Сумерки Мемфиса

Яхмес Хнумибра, Могучий Бык Маат, сын Нейт, Месут-Ра, скончался. Он умер от старости в своей постели, ожидаемо, тихо и мирно – но вся Та-Кемет оделась в синий цвет скорби и рыдала по нем так, будто фараон погиб безвременной смертью. Народ Та-Кемет и многочисленные иноземцы, сорок с лишним лет благоденствовавшие под властью просвещенного царя, со всею искренностью оплакивали конец длинного земного пути этого возвеличившего и короновавшего самого себя бога-простолюдина. Еще до окончания семидесятидневного срока траура, - времени, за которое тело усопшего бога должны были по всем правилам приготовить к погребению бальзамировщики, - на трон вступил наследник Амасиса Псамметих, сын его величества от великой царицы, дочери верховного жреца Птаха. Но от молодого фараона уже не ждали многого; и, привыкшие всю жизнь созерцать лик Амасиса и повиноваться его воле, придворные и жрецы взирали на Псамметиха почти с враждебностью. Разве сможет такой наследник отстоять страну в нынешних войнах? То, что Амасис тоже был к сражениям уже неспособен, никем не вспоминалось. Яхмес Хнумибра был истинным богом на троне, и Черную Землю под его властью хранили силы, много превосходящие человеческие. Кто сейчас помнил, что Яхмес Хнумибра когда-то был простым человеком и солдатом - и низложил истинного наследника престола, настоящего Месут-Ра? Это помнили только те, кто связал с давним прошлым будущее, как разорванные нити божественных судеб. Нитетис осталась в Саисе вместе со всеми приближенными: по окончании срока траура и богослужений в столице в Саис опять приехал Уджагорресент, опасаясь за свою драгоценную подопечную. Кроме того, что Уджагорресенту следовало быть в городе Нейт как приближенному Амасиса, и он прибыл вместе со всем двором, сопровождая ладью с мумией царя. Фараону надлежало упокоиться в Саисе, среди царских захоронений: там был сорок лет назад по приказу Амасиса погребен сам злосчастный Априй. Священный Саис, всегда полный верующими, был переполнен в эти дни. К тому же, казначей бога опасался за собственное положение. В городе Птаха начались волнения, какие всегда бывают при смене царствования: в особенности тогда, когда после всеми любимого и надежного правителя на трон вступает ненадежный и безвестный. Теперь еще и сподвижники Амасиса схлестнулись с жрецами Птаха, может быть, подстрекаемыми великой царицей и матерью нынешнего царя и самим Псамметихом. Сорок лет назад Египет пережил это. Но сорок лет назад стране еще не грозил Камбис… Как же коротко мыслят люди! Нитетис плакала по старом фараоне, как будто он был ее отцом, а не убийцей ее отца. - Он был богом, - сказала египтянка Поликсене, когда наперсница пришла в недоумение, видя эти слезы. – Ты не понимаешь нас, эллинка, до сих пор… каждый Хор на троне становится богом, даже если не был им от рождения: если правление этого царя благодетельно и его отец, Осирис, улыбается ему… - Благой царь становится богом, даже если им не был? – переспросила эллинка. Поликсена долгим взглядом посмотрела на царственную подругу, одетую в синий траур, - и, казалось, ей стало понятно о Нитетис то, чего она не понимала до сих пор. И Нитетис это увидела. - Да, именно так, - сказала Априева дочь. Поликсена кивнула. - Такова Маат, - сказала коринфская царевна. – В Азии некоторые вздорные цари тоже велят поклоняться себе как воплощению богов, но только у вас обожествление государя означает такой благой порядок для всей страны… и такую ответственность для самого властителя… Нитетис подошла к ней и обняла, закинув руки на шею и перепачкав подругу краской, размазавшейся по ее прекрасному лицу. - Что бы я делала без тебя, - сдавленно сказала она. - А я не знаю, как была бы без тебя, - призналась Поликсена. Отвернувшись от госпожи, эллинка подошла к окну и выглянула в сад. Ей не верилось, что на улицах, за этими купами деревьев из разных стран, рассаженными в такой гармонии, сейчас происходит почти война, так что им даже нельзя выходить наружу… египтяне, для которых смерть фараона была маленьким концом мира, теряя своего владыку, теряли голову. Поликсена повернулась к Нитетис. - Как ты думаешь, царица… - она впервые назвала так свою госпожу. – Не следует ли моему брату вернуться на службу? Ведь он потеряет свои воинские навыки, он потеряет себя… это такие люди, как ты и Уджагорресент, всегда заняты! Недавно