Сумерки Мемфиса

Для того, чтобы короновать Камбиса Властителем Обеих Земель, требовалось отнять у Псамметиха красно-белую корону. Уджагорресент мог с легкостью представить, что чувствовал наследник Амасиса, когда у него отобрали – может, прямо с головы сорвали священный убор, чтобы отвезти корону Та-Кемет персу. Что ж, показав себя сейчас смелым и достойным правителем, Псамметих может только приблизить свой конец! Корону великой царицы, соединявшую в себе солнечный диск и двойное перо истины, Маат, вероятно, забрали у матери Псамметиха без усилий. Царские жены, которым не нужно во что бы то ни стало гибнуть за честь и правду, могут проявлять государственную мудрость, непозволительную для их мужей и сыновей: и спасать этим тысячи жизней и будущее страны. И такую же мудрость могут проявлять царские советники… Камбис перед коронацией забыл даже о молодой жене, со всем пылом неофита молясь и принося жертвы Нейт. Он собственноручно заколол на ее алтаре двоих лучших быков и пару лучших коней из собственных стад, хотя египтяне, чуравшиеся этих степных животных, не жертвовали богам коней, а Нейт не любила кровавых приношений. Жрецы великой богини смотрели, как жертвы в судорогах умирали под жертвенным ножом перса, со смесью удовлетворения и страха, которого не могли высказать ясно, но который все разделяли. Выйдя из храма, царь царей вернулся во дворец и предал себя в руки слуг, которые должны были сделать из него верховного бога Та-Кемет. Понял ли перс ясно, что берет на себя и чему подчиняется, принимая такую священную власть? Никто не мог сказать. Камбису обрили голову, сбрили бороду и удалили волосы на всем теле, как делали жрецам. Фараон и являлся одновременно верховным жрецом каждого храма, могущим замещать собственных служителей храмов. Фараон также приносил жертвы и возносил мольбы перед собственным священным изображением в храмах, возведенных для своего прославления: ибо владыка Та-Кемет, сын Ра и воплощение Амона, являясь божеством, одновременно был отчужден от своей божественности и преклонялся перед нею во всей чистоте сердца, как служитель Маат. Дано ли варвару, азиату, понять все тонкости Маат? Уджагорресент чем дальше, тем больше сомневался в этом, наблюдая за поведением персов и самого персидского царя. Но можно было на какое-то время поработить их разум и душу слепым преклонением, потому что этому народу свойственно раболепствовать перед чем угодно, не вникая в суть… простых персов можно будет даже удержать в подчинении, сотворив им нового кумира. Но прочно ли будут стоять ноги у этого кумира? И что сам Камбис будет иметь в своем сердце? Уджагорресенту это было далеко не безразлично, ибо царский казначей, используя многое к своей выгоде, всегда сохранял в душе трепет перед Маат. Он был этим истинный сын Та-Кемет. И когда он в первый раз увидел царя персов, который вышел к своим воинам и к побежденным египтянам в образе египетского бога, Уджагорресент про себя ужаснулся тому, что творит и что ожидает страну. Камбис позволил всем пораженным персам увидеть свое тело, покрытое неровным загаром, украшенное старыми и новыми шрамами. Царь персов, подчиняясь ритуалу, надел только простой схенти и пектораль: с сокологлавым богом с диском и уреем, образом Ра-Хорахти*. Браслеты и несколько ожерелий, из золота, яшмы, сердолика и раскрашенных глиняных колечек, дополнявшие это платье, не могли изменить впечатления возмутительной и непристойной обнаженности; хотя такое же одеяние на египтянах смотрелось совершенно приличным. Насколько же одежда образует человека и соответствует его духовному складу, путям его сердца! Но сильнее всего в глаза бросалось не это – а то, что Камбис сбрил свою холеную бороду, гордость мужа и перса, а тем паче царя. Голову великий азиат, правда, скрыл под белым кожаным шлемом, какие носили египетские солдаты; но даже обритая голова не так смущала взор, как оголенный подбородок. Уджагорресент услышал, как глухо заворчали, подобно животным, бородатые и плотно одетые персы, увидев перед собой такого царя. Они готовы были простираться ниц перед Ахеменидом, сыном и наследником великого Кира. А на это существо могли, пожалуй, наброситься, как на неведомое враждебное идолище!.. Но только пока не привыкнут, быстро соображал царский казначей; он первым простерся ниц перед Камбисом, подавая этим пример египтянам. За египтянами, по привычке, стукнули лбами в пол и азиаты. Потом можно будет