Сумерки Мемфиса

Ликандр был ранен довольно тяжело, но, обладая богатырским здоровьем, быстро пошел на поправку. Он скоро заверил Поликсену, что нет нужды сидеть с ним, - коринфянка взяла заботы о своем герое на себя, не доверяя его чужеземным рабыням. Обе эти женщины были египтянки. У них, в их тесном доме, отныне будут постоянно жить две египтянки! Пожелает ли Филомен вообще вернуться сюда, нигде не находя отдыха от варваров?.. Когда лаконец отпустил ее от себя, Поликсена занялась приготовлениями к дворцовому празднику. Они с Нитетис подробно обсудили, как следует эллинке одеться: это первое появление было очень важно, даже несмотря на то, что царевна рассчитывала не привлекать к своей наперснице взоры. Египтяне придавали намного больше значения нарядам и украшениям, чем эллины: греки, облачаясь, прежде всего стремились показать красоту и силу тела, а для египтян тело было только основой, с которой и начинали работать мастера – делавшие прически, раскрашивавшие лицо и тело, подбиравшие драгоценности и платья. В конце концов человек часто преображался до неузнаваемости. Хотя на египетские обычаи оказало влияние долгое правление Априя и Амасиса и увлечение всем греческим, как и азиатские поветрия, в главном мемфисский двор не изменился – господа Та-Кемет, собиравшиеся на пирах и храмовых церемониях, совсем не походили на тех людей, над которыми в уединении спален трудились искусные косметологи и парикмахеры. Такой искусной служанкой была подаренная Поликсене женщина по имени Та-Имхотеп, прежде всего остального поразившая эллинку своим именем. "Земля Имхотепа" - рабыню звали в честь великого мудреца, целителя и зодчего древних времен*: египтянка знала об этом и немало этим гордилась. Поликсена почувствовала, что даже побаивается этой рабыни, которая была в Египте намного больше своей, причастной древним тайнам, чем она сама. Та-Имхотеп была молчалива, разговаривая только по делу, но, казалось, намного лучше новой хозяйки понимала, как той следует одеваться, красить лицо и подавать себя – в своем новом положении. Когда Поликсена получила от царевны деньги, жалованье или задаток, вместе с хозяйкой Та-Имхотеп отправилась на рынок, где уверенно провела эллинку по нужным рядам: они набрали целый ящичек косметики, без которой не могла обойтись ни одна знатная египетская госпожа, украшения, пока только на один выход, потому что больше себе Поликсена не могла позволить, и одежду. Полупрозрачное белое платье, которое советовала ей рабыня, напоминало греческие хитоны, но было более сложного покроя: в складку и с рукавами до локтей. Само собой, сейчас одеться на царский пир по обычаю своей страны эллинке было невозможно. Поликсену смутило, что ткань так тонка, хотя она знала, что даже замужние египтянки одеваются весьма смело. Но к этому платью они выбрали серебристую накидку, под которой можно было скрыть все, что следовало. Позаботившись о себе, Поликсена купила одежду и обеим рабыням. Та-Имхотеп поблагодарила госпожу, молча поклонившись со сложенными перед грудью руками, но Поликсена почувствовала, что служанка воспринимает это как должное. Да, египетские рабы отличались от греческих – и, конечно, особенно когда состояли в услужении у чужеземцев. Правда, вторая служанка, постарше, казалась более забитой – она, по-видимому, делала по дворце черную работу и в доме новой госпожи только ревностно выполняла ее указания, помогая на кухне и с уборкой, и никогда не предлагала ничего сама. Но и это оказалось для Поликсены большим облегчением. Она спросила у кухонной рабыни ее имя, попыталась выспросить что-нибудь еще, но та отмалчивалась; и госпожа оставила ее в покое, приняв эту помощницу как добавочные рабочие руки. Поликсена вначале опасалась держать при себе такое существо, о котором совсем ничего не знает, но потом подумала, что преувеличивает угрозу. Это только потому, что у нее до сих пор не было привычки держать рабов… На второй день, перед сном, когда Та-Имхотеп помогала госпоже мыться, Поликсена спросила ее, откуда она родом и живы ли ее родители. Египтянка, прекратив натирать хозяйку натроном, посмотрела ей в лицо и слегка улыбнулась, видя, как непривычно милостнице царевны, чтобы ее обихаживали. - Я родилась в городе Птаха, госпожа, - степенно сказала рабыня. – Мои родители служили семье его величества, но пять лет назад ушли на Запад* во время мора. Они обитают