Поликсене привезли письмо от Филомена – короткое, но не оставляющее сомнений в его любви к сестре и том, что Филомен полностью сознает свое положение. Как же умен ее дорогой брат! Он сейчас занимался хозяйством, объезжал окрестности на своем Фотиносе, но это не отнимало у него много времени, и он жаждал настоящей деятельности… - Ты думаешь, твоему брату следует пойти на службу к Псамметиху? – спросила Нитетис, казалось, всерьез задумавшаяся над этим вопросом. – Уджагорресент говорил, что молодой фараон еще совсем неопытен и неуверен в себе, потому что он не сам пробивал себе дорогу. Псамметих не Амасис, и он послушает, если Уджагорресент укажет ему на твоего брата. Сын Амасиса даст ему должность в войске. - Но Уджагорресент не любит моего брата и опасается его влияния на греков, - тихо договорила Поликсена то, что подразумевала Нитетис. – Казначей бога не позволит ему стать военачальником, чего только и заслуживает и желает мой Филомен… И если брат сейчас вернется в вашу армию, скорее всего, будет убит как рядовой солдат. Нитетис кивнула. - Очень хорошо, моя дорогая, - серьезно сказала она. – Ты уже прекрасно разбираешься в политике и в том, как политики поступают даже с теми, кого любят. Она усмехнулась, а на душе у Поликсены стало холодно. Но коринфская царевна заставила себя отогнать дурные мысли. Ей-то со своей будущей царицей никогда не придется ничего делить, а значит, она никогда не встанет у нее на пути! Нитетис опять обняла ее. - Нам следует снять траур, - сказала она, вытерев глаза присборенным рукавом синего платья подруги. – Его величество воссоединился с богами… началось новое время. - Бедный Псамметих, - сказала Поликсена. Она вдруг взглянула на царевну в тревоге. - Нитетис, а что же будет с Пифагором и нашими братьями? Учитель был нужен Амасису, я знаю… но ведь Псамметиху наши мудрецы ни за чем не нужны! - Ваш божественный учитель, как мне представляется, сам определил свою судьбу… или решил, что его судьба определена, - задумчиво ответила Нитетис. – Думаю, что Пифагор хочет сдаться Камбису в плен и постичь халдейскую мудрость, которой ему здесь не хватало! Поликсена вздрогнула. - Что ты! - А может, философ хочет попытаться смягчить сердце Камбиса, научив его своим добродетелям? – спросила Нитетис сама себя, уже словно бы не слушая свою наперсницу. – У вас храбрые мудрецы, я знаю! - Учителю просто некуда сейчас бежать, - сказала Поликсена. - Некуда, - согласилась Нитетис после долгого молчания. – Но ваш самосец и не побежал бы, верно? Поликсена кивнула, не сомневаясь в этом. В тот же день Поликсена написала брату подробное, полное любви и размышлений, письмо – и не сомневалась, что Филомен последует всем ее советам. *** Немного погодя, когда обе царевны опять стали выходить и видеться со своей охраной, Поликсену застал одну в саду и отозвал в сторону Ликандр. Лаконец очень изменился на службе у Нитетис… может быть, благорасположение богини так подействовало на него: из серых глаз исчезло свойственное его народу сознание суровой обреченности, хотя сохранилось выражение мужества. - Госпожа, мне нужно поговорить с тобой, - настойчиво попросил он. Поликсена улыбнулась. - Слушаю тебя. Ликандр улыбнулся в ответ, и она невольно залюбовалась лаконцем. Атлет цвел здоровьем, стал гораздо ухоженнее и одевался и вооружался теперь значительно богаче прежнего: хотя, как и раньше, на эллинский манер. Все ее эллины носили греческие доспехи. А главное – она теперь гораздо чаще видела у него на лице выражение радости, радости каждого дня. Вот только она знала, как объяснить эту радость… Ликандр вдруг опустился перед ней на колени. Хотя Поликсена ожидала этого; и сердце у нее сжалось. - Госпожа, ты давно знаешь… Он запнулся. - Да, - с волнением ответила Поликсена. – Но ведь ты сам понимаешь, что я… - Да, я знаю, в чем твой долг, - ответил лаконец. Он поднял голову: сознание долга в благородных мужчинах и женщинах ему было понятно как никому другому. - Но я вижу… и ты видишь, что сейчас происходит, - сказал Ликандр. – Я хотел предложить… Если будет нужно спасать тебя, я могу увезти тебя в Спарту, если тебе не найдется места в Коринфе или на Самосе. Меня там помнят и примут! Он улыбнулся, глаза засветились гордостью. - Ведь ты знаешь, госпожа, какова верность у мужей Спарты и как крепка их память! Мы - не то, что другие полисы, где мужчины