Сумерки Мемфиса

Весть о том, что сделал Поликрат Самосский, вдруг возымевший любовное расположение к коринфскому царевичу, скоро достигла не только Хут-Ка-Птах и Саиса, но и отдаленных уголков страны. Самосский тиран неожиданно объединился с персами против египтян – дав Камбису в помощь флот, какого не было не только у Кирова наследника, но и у его греческих соперников; а египтяне о таком и не мечтали. Уджагорресент, начальник царских кораблей, не отправлял суда в помощь Поликрату, препоручив это дело своим заместителям в столице: Уджагорресент был занят куда более важными вещами. Казначей бога, хотя и не знал тогда об измене бывшего союзника фараона, понимал, что эта военная поддержка знаменитому греческому пирату пропадет, как Нил, вливающийся в Великое Зеленое море*. Уджагорресент знал, что Поликрат легко превращает врагов в друзей; Амасис же тешил себя напоследок призраками былого союзничества и верности. Маат еще жила в Та-Кемет – и, как было всегда, ее хранителями часто выступали те, кого непосвященные охаивали: так слепые и неблагодарные миряне хулят жрецов. Уджагорресент знал, что говорят о нем самом в Мемфисе, особенно солдаты и матросы, и возложил свои надежды на священный Саис. Царский казначей надеялся, что эллинке царевны Нитетис удалось унять своих греческих дикарей, которым тупая заносчивость, свойственная ее народу, не позволит сдаться персам без сопротивления. И это в то время, как другие малые народы, устрашившись азиатских полчищ, сами накладывали на себя дань и посылали подарки Камбису! Уджагорресент давно возненавидел кичливого и речистого брата полюбившейся Нитетис чужестранки - этого осквернителя Маат, который со своим любовником был способен зажечь остальных греков в войске его величества. И им станет даже безразлично, что они сражаются на чужой земле! Такой это народ: в них куда меньше страха смерти, чем в людях Та-Кемет, и земля не пристает к их ногам! Как жрец высокой степени посвящения, Уджагорресент прекрасно понимал, что это не столько природная храбрость экуеша, сколько их дикарское невежество и недомыслие. Царский казначей, пока было возможно, отстранил от службы всех греков, в ком видел полководческий дар. Он нимало не боялся, что это ухудшит положение страны: положение Та-Кемет уже мало чем уже можно было ухудшить. И едва ли у персов найдутся лучшие греческие наемники, чем у фараона! У персов в войске нет никакого порядка, и берут они, как известно, натиском и числом, наваливаясь всем скопом; а таким образом теряются все преимущества, даваемые дисциплиной. Сторонник Априя, и сам в какой-то степени эллинофил, военачальник Уджагорресент знал, что такое греческая фаланга, - египетская пехота тоже издревле, сражаясь как единое целое, била как таран и защищалась слаженно. Пусть в воинах Та-Кемет и не было больше того огня, что в древние времена богов, но их боевой порядок был по-прежнему нерушим, как священный порядок жизни страны. Когда же Камбис со своими новыми мощными кораблями будет здесь?.. Полгода, еще меньше – сколько осталось? Из Азии прибыли новые осведомители, подтвердившие, что в Пасаргадах идут военные сборы; но никто из соглядатаев не мог судить, когда Камбису ударит в голову выступить в поход. Египтяне и греки, видевшие его, говорили об этом молодом Ахемениде разное: многие свидетельствовали, что Камбис продолжает политику Кира, бывшего "благодетельным отцом" как своему народу, так и покоренным, - но все подтверждали дикость и непредсказуемость Камбисова нрава. Чего стоила только одна его женитьба на собственной сестре, Атоссе, что до сих пор было неслыханном делом в Персии, даже среди царей и жрецов! В Та-Кемет браки между близкими родственниками в царской семье были извечным, освященным самим Амоном обычаем, препятствовавшим разжижению божественной крови и способствовавшим укреплению престолонаследия. Но ведь у персов не было заведено обожествления правителей, и поступок Камбиса шел только от его дикости.