Сумерки Мемфиса

Царская флотилия не вся доплыла до Самоса – два из семи кораблей потопила буря, разыгравшаяся у самых берегов Поликратова острова. Как будто Колебатель земли* противился приказу фараона. Корабль, на котором плыли Филомен и Тимей, оказался совсем близко от страшного водоворота, в который затянуло тонущих людей, снасти, обломки дерева; даже матросы пришли в ужас и растерялись. Они повалились на колени, бросив попытки выправить парус, гребцы выпускали из рук весла, и все вместе они возносили молитвы египетским богам, которые никогда не знали моря и не властвовали им… Филомен опомнился одним из первых; он закричал на египтян, и громовой голос Тимея перебил крики друга. Тимей вырвал весло у какого-то перетрусившего гребца и, спихнув его со скамьи, сам начал бороться с бурей; Филомен же бросился к мачте… Эллины почти ничего не понимали в морском деле, но были рождены для этой науки; и их пример вдохновил начальника корабля, матросов и даже рабов. Титаническими усилиями они преодолели тягу, возникшую на месте гибели кораблей, и спасли все остальные суда фараона. Потом Филомен, с режущей болью в груди после такого труда, с руками и ногами, налившимися свинцом, долго сидел на палубе рядом с таким же обессиленным Тимеем; вода по-прежнему хлестала в борта, и оба промокли до нитки, но наемники Амасиса уже не обращали на это внимания. Эллины думали, что только что уплыли от места гибели товарищей – не думая ни о чем, кроме собственного спасения. Вот так и бывает в жизни, когда боги испытывают людей… Но что еще они могли бы сделать? Коринфский царевич взглянул на любимого друга, и оба бледно улыбнулись, а потом привалились друг к другу, взявшись за руки; Филомен положил растрепанную черноволосую голову на могучее плечо Тимея. Если египтяне и подумали что-нибудь дурное, видя это, никто ничего не сказал. Они больше об этом и не заикнутся. Египтяне были плохими мореходами – не очень-то дружили с морем и персы, но даже азиаты опережали в мореплавании надменных детей Та-Кемет. Греки же превосходили их всех, и Поликрат оснастил лучший флот в известных им морях… Быть может, им следовало пойти на службу к Поликрату? Чем самовластный самосский правитель хуже Амасиса? "Поликрата скоро ждет крах, как фараоновы корабли, - подумал Филомен. – Поликрата и его царство. А вот Египет устоит, хотя его корабли и гибнут, - но пирамиды и храмы Та-Кемет смеются над вечностью…" Они причалили благополучно, в пустынной части острова; и начальник кораблей сразу же отправил к царю конного гонца, с сообщением о прибытии подкрепления. Египтяне так же, как избегали моря, не любили и лошадей – они поздно познакомились с ними и почти не пользовались конями в войске, кроме боевых колесниц. И своих вестников подданные фараона отправляли вверх и вниз по Нилу, служившему не только главным кормильцем Черной Земли, но и главным средством сообщения между городами и частями страны. Однако в войске Амасиса были хорошие наездники, и воины фараона везли с собой лошадей для своих нужд. Спустя два часа после того, как гонец ускакал, он вернулся в сопровождении целого конного отряда. Начальник, старый, но отлично державшийся на коне воин, от имени своего царя приветствовал посланных фараона, поблагодарил владыку Египта и пригласил его воинов в город, разместиться в казармах. - Что у вас там происходит? – задал вопрос начальник кораблей. Он плохо владел греческим языком, и должен был остаться присматривать за судами, вместе с матросами. Филомен выступил вперед, без приглашения предлагая послужить обеим сторонам переводчиком. С помощью Филомена египтяне узнали, что сейчас в городе спокойно, но чтобы навести порядок, потребовались большие усилия. И опасались повторения бунтов. Кто-то вызывал возмущение среди подданных Поликрата - не то самосцы, не то подосланные к ним люди… Ведь у царя бывает много гостей… Когда египтяне и самосцы объяснились, все замолчали, обдумывая неприятное положение. И тут Филомен заговорил снова. - Ну так нужно прежде всего найти этих зачинщиков и казнить, - сказал он, хотя никто его не спрашивал. – И выставить тела на корм воронам и в назидание остальным. Тогда бунты улягутся. Коринфский царевич дерзко улыбнулся в глаза начальнику Поликратовых посланных. Старый грек усмехнулся, потом расхохотался, глядя на красивого молодого эллина в египетских доспехах. - Верно мыслишь, юноша! Далеко пойдешь! Конечно, борода не могла прибавить Филомену лет в глазах опытного воина, как и египетские доспехи – превратить его в египтянина. Потом самосец прищурился, глядя на молодого наемника со своего черного коня: - Кто такой? Как зовут? Я хочу представить тебя моему царю! - Филомен, сын Антипатра из Коринфа, - ответил Филомен, все так же улыбаясь. – Пехотинец его величества Яхмеса Хнумибра… да будет он жив, здрав и невредим. Начальник Поликратова отряда обернулся к своим: - Эй, дайте ему коня! Я хочу отвезти этого языкастого к царю, пусть послушает, что за смелые коринфяне нынче служат фараону! - У нас есть свои лошади, - быстро сказал Филомен. Его щеки пылали; на Тимея коринфянин не смотрел. Неумолимая Ананке опять увлекала его собственным путем, отрывая от тех, кого он любил. Начальник кораблей, стоявший так же безмолвно, как и все остальные, приказал подвести Филомену коня. Он помнил, чем обязан Филомену и его другу… но о друге пифагорейца тоже в эти мгновения не подумал. Перед тем, как сесть на лошадь, Филомен бросил извиняющийся взгляд на Тимея и пожал его плечо, скрытое наплечником. Тимей ответил ему улыбкой и взглядом, полным понимания… и сочувствия. Филомен не очень уверенно держался на лошади, но скоро привык к тряске; начальник Поликратовых посланных и сам, видя, что гость не слишком хороший наездник, не гнал коней. Несмотря на это, они далеко позади оставили пехотинцев. Самос, город Поликрата, поразил Филомена, представ молодому эллину ожившей детской памятью о Коринфе, полудетской памятью о Самосе и войне… и, вместе с тем, предвосхищением чего-то нового. Это был по-азиатски шумный, беспорядочный и пестронаселенный белый город под бескрайним синим небом. Вокруг встречалось немало как по-гречески одетых жителей, так и людей в азиатских одеждах – длинных рубахах с рукавами и штанах-анаксаридах, в войлочных шапках и с головами, обмотанными тканью на разный манер. У них были неопрятные бороды, от них несло скотом и бараньим жиром. Персы, мидяне, бактрийцы – Филомен не разбирал их и не хотел разбирать… - Не устал, юноша? – спросил его начальник отряда. - Нет, - гордо ответил Филомен, хотя у него уже ныло все тело – с отвычки ездить верхом и после борьбы с морем. Старый вояка одобрительно покосился на него и замолчал. Они поскакали прямо ко дворцу. Дворец и двор самосского тирана, после дома Амасиса, - великолепно и тонко изукрашенного храма вечности, - изумили Филомена своей простотой и грубостью. Этим же изумил его и царь, показавшийся полною противоположностью Амасису. Казалось, что такие владыки могли дружить только политически, на расстоянии. Поликрат, который сам вышел встречать своих посланных, по-свойски обращался и с охранителями, и с придворными: это оказался пышнобородый здоровяк в узком золотом венце, который один только и обозначал его царский сан. На царе был темный плащ и белый хитон, такой же, как у его обслуги и солдат. Он сразу заинтересовался Филоменом и расспросил о нем сначала своих воинов, а потом и самого коринфянина. Внутренне дрогнув, Филомен, тем не менее, в лицо царю повторил свой совет – разыскать и казнить зачинщиков бунта. Поликрат захохотал и похлопал его мощной рукой по плечу. - Добрый совет, - сказал самосский тиран. – Я бы без него обошелся, пожалуй! Но немногие смеют мне советовать то, что я измысливаю сам, а чужаки и подавно! Потом, обратившись к своему управителю, царь распорядился дать воинам Амасиса пищу и отдых. Филомен уже едва держался на ногах, но опять отважился заговорить. - Царь, если мне будет позволено сказать… к розыскам преступников следует приступить немедленно, дорог каждый час! Поликрат кивнул, пристально глядя на него. - Так я и сделаю, - сказал он. – А ты, молодой петушок, теперь умолкни и иди отдыхать! Мне нужны воины, способные сражаться! Филомен поклонился и ушел вместе со своими спутниками следом за управителем, спиной чувствуя прожигающий взгляд царя. *** Зачинщиков изловили в тот же день – это оказались мидяне, неизвестно кем подосланные, но успевшие наделать много шуму и подкупить немало народу. Им публично отрубили головы, а головы выставили на кольях перед дворцом. Филомен, казалось, едва успел закрыть глаза, как к нему ворвались солдаты Поликрата и его собственные товарищи с этой новостью; его тормошили, поздравляли, особенно радовался Тимей, который так пешком и дошагал до дворца и почти не отдохнул. И этим вечером царь приглашал Филомена и начальников отряда к себе на ужин! Филомен был так ошеломлен всем происходящим, в чем, казалось, его воля не принимала почти