тем больше следует ей радоваться! И ничего не проходит впустую, Никострат с его прямолинейностью не прав. В конце человеку ничего не остается, кроме памяти и его собственной души, - и это богатство уже не отнять. Уже в потемках, с факелами, они вернулись во дворец, и тогда пришлось перейти от отвлеченных мечтаний к каждодневным делам. Поликсену, как всегда, с порога осадили ее слуги и придворные; а царевичи, еще раз со значением посмотрев друг на друга, отправились каждый к своей жене и детям. Никострат не нашел Эльпиды в ее покоях - оказалось, что жена опять отправилась в гости к Никтее и еще не возвращалась. У малышки Гармонии была кормилица, и отсутствие матери не беспокоило ее. Когда Никострат склонился над девочкой, спавшей в ивовой колыбельке, Гармония захныкала и протянула ручки к отцу. Спартанец взял из колыбельки дочь и стал прохаживаться, глядя через полуоткрытые ставни на освещенный огнями сад. Ему не нравилось, конечно, что жена так подружилась с местной гетерой и зачастила к ней; но Никострат понимал Эльпиду в ее стремлении вырваться из этого дворца и завязать знакомства в городе. Потом явился стражник с сообщением, что госпожа не вернется до утра - Эльпида вынуждена была задержаться в гостях допоздна и не хотела ехать во дворец на ночь глядя. Никострат только кивнул; а сам, помимо досады на Эльпиду, ощутил беспокойство... Его жена, хотя и была подругой мужчин, никогда не была легкомысленной. Неужели что-то случилось? Он плохо спал ночь; а утром крепко заснул и не заметил, когда вернулась Эльпида. Жена разбудила Никострата поцелуем. Он вздрогнул и сел, глядя на нее. Эльпида успела с утра принять ванну и надушиться своей любимой магнолией, но прежде всего супруг заметил ее нетерпение и тревогу. Он даже не стал упрекать ее за столь долгое отсутствие. - Что случилось? Эльпида села рядом на постель и, пахнув на Никострата духами, провела по его волосам украшенной драгоценностями рукой. - Скоро весь дворец об этом услышит. Захватили корабль с персидскими шпионами, с Самоса, - и по чистой случайности, хотя берег без конца прочесывают! Никтея посылала своего слугу в Гераклейскую бухту, разузнать, а я дожидалась вместе с ней. Никострат кивнул; он невольно воодушевился. - Мать будет рада! Надеюсь, мы выясним что-нибудь полезное! Поликсена вызвала к себе Никострата и Мелоса в тот же день, ближе к вечеру. Этих новых лазутчиков допрашивали без всякой пощады; и когда самосским персам после пыток посулили жизнь, они рассказали все, что им было известно. Царица лично разговаривала с каждым... - Персы выступят ближе к лету. Они получили военную помощь, припасы и корабли с Хиоса и Керкиры. У самосцев один предводитель, по имени Надир, любовник Геланики... но есть еще двое вождей, которых Надир ущемил! Хорошо бы поссорить их между собой. Царица мечтательно улыбнулась. - Эти шпионы укажут на своих начальников, если я попрошу, - похоже, они были не слишком-то преданы общему делу, и таких колеблющихся там много... Поликсена задумалась; но тут же спохватилась и закончила. - Ах, да! Геланика опять носит ребенка, и вокруг нее там все пляшут! Наверное, она будет отсиживаться в каюте начальника на головном корабле, - но, может, и высунется. Поликсена сделала движение большим пальцем, как будто натягивала тетиву. Царице и обоим мужчинам явственно представилось, как ее стрела пробьет белую шею Дарионовой наложницы. Хотя живой Геланика могла бы пригодиться им гораздо больше. А немного погодя пришел корабль из Фив, с весточкой для Никострата: письмо было от Диомеда. Никострат не ждал послания от друга - и очень обрадовался тому, что Диомед все еще помнил его, и думал о нем хорошо. Отрадно было узнать и то, что фиванец сообщил; однако мать и Мелос могли взглянуть на это совсем иначе. Диомед писал, что фиванцы и афиняне весной опять собираются выступать в поход на Ионию, поскольку в Элладе стало известно о расколе между ионийскими персами и об угрозе Милету со стороны Самоса. Диомед должен был отправиться с другими фиванцами - и теперь они, все вместе, и вправду могли бы одержать победу над азиатами и поделить сокровища, неправедно нажитые теми на греческой земле... - Вот только когда? - прошептал Никострат, комкая папирус. Сроки были еще неизвестны, даже приблизительно. Потом царевич решительно поднялся из-за стола, за которым читал письмо. Поликсену следовало поставить в известность, в любом случае.