* Впрочем, даже дикость у азиатов подчинялась общественности, и каждый перс умел подчинять себя целому. Камбис перед женитьбой на сестре испросил разрешения у совета мудрых, хотя знал, что поступок его беззаконен… Греки – те, если творили беззаконие, не спрашивали ничьего разрешения. Они всегда будут необузданнее и опаснее персов. Уджагорресент весьма надеялся, что матерь богов Нейт смягчит сердце Камбиса и наполнит его смирением. Как Нейт смиряла уже многих дикарей, познавших ее величие и благодать. Бедная Нитетис уже знала, кому ее предназначают в жены и царицы, - что ж, Уджагорресент сделает все, чтобы этот брак оказался благоприятен для нее и для всей Черной Земли. Пусть Камбис вымещает свой нрав на азиатках, сестры они ему или нет. Дочь Априя и будущая мать богов на троне не может подвергнуться и не подвергнется подобному обращению! А что до других его цариц, персиянки останутся в Персии – или, если даже Камбису взбредет на ум потащить свою семью и гарем с собой, здесь их до власти никто не допустит. Женщины правят и устанавливают свою власть иначе, нежели мужчины, - жрец Нейт и воспитатель Нитетис очень хорошо это знал. Уджагорресент помнил, как ему, еще молодому князю, не успевшему добиться при дворе многого, вынесли из храма богини девочку, завернутую в тончайший лен: это дитя было словно рождено самой Нейт без смертного или божественного мужа. Уджагорресент замер в благоговении; а старые жрецы подали ему ребенка со словами: - Это твоя маленькая богиня, семер. Береги ее. Приложившись поцелуем к нежной ручке царской дочери, Уджагорресент поклялся себе, что добьется больших почестей и титулов, чем Сенмут, воспитатель дочери божественной Хатшепсут. Сенмут был великим зодчим, построившим своей властительнице прекраснейший из храмов, – что ж, разве Уджагорресент не строит и не укрепляет здание государства?* Время ныне почти забытой Хатшепсут, как и время Эхнатона, - то были годы славы Амона и Та-Кемет, когда великие царицы этой земли затмевали многих чужеземных царьков, а тем паче азиатских, которых было не перечесть. Так пусть же слава Та-Кемет возродится в Нитетис, пусть и ненадолго! Нитетис с рождения воспитывали жрецы великой богини, и Уджагорресент так доподлинно и не узнал, кем она приходится давно мертвому Априю. Ясно было одно: она старому фараону не дочь. Добиться прямого ответа от жрецов Уджагорресент не смог, даже сам получив посвящение в сан служителя Нейт. Но когда он приходил к малютке, нередко заставал ее играющей со стариком в белом платье и с царской цепью на груди, который, устав бегать с ней по садовым дорожкам и ловить мяч, брошенный неловкими детскими руками, развлекал Нитетис сказками – не только про богов и великих Та-Кемет, но и про богов иных земель. Он и познакомил Нитетис с героями Эллады. Жрецы сказали, что это брат Априя, рожденный от наложницы. Уджагорресент, даже при своем небольшом еще жизненном опыте, прекрасно понимал, что служители Нейт взлелеяли маленькую царевну в колыбели, сплетенной из всевозможных лжей. Позже, когда ее пестун умрет, Нитетис будет звать этого старика отцом – отца она никогда не видела, несчастное дитя… Несмотря ни на что – а может, именно благодаря тому, что он узнал о Нитетис, Уджагорресент уверовал в высокое предназначение девочки и вместе со всеми воспитывал и укреплял в ней сознание своей царственности. Царский семер навещал Нитетис в Саисе и привозил ей подарки, и девочка любила его почти как доброго дядюшку… Уджагорресент и был для нее добрым дядюшкой, пока это дитя не подросло и они не взглянули друг на друга новыми глазами. Женщины, если их правильно растить, созревают гораздо быстрее мужчин – хотя и старятся, увы, гораздо быстрее. Но его прекрасная Нитетис успеет исполнить свое предназначение, прежде чем увянуть. Узнав, что Амасис, осознав положение страны, обратился за утешением и советом к эллинскому философу, Уджагорресент, покинув