изменчивы, как персидские собаки! Поликсена, забыв себя, погрузила руку в темные коротко остриженные кудри. - Как же мне не знать вас, милый! Глядя на влюбленного в эти мгновения, она почти любила его сама. Потом, как отрезвление, вдруг пришло осознание его слов. Того, какими словами Ликандр говорил о будущих повелителях Египта! О будущем супруге ее госпожи… Поликсена положила руки на широкие плечи Ликандра, едва стоя на ногах от волнения; хотя он, крепко обняв ее колени, не давал ей упасть. - Я подумаю над твоим предложением… но приму его только в том случае, если другого выхода не останется, - проговорила она дрогнувшим голосом. – Только не сочти, что я играю с тобой…. Ликандр качнул головой. - Я никогда бы так не счел. Он встал на ноги, оказавшись выше ее на голову. - Я ведь знаю, что даже если ты не любишь меня, ты не любишь и никого другого! – сурово сказал лаконец. Поликсене вдруг представилось, что будет, если она выберет здесь мужа… и не эллина, а египтянина: или, страшно выговорить, перса! Ликандр тогда убьет этого человека, а потом бросится на собственный меч. Так и будет. Спартанец признается в любви только однажды, потому что свое сердце и верность можно отдать лишь однажды! - А что ты думаешь о… о Камбисе, Ликандр? – спросила Поликсена. Она замерла в смущении и страхе перед его ответом. Ликандр долго молчал. - Я понимаю, что Египту остается только сдаться, - мрачно ответил он наконец. – Но эллинам теперь не след здесь долго задерживаться! - Но ведь ты долго служил египтянам, и Спарта сейчас в союзе с Египтом, - заметила Поликсена. Она мало говорила с лаконцем, а может, стоило бы. Этот воин был немногословен, как и все его сородичи, - но умнее, чем его считали презрительные и просто завистливые философы. - Египет другое дело, - сказал Ликандр. – Египет никогда на нас не покушался! И у египтян есть честь, не то что у поганых персов! Атлет сжал в кулаки свои руки: казалось, одежда на нем треснула от напряжения всех мышц. Поликсена шагнула к нему, желая успокоить… и неожиданно ощутила, как Ликандр обнял ее. Ее никогда еще не обнимал чужой мужчина, еще и с такой силой; но она не испугалась и не ощутила отвращения. Поликсену охватил жар; она подняла голову, в слепом и страстном ожидании того, что последует. Ликандр склонился к ее губам и поцеловал ее. Он, должно быть, тоже никогда еще не целовал женщину, как она - мужчину; но это первое соприкосновение губ и языков было огненным соприкосновением душ. Несколько мгновений Поликсена не могла вспомнить себя в объятиях лаконца; потом он отпустил ее, по-прежнему придерживая за плечи и талию. Они тяжело дышали и не смотрели друг на друга. - Ликандр, нас могут увидеть, - прошептала наконец коринфянка. Воин отпустил ее совсем, и она, отступив назад, села на скамейку. Поправила волосы, одежду; Поликсена не знала, ни что делать сейчас, ни даже что думать. Она чувствовала, что влюбленный не сводит с нее глаз. Поликсена облизнула губы и вспомнила, как ее целовала Нитетис. Совсем другой Эрос и другой пламень… но это сознание помогло ей вспомнить о долге, о долге перед всеми. Девушка набралась смелости поднять глаза. - Ликандр, это не должно повториться… пока я здесь, - твердо произнесла Поликсена. Она развела руками и покачала головой, отчаиваясь донести свою мысль до лаконца; но Ликандр и в самом деле понимал гораздо больше, чем ей казалось. Он кивнул. - Это не повторится. Потом улыбнулся ей, и Поликсена почувствовала себя так, точно ее связала с этим воином любовная клятва. Ликандр согласен примириться с ее близостью с женщиной; но вот соперника… Поликсена резко встала с места. - Мне пора. Ты тоже иди, - приказала она, наконец вспомнив все о своем и его положении. – Я не забуду этого разговора, - прибавила она. Ликандр еще раз улыбнулся; потом торжественно поклонился госпоже и ушел, расправив под посеребренными бронзовыми доспехами и без того нагоняющие страх плечи. Поликсена, глядя ему вслед, сознавала, какое огромное чувство этот воин уносит в своем сердце. Коринфянка прикусила пальцы, на глаза набежали слезы… потом тряхнула головой и быстро ушла в дом. Она сегодня же поговорит о случившемся с Нитетис: между нею и госпожой не должно быть таких тайн. И даже если она умолчит о свидании с Ликандром, царевна все равно поймет. Они слишком открылись друг другу, чтобы теперь получилось закрыться.