там, где следует обитать слугам его величества и царской семьи. - Обитают? – изумленно переспросила эллинка. Потом вспомнила: конечно же, египтяне верят, что умершие вечно обитают там, где похоронены их забальзамированные тела, над которыми проведены все сложные священные обряды. Она вздрогнула. Та-Имхотеп опять улыбнулась. - Госпожа желает знать что-нибудь еще? – спросила она. Поликсена поспешно качнула головой, и служанка продолжила натирать ее. Когда Та-Имхотеп осушала ее тело полотенцем, эллинка подумала, что рабыня прямо указала ей на свою значительность: Та-Имхотеп, в случае смерти, тоже следовало подвергнуться бальзамированию и упокоиться рядом со своими родителями, людьми фараона. И позаботиться об этом придется госпоже, пусть она и совсем другой веры… "Египтяне уже связывают и спеленывают меня по рукам и ногам, как своих мертвецов", - подумала Поликсена. Облачившись после купания в широкое длинное ночное одеяние, к которым Поликсена уже привыкла у египтян, она пошла проведать Ликандра. После разговора с такой истинной египтянкой, как "Земля Имхотепа", Поликсене особенно захотелось повидать сородича. Ликандр дремал, но когда хозяйка вошла, сразу же проснулся и очень обрадовался ей. Поликсена присела рядом и расспросила лаконца о здоровье; он отвечал коротко, но госпожа все время чувствовала на себе его взгляд – и когда сидела рядом, и когда ходила по комнате, проверяя, все ли в порядке. Вдруг Поликсене показалось, что взгляд раненого особенно настойчив - полон какой-то мольбы, которой Ликандр не мог высказать словами. Когда она вернулась к атлету, чтобы подать раненому пить, лаконец неожиданно перехватил ее руку и сжал в своей – слегка, потому что был еще совсем слаб; но Поликсена долго не отнимала руки, чтобы не растревожить его. Вдруг ей показалось, что ей предстоит новая трудность и новая борьба… Как же она не догадывалась! Ликандр питал к ней чувства, как и Аристодем; совсем другие, нежели этот философ, но кто мог знать – не более ли сильные? И после того, как Аристодем уехал в Навкратис, не обрадовался ли лаконец исчезновению соперника, пусть наружно и сожалел о несчастье с философом? Поликсена посмотрела в серые глаза Ликандра и укорила себя. Может, она все это надумала? Но взгляд раненого в эти мгновения был так ласков и настойчив, что она не удержалась и улыбнулась ему; и Ликандр улыбнулся в ответ совершенно счастливо. - Зевс-вседержитель, - прошептала Поликсена, выйдя из комнаты и взявшись за голову. – Что же с ним делать?.. Ликандр, пожалуй, был способен на еще большее безумство, чем первый ее поклонник… да он уже доказал это. Отослать Ликандра, когда он поправится, или оставить при себе? И что скажет на это брат? Поликсена решила, что попросит у царевны разрешения взять Ликандра в свою стражу. Так она сразу и приблизит лаконца к себе, и отдалит: стражнику нельзя будет заговорить о любви с госпожой так прямо, как мог бы заговорить друг дома. Но при этом лаконец будет у нее на глазах и не потеряет надежды… "Я играю с несчастным Ликандром, как играют со мной египтяне", - подумала Поликсена. Но это было единственное, что подсказывал ей разум, - чтобы никто из своих больше не пострадал. *** Царевна Нитетис прислала своей наперснице приглашение за день до торжества: предвидя, что у эллинки могут возникнуть затруднения с подготовкой. Однако Та-Имхотеп знала свое дело – должно быть, она обхаживала на своем веку не одну высокородную особу. Поликсена едва удержалась от того, чтобы расспросить египтянку, кому она служила во дворце. После благовонной ванны Та-Имхотеп выщипала ей волосы на теле: так делали и знатные эллины, но, конечно, только те, кто мог себе позволить содержать слуг такого назначения. У египтян волосы удаляли и господа, и, обязательно, - жрецы, для которых уничтожение волос на теле и голове служило соблюдению ритуальной чистоты. Умастив хозяйку маслом, египтянка надела на нее платье, чтобы не испачкать после того, как нанесет краску. Потом усадила Поликсену на стул и принялась за ее лицо, как настоящий художник. В этот раз эллинке на веки и на губы наложили золотую краску; конечно, глаза, как всегда, густо подвели черным, и, взглянув на себя в зеркало, Поликсена увидела вместо себя храмовую статую… из тех, которые египетские жрецы скрывают в святилищах. - Мне кажется, когда я вижу вас, что вы все время лжете и себе, и своим богам, - сказала она египтянке. Уже не заботясь, что говорит с египтянкой; только на мгновение Поликсене стало страшно, но она заставила себя сохранять хладнокровие. Самое позорное, что только может быть, - бояться своей рабыни! Однако Та-Имхотеп не рассердилась, и сказала неожиданную вещь. - Мы не лжем нашим богам, госпожа. Мы преображаемся для богов, чтобы предстать перед ними в совершенном образе. Поликсена подумала, что эллины мыслят похоже – только совсем иначе представляют себе совершенство и преображение; у эллинов оно начиналось изнутри, а у египтян снаружи. Но ведь, изменяя внешность, человек всегда меняется и изнутри! Привыкнув к чужому убору, скоро незаметно для себя переймешь и образ мыслей, и поведение варваров… Впрочем, причесала ее Та-Имхотеп не столько по-египетски, сколько по-азиатски, заплетя на висках тугие косы и скрутив часть их узлом на затылке. Нитетис тоже предпочитала такие прически, избегая париков. На руки, на запястья, Поликсене надели широкие серебряные браслеты; на шею – широкое многорядное ожерелье-оплечье из серебра с бирюзой и яшмой, какие особенно любили богатые египтяне: и женщины, и мужчины, имевшие такое же пристрастие к драгоценностям. Браслеты надели и на ноги, и на пальцы – несколько тяжелых колец. Потом Та-Имхотеп тронула ее прическу благовониями. Поликсена видела, что египтяне пристраивают в своих париках сосуды с благовониями, которые стекают на лоб во время празднеств, но питала эллинское отвращение к таким излишествам – как и вообще ко всем восточным излишествам. Она и так уже похожа сейчас не то на египтянку, не то на сирийку – или еще на неведомо какую дикарку. Если Филомен увидит ее в таком наряде… Впрочем, возможно, брат просто ее не узнает. Не на это ли рассчитывала Априева дочь? Надев на ноги Поликсены белые сандалии и окутав плечи хозяйки воздушной накидкой, Та-Имхотеп с достоинством отступила и поклонилась – сказала, что госпожа готова. Прекрасна, как сама Исида, прибавила рабыня. Поликсена улыбнулась. Она и египетскую Исиду-жизнеподательницу не могла вообразить без сложной прически, множества драгоценностей и краски на лице. Потом Поликсена пошла в комнату к Ликандру, проведать его перед выходом. Лаконец уже подолгу сидел и передвигался по всему дому сам, но Поликсена все еще не отпускала его. Он не просился уйти и был, казалось, только рад остаться у нее подольше; а о том, что будет после, Поликсена с Ликандром еще не говорила. И уж никак не сейчас об этом говорить. Увидев хозяйку в таком египетском образе, стоявший у своего ложа Ликандр покачнулся и сел обратно. Поликсена усмехнулась, подумав – не прошла ли у него любовь в эти мгновения? - Я тебе нравлюсь? – спросила она. Поликсена подумала, что ведет себя слишком развязно; но после этих слов Ликандр вдруг встал и подошел к ней. Он опустился перед девушкой на одно колено, как когда-то в незапамятные времена Аристодем. Лаконец морщился от боли, но поцеловал сначала руку Поликсены, а потом ногу, скрытую длинным льняным платьем. Он прошептал, что никогда не видел никого прекрасней. Поликсена на несколько мгновений замерла, придавленная этим несомненным и таким несвоевременным признанием в страсти; коринфянка стояла с колотящимся сердцем и не решалась отстраниться от Ликандра, обнимавшего ее ноги. Потом, наклонившись, Поликсена помогла раненому встать. Она была достаточно сильна, а он уже достаточно окреп – дойдя с ее помощью до постели, атлет сел и опять устремил на нее восхищенный взгляд. - Хайре, - сказал он: Ликандр давно знал, куда она собирается. – Да пребудут с тобой все боги, госпожа. Поликсена рассмеялась. - Какие, хотела бы я знать? Потом кивнула Ликандру и поспешно вышла. По дороге коринфянка постаралась выбросить из головы мысли о нем; и к тому времени, как она подошла к носилкам и уселась в них, это удалось. Ей предстояла сейчас совсем неведомая и многоликая опасность. * Приближенный фараона Джосера, почитавшийся после смерти полубогом: великий зодчий, спроектировавший его пирамиду, ученый и врач. * Египтяне верили, что царство мертвых лежит "на Западе", куда спускается на закате "Великий бог", воплощавшийся в образе солнца и носивший в разное время суток разные имена: Ра-Хепри ("скарабей") утром, Амон-Ра днем и Ра-Атум вечером. Каждый час дня и ночи, согласно "Книге мертвых", соответствовал отрезку вечного кругового священного пути "Великого бога".