Саис, опять отправился в Мемфис - поддержать своего фараона. Бедный старый бог, думал царский казначей. Как это тяжело – сознавать, что твои дни сочтены, как и дни той Та-Кемет, которую ты всю жизнь хранил и любил! *** Филомен понял, что на Египет идет Камбис, как только друг передал ему свой разговор с Поликсеной. - Что мы будем делать? – спросил Тимей, глядя на притихшего филэ. Видя, как принял слова Поликсены брат, Тимей исполнился еще большего невольного почтения и к Нейт, и к самой Поликсене. - Ты не уедешь домой? По-моему, самое время подумать об этом, - сказал в ответ Филомен. Тимей вознегодовал. - Как ты можешь так говорить! А если Филомен счел, что отношения, связывавшие их с юности, уже неприличны им – двоим мужам, отрастившим бороды? Но даже если так, разве может Тимей бросить любимого друга на произвол варваров? Филомен вдруг засмеялся, притронувшись к густой, как у перса, бороде. Он аккуратно подстригал ее, но сбривать больше не думал. - Как это забавно, милый друг! Я никогда и помыслить не мог, что греки пойдут против греков, сражаясь за двух враждующих восточных царей! Потом коринфский царевич закрыл лицо руками и прошептал: - Я благодарен сестре, что избавила меня от этого братоубийства… Я знаю, что многим нашим наемникам уже безразлично, против кого и с кем драться. Ничего хуже для эллина и быть не может! Тимей приобнял его. - Как же ты будешь потом? Ведь тебе придется… - Тимей поперхнулся в кулак, - снова служить, если ты останешься в живых! И если все же не решишься уехать! - Бежать мне уже поздно, - откликнулся Филомен. Он глубоко вздохнул, такой же черный и оливково-смуглый, как любой азиат. - Что ж, быть может, я и вернусь на службу к фараону Египта, кто бы им ни стал после смерти дряхлого царя! Погибать, сражаясь за египтян, как наши несчастные товарищи, я не намерен, - засмеялся коринфянин. Тимей обхватил его лицо ладонями и заглянул в глаза. - А ты не боишься, Филомен, что потом персы двинутся на Грецию? - Безусловно, когда-нибудь это случится, если персы создадут и укрепят свою империю, а мы не объединимся, прекратив свои раздоры, - легко согласился Филомен: хотя его темные глаза сузились при этих словах. – Но Египет не азиатская земля! Это земля, которая управляется законами, недоступными пониманию персов, так же, как наших заезжих людей! И удержание под своей властью многих враждебных друг другу стран неизбежно ослабит Камбиса, рассеяв его силы, нужные для новых завоеваний. А Египет на Элладу не пойдет… кончились его времена! Тимей восхищенно смотрел на друга и думал – кем тот мог бы стать, если так рассуждает уже в двадцать один год! Филомен мог бы сделаться великим полководцем… если бы так судила ему Ананке. - Я буду с тобой, что бы ни случилось, - скрепил Тимей, сжав обеими руками смуглую руку Филомена. Коринфский царевич улыбнулся с нежностью. - Я знаю, филэ, - сказал он. * Так египтяне называли Красное море. * История женитьбы Камбиса поочередно на старшей и младшей своих сестрах, Атоссе и Роксане, существует в изложении Геродота, как и история его сватовства к Нитетис. Геродот утверждает, что младшая из сестер и жен персидского царя, Роксана, сопровождала его в Египет и была убита Камбисом в порыве ярости, зато старшая пережила ее и Камбиса и, благодаря интригам, в борьбе за власть, вступила в новый брак с другим потомком Ахеменидов. Также кровосмесительные браки долгое время существовали в зороастрийских общинах – возможно, вначале этот обычай способствовал укреплению новой религии, поскольку ее последователей было мало. * Сенмут, приближенный и возлюбленный царицы Хатшепсут, действительно воспитывал ее дочь Неферу-Ра: имеется скульптурное изображение девочки вместе со знаменитым зодчим. Сама же Хатшепсут, чье правление было очень благодетельно для страны, особенно известна тем, что, в отличие от других цариц Египта, официально приказала именовать себя фараоном и говорить о себе в мужском роде.