Сумерки Мемфиса

Не было сомнения, что за этим покушением стоит целый заговор. Делий не решился бы совершить такое в одиночку: пылкая мстительность молодого любовника, униженного стареющей женщиной, которая долго была его кумиром, прекрасно сочеталась в нем с расчетливостью. Бывший раб созрел, чтобы самому творить судьбу государства и строить свои планы... Мелос видел, что и Поликсена понимает все это, несмотря на свое потрясение; однако, после того, как он показал ей тело, Мелос опасался заговаривать с нею и привлекать к себе внимание. Ведь это он убил ее любовника - и как можно ожидать, что женщина, узнав такое, будет благодарна и беспристрастна?.. Увидев мертвого Делия, Поликсена побледнела и постарела на глазах. Однако она не проронила ни слезинки - избегая смотреть на зятя, коринфянка повернулась к двоим стражникам и приказала им отнести тело командира царских лучников во дворец, в его комнату. А потом быстро ушла в сторону беседки, топча изломанные кусты. Услышав топот ее коня, иониец перевел дыхание. Он поспешно направился во дворец, раздумывая, что делать дальше. Очевидно, Поликсена долго будет оправляться после такого. Придется ему, - соправителю и главному наследнику, - на это время снова стать ее заместителем и верховным судьей, выяснив, как далеко тянутся нити заговора. Скорее всего, Делий вовлек в это дворцовую гвардию; а значит, начать надо с допроса царских лучников. Сегодня же. Мелос отдал приказ взять их под стражу - всех тридцать человек. В Милете, как и в других ионийских и эллинских городах, тюрьмы были малы и ненадежны, поскольку немногих преступников карали заключением - тем более длительным. Пришлось отвести арестованных в дворцовую тюрьму и там запереть, приставив к ним их же товарищей: лучники сразу же начали громко жаловаться, колотя в дверь, и взывать к правосудию царицы... Мелос знал, что, возвратившись во дворец, Поликсена заперлась в своих покоях, никого не желая видеть. Это было вполне понятно - однако могло плохо кончиться. Вскоре после ареста царских лучников Фрина послала за ним рабыню - и, когда Мелос пришел к ней, потребовала рассказать, что происходит. Мелос ничего не утаил от жены... хотя признаться, что он убил любовника ее матери ударом в спину, было совсем не так легко. От подобного деяния нельзя очиститься вполне, будь оно сколь угодно справедливым. К его удивлению, жена выслушала все спокойно - и даже улыбнулась. - Знаешь, я рада, что ты избавил мою мать от этого человека. Когда у нее был в любовниках перс, я не так стыдилась - он был ей ровня... А Делий ее позорил. Все это видели! Мелос слегка кивнул в знак согласия. Однако мрачно заметил: - Она любила его, Фрина. Похоронив его, царица простится со своей молодостью, - ведь это последняя ее любовь. Фрина вдруг встала, сверкая глазами. Она в этот миг удивительно походила на царицу, что случалось с нею редко. - У моей матери есть муж в Египте, - заявила белокурая царевна. - Она о нем уже который год и не вспоминает! - Тихо!.. Мелос чуть не закрыл жене рот рукой; но Фрина сама опомнилась и, замолчав, села. - Надеюсь, ты никому здесь этого не говорила? - с тревогой спросил иониец. Фрина мотнула головой. - Что ты! - Ну вот и хорошо. Мелос поцеловал жену; потом Фрина повела его к детям, и оба немного повозились с дочкой и сыном. Золотоволосая, как мать, Хризаора стала уже большой, миловидной и умненькой девочкой, у которой рот всегда был полон неуместных вопросов. Двухлетний Главк бегал за сестрой хвостиком и бойко лепетал; но был такой еще малыш! Как же медленно - и как быстро растут дети! Потом царевич извинился перед женой и покинул ее. Он отправился проведать Поликсену, не слишком надеясь, что его впустят. И страшась новой встречи, по правде сказать... Когда он постучался в дверь ее опочивальни, ему никто не открыл. Мелос некоторое время стоял, прислушиваясь к молчанию внутри и все больше тревожась. А что, если?.. "Из-за него, из-за смазливого раба и изменника, - не может быть", - смятенно подумал иониец. Он постучал еще раз, сильнее; и тогда дверь приоткрылась. Рабыня Ианта сердито смотрела на него; а в спальне, насколько Мелос мог видеть, царила полная темнота - Поликсена, похоже, приказала закрыть ставни и занавесить окно. - Что тебе нужно? - шепотом спросила Ианта без всякой почтительности, как будто не видела, кто перед нею. - Поговорить с госпожой, - ответил Мелос, тоже невольно понизив голос. - Она здорова? Могу я войти? Ианта помотала головой: было неясно, что девушка подразумевает. - Сейчас