никакого участия, что даже не обрадовался этой чести. Хотя, вообще-то, он знал, что Поликрат прост в обращении и не брезгует делить трапезу с самыми низкими людьми, если они ему понравились. Ужин, поданный в убранном зеленью просторном зале с колоннами, был обильный и веселый – вино лилось рекой, вдоволь было и жареного мяса, и рыбы, и всяких плодов. Филомен с охотой ел, но мало пил, ощущая большую стесненность и оставаясь настороже. После ужина необыкновенно довольный гостеприимец предложил ему и другим воинам и женщин на ночь… Филомен растерялся и отказался от женщины; ему и так было слишком не по себе, чтобы поддаваться таким соблазнам. Коринфский царевич долго не мог заснуть, несмотря на усталость, но потом его сморил крепкий сон без всяких сновидений. Утром, однако, ему и товарищам пришлось попытать свое оружие. Бунт вспыхнул с новой силой, и теперь потребовалось взяться за мечи: а гостеприимный Поликрат прежде всего бросил в бой воинов Амасиса, придерживая своих. Только его собственные военные начальники командовали отрядом. Филомен дрался пешим – только так он и умел сражаться; враг превосходил их числом, но бунтовщики были гораздо хуже вооружены и обученных солдат среди них оказалось мало. Перебив самых отчаянных, остальных воины Амасиса поставили на колени, вынудив сдаться царю. Филомен был ранен, но неопасно; Тимей тоже отделался легким ранением. Коринфянин и хотел, и опасался узнать, какой приговор вынесет этим людям Поликрат. Царский приговор оказался простым, но жестоким и потому действенным. Зачинщиков опять казнили – а остальных посадили на корабль и отправили прочь с острова, куда вынесет море. Скорее всего, им предстояло утонуть или стать добычей пиратов. Тем вечером царь опять разговаривал с Филоменом. Узнав, что перед ним ученик Пифагора, Поликрат изумился и обрадовался. Он долго атаковал коринфянина вопросами. Оказалось, что тиран весьма умен, хотя может показаться простаком и философские материи ему не близки, - но для разных занятий потребен разный склад ума... Еще дважды воинам фараона пришлось сразиться. Потом мятеж был окончательно подавлен. Не так велико было царство Поликрата, чтобы его жителей нельзя было скоро утихомирить, теми или другими мерами. Поликрат задержал у себя гостей еще на несколько дней, как ради заботы о них, - готовя их корабли к отплытию, - так и на случай повторения волнений. Но ничего больше не происходило. Перед тем, как проститься, царь опять вызвал к себе Филомена. - Я хочу сделать тебе подарок, - заявил тиран. – Проси, чего хочешь! Филомен поклонился. - Мне ничего не нужно, государь… - Вздор! – крикнул Поликрат. – Человеку всегда нужно что-нибудь, - усмехнулся он в бороду. – Я, например, желаю, чтобы ты благодарил богов за встречу со мной! Ты мне понравился! Филомен вспомнил о Поликратовом счастье и, кашлянув от смущения и немного помедлив, сказал: - Я хотел бы коня! Я всегда мечтал о нем, но никогда… - Сейчас же получишь, - кивнул царь: он широко улыбнулся в бороду, радуясь такой просьбе. – У вас в Египте небогато и с конниками, и с лошадьми! Поликрат самолично отвел Филомена на конюшню и выбрал ему отличного черного скифского коня. - Только смотри довези до Египта – и езди на нем! – велел он. Филомен низко поклонился. Но мало было этого – царь еще и самолично написал Филомену благодарственное письмо, которое велел вручить фараону. Как когда-то представлял Амасису Пифагора – но Пифагор действительно блистал своей мудростью, а Филомен сделал для Поликрата не больше простого солдата! Но, конечно, он не стал спорить. - Желаю тебе вернуть свое царство, - засмеялся Поликрат на прощание, дружески похлопав Филомена по щеке. Тот во вчерашнем разговоре за кубком признался тирану в своем родстве, через мать, с коринфскими царями. Когда все взошли на борт и корабли отчалили, Филомен сказал Тимею: - Я продам эту лошадь, а деньги разделю с тобой пополам! Его все еще мучил стыд за полученные почести. - Думаю, фараон тебя еще наградит, прочитав благодарность Поликрата, - сказал Тимей. – Если мне опять ничего не достанется, тогда уж это поделим по-честному! Он усмехнулся: впервые в словах Тимея выказались горечь и обида. Филомен обнял друга, без слов прося прощения, а тот прошептал, похлопав его по плечу: - Коня оставь себе, это будет твой подарок Поликрату! Он ведь хотел, чтобы ты на нем ездил! Филомен кивнул и решил, что скифского жеребца назовет Фотинос – светоносный, пусть тот и был черен как ночь. * Посейдон.