позволить Камбису отрастить бороду и волосы, думал Уджагорресент. Можно будет позволить опять надеть длинное платье! Амасис тоже часто носил такие одежды, и многие из египетской знати давно предпочитают наряды азиатского покроя! Ведь при египетском дворе уже многие века бывает столько азиатских посланников, и столько фараонов брали себе в жены дочерей хеттов, митаннийцев*, сирийцев, ассирийцев, вавилонян! Только бы сгладить первые трудности, самые великие: а потом люди привыкнут видеть над собой такого царя и подчиняться ему. Персы, как и египтяне, любят постоянство, хотя персы истинного постоянства не знают – у них в головах такой же сумбур, как тот, что царит в Камбисовой империи. Маат ведома только сынам Та-Кемет. И Камбис, сам не зная того, приехал в Та-Кемет, чтобы познать Маат! Ну а если персы привыкнут к царю, почитающему Маат… ведь персы восприимчивы к чужим влияниям более, чем все их соседи и подвластные им народы, хотя все азиаты податливы… Закончить эту мысль царский казначей едва смел даже мысленно; даже начало ее кружило голову. Тут к подданным вышла и прекрасная супруга Камбиса, и все пришли в восхищение. Мужчины в чужом одеянии могут вызывать у других мужчин гнев и жажду крови; но такие женщины, как Нитетис, только пленяют. "Что ты скажешь, моя Нитетис, если я брошу к твоим ногам всю Азию? Или ты сочтешь, что я слишком стар для этого? – подумал Уджагорресент, подняв глаза после второго земного поклона. – А если эти царства покорятся нам, и так, как никогда не бывало прежде… забудешь ли ты тогда о своих экуеша?" Нет, о греках нельзя забыть. Но пока их можно держать в узде – и чем дальше, тем больше это будет нужно. Уджагорресент с любовью и с тайным значением посмотрел в глаза некоронованной царице, которая сегодня должна была взойти на трон, и отступил, склонив голову. Камбис взял жену за руку, улыбнувшись ей, когда Нитетис вопросительно взглянула на своего повелителя. Он уже научился на людях вести себя, как прилично египтянину; хотя, впервые выйдя ко всем в египетском наряде, смотрелся в нем очень странно и оглядывался временами дико, будто Камбис сам не понимал, что такое с ним сделали. Будто все превращения с Кировым сыном совершились во сне. Боги, не допустите же этого. Владыки первыми вышли из тронного зала, где все собрались, и свита из египтян и персов последовала за ними. Победители и побежденные уже почти не враждовали, поглощенные небывалыми событиями, которые им вместе выпало пережить. Греки, воевавшие за тех и за других, казались такими же изумленными наблюдателями: хотя греки пока были наблюдатели сторонние. Которые, при своей сметливости и предприимчивости, непременно обернут к своей пользе то, что делает с Та-Кемет Камбис! Если экуеша только позволить… Уджагорресент нашел взглядом Поликсену, которая шла в окружении своих греческих охранников и казалась какой-то потерянной и одинокой. Царский казначей знал, что Поликсена с Нитетис не встречались уже больше недели и, конечно, успели весьма отдалиться друг от друга: ведь столько всего случилось в жизни дочери Априя! Об этом не напишешь ни в каком письме, и тем более сейчас… Но стоит им сойтись, как они опять сблизятся. Уджагорресент, больше половины жизни наблюдая за гаремом его величества, знал, как быстро сближаются женщины: а такие умные и образованные подруги, как Нитетис и Поликсена, очень ценят и любят друг друга, потому что мало встречают себе подобных. Разумеется, Нитетис помнила, тосковала о своей эллинке каждый день и хотела вернуть ее! Найдя филэ, сердечного друга, как говорят эти осквернители Маат, уже не сможешь расстаться с ним, не оторвав часть себя! Ну что ж, пусть. Пока это не опасно – и союзы женщин, в отличие от союзов мужчин, Маат не подрывают. Уджагорресент заставил себя сосредоточиться на церемонии. Все мысли о прошлом и будущем проносились в его голове, отвлекая его и позволяя сохранять хладнокровие; но сейчас царский казначей должен был забыть обо всем, кроме ослепительного настоящего. Камбис, выведя жену из дворца на главную аллею, вскочил на колесницу, на которую следом взошла Нитетис. Камбис собирался сам править, и колесница была его собственная – парадная золотая! Уджагорресент знал, сколько мужества нужно его Нитетис, чтобы сейчас поехать на этой персидской колеснице перед глазами всего Саиса и всего азиатского войска. Но храбрости ей не занимать. - Мы идем в храм Нейт! – в тревоге воскликнула