нельзя! И двери опять захлопнулись. Мелос ушел, пытаясь унять свое беспокойство; но получалось плохо. Он направился в зал приемов, и на полдороге встретил Никострата, которому довольно поздно стало все известно. Спартанец тоже порывался повидать мать, но Мелос увлек его прочь, запретив к ней идти. Вдвоем они довольно долго обсуждали, что делать, если во дворце поднимется мятеж. О состоянии Поликсены ни один из мужчин не решался заговаривать... Поликсена несколько часов неподвижно пролежала в постели, ни на что не откликаясь, словно утратив со смертью возлюбленного все жизненные силы; две ее рабыни ходили по комнате на цыпочках и говорили шепотом, ужасно боясь за свою повелительницу и за себя самих. Однако ближе к вечеру царица встала и приказала подать темное платье с серебряными накладками, похожими на пластины панциря, - то самое, которое было на ней в день казни Клео. Она умылась, ей накрасили лицо, волосы оставив распущенными; потом Поликсена выпила воды и, посмотрев на себя в зеркало долгим взглядом, покинула свое убежище. Первым делом наместница направилась в комнату Делия. Тело его все еще лежало там: оно уже успело окоченеть. Ему закрыли глаза, но о погребении никто не помышлял - боялись гнева государыни... Поликсена вошла и долго смотрела на труп. Скорбная улыбка кривила ее губы, в глазах блестели слезы - но никто из слуг не понимал, что делается в ее душе. Потом царица приказала сжечь Делия по обычаю, а прах собрать в урну и отнести в ее спальню. После этого она призвала к себе Мелоса. Конечно, ее заместитель тревожился за нее, и почти так же - за судьбу государства и свою собственную. Но Поликсена не сказала ни слова об убийстве Делия; не глядя на Мелоса, она сразу же спросила, кого тот подозревает в заговоре и что уже предпринял. Приободрившись, иониец рассказал о произведенном им аресте царских лучников. - Они долго колотили в дверь, умоляли свою стражу... клялись твоим именем, что невиновны, а потом стали угрожать. Теперь притихли, но нужно кончить это дело скорее! - Клялись... что невиновны? - задумчиво переспросила Поликсена. На губах царицы появилась страшная улыбка, более, чем когда либо, сделавшая ее похожей на владычицу царства теней. - Думаю, ты схватил кого следовало. Я, похоже, совершила большую ошибку, и не одну! Мелос сочувственно кивнул, понимая, о чем идет речь. А Поликсена потерла свой шрам на лбу, как будто вспоминая о давнем увечье... а потом приказала: - Идем. Взяв с собой нескольких стражников с факелами, царица и ее соправитель спустились в темницу. Услышав о ее приближении, узники вновь подняли крик, требуя справедливости. - Молчать!.. - крикнула Поликсена. - Вы требуете царской справедливости - вы ее скоро получите! Свирепый голос властительницы заставил всех умолкнуть. А Поликсена, обратившись к начальнику тюремной охраны, который был персом, приказала выпустить двоих - для дознания. Она собиралась сама заняться этим. Допрос этой первой пары, как и следовало ожидать, ничего не дал; воины бледнели, немели и отнекивались. Нет, они ничего не знали, боги свидетели! А один вдруг стал со слезами умолять царицу отпустить его ради семьи. Поликсена, ничего не ответив, приказала водворить обвиняемых назад в камеру. Сама она вместе с зятем тоже вернулась туда. Когда же дверь открыли, чтобы втолкнуть узников обратно, прочие опять возмущенно зашумели. - Молчать, шакалы! - прикрикнул на них персидский начальник дворцовой тюрьмы; он хотел захлопнуть дверь, но вдруг Поликсена остановила его. - Дай огня! Выхватив факел из руки тюремщика, царица быстро осмотрела камеру и ее обитателей: мужчины от неожиданности отпрянули, ослепленные. Почти все, столпившиеся перед дверью, замерли в угрожающих позах, со сжатыми кулаками, искаженными гневом лицами; и лишь трое остались в дальнем углу комнаты, словно все происходящее не имело к ним никакого отношения. Они тоже повернулись на свет; потом встали с пола с угрюмым видом, но так и не приблизились к товарищам. - Взять вот этих, - громко велела Поликсена, указав на них. Никто еще не понимал, что это значит. Торопливо, пока заключенные не опомнились, стражники растолкали их и схватили тех, кто не желал протестовать против своей участи. Этих троих мужчин вывели и заперли камеру. Поликсена приказала вести их за собой - царица направилась в пустую комнату пыток. Когда они оказались в этом пугающем месте, где ждали своего часа клещи, освинцованные плети и жаровни, коринфянка подняла факел, вглядываясь в лица обвиняемых. Они смотрели на нее с вызовом и без страха. Царица удовлетворенно кивнула. - Вот заговорщики, которые сознаются. Мелос изумленно спросил: - Почему ты так решила? И как угадала? - Те, что сбились в кучу там в камере, виновны и теперь струсили - или были втянуты против воли, и решили лгать до конца... А эти воины слишком горды, чтобы лгать. Они хотели уничтожить меня и не унизятся передо мною теперь. Не правда ли? Тот могучий иониец, к которому она обратилась, скривился и ответил: - Да, я замышлял твое убийство, тиранка. И очень скоро ты умрешь, пусть и не от моей руки! Но никого из товарищей я тебе не выдам! Поликсена, торжествуя, улыбнулась Мелосу и начальнику тюрьмы. - А я и не требую никого выдавать, - сказала она мятежнику. - То, что ты признался сам, уже очень много значит! - Я тоже виновен! - вдруг не выдержал второй воин. - И я! - подхватил третий. - Казни нас всех вместе! Поликсена кивнула. - Хорошо. Она не сомневалась, что теперь процесс пойдет гораздо быстрее. Самых непримиримых и храбрых она отделила - а значит, остальные мучаются, боятся, что эти трое выдадут их, попытаются купить свою жизнь... Уж кто-нибудь из прочих непременно попытается. Очень гадко, а надо довести до конца. Процесс тянулся еще четыре дня - пришлось применить угрозы, и пытки, и хитрости, допрашивая узников по отдельности; и, в конце концов, в участии в заговоре против царицы сознались семнадцать лучников из тридцати. Причем четверо уверяли, что согласились примкнуть к остальным из страха за своих жен и маленьких детей. - Если уж пошли на такое дело, надо довести его до конца и держаться заодно, иначе всем смерть! Поликсена кивнула. - Я позабочусь о ваших женах и детях, - обещала она. В заговоре также участвовали несколько высокопоставленных придворных: четверо членов ее совета и даже мобед, зороастрийский священник и приближенный Дариона. Как оказалось, этот перс давно был возмущен правлением "язычницы" - той, что признавала, помимо Ахура-Мазды, которому следовало причислять все блага, также верховную египетскую богиню и божества своей родины. - Жрецы везде одинаковы, даже чтящие единого бога, - с отвращением заявила царица. - Не удивлюсь, если он был зачинщиком. Поликсена приказала отрубить головы священнику, четверым членам совета и всем тридцати царским лучникам - и сознавшимся, и промолчавшим. Никто не выступил против; промолчали и оба царевича. Однако на другой день после казни Поликсена сама нашла Мелоса. - Ты считаешь, что это слишком жестоко? Если бы я отправила остальных на рудники или в каменоломни, это была бы та же смерть, только медленная и гораздо более ужасная. А оставить несознавшихся в живых и на свободе, даже в тюрьме, - значит позволить искре разгореться в пламя! Иониец покачал головой. - Я тебя не осуждаю и даже согласен, что это правильно, - сказал он. - Но зачем... зачем ты поступила так теперь, когда... - Когда пламя вот-вот вспыхнет само? - спросила царица. Мелос кивнул. Поликсена отвернулась. - Ради идеи... ради той великой идеи, которая создала наше государство, - страстно сказала она: будто обращалась уже не к своему собеседнику, а к вечности. - В конце концов, идеи - главное, что остается после нас... Чтобы наш опыт, наши неудачи послужили успеху тех, кто окажется лучше нас... или счастливее! Вечером этого дня Поликсена сидела в своем кабинете за столом, поглядывая на груду неразобранных свитков. Она ни за что не принималась. И вдруг, вместо того, чтобы начать читать, схватила восковую табличку и палочку для письма. Она стала чертить иератические знаки - сначала медленно и неуклюже, а потом, по мере того, как вспоминала священное египетское письмо, все быстрее. "Помнишь ли ты меня - тот, который был моим мужем? Помнит ли меня мальчик, которого мы с тобой родили, и что ты говорил ему обо мне? После того, как мы расстались, я словно прожила несколько жизней, и теперь кажусь себе неимоверно старой. Только в Черной Земле, где я провела юность, где я была твоей женой, я могла обрести успокоение. Знай, дорогой брат, - чем больше времени отделяет меня от тех дней, когда мы были вместе, тем ярче они сияют для меня. Я ни о чем тебя не прошу - прошу лишь вспомнить обо мне и подать весть, если ты жив..." Поликсена исписала всю табличку и еще одну - и, закончив, с пылающими щеками и остановившимся взором, долго сидела, целиком погрузившись в свое прошлое. Затем встала и положила обе таблички на полку, поверх стопки чистых. Завтра она перепишет это письмо и отправит в храм саисской Нейт. Некоторым жрецам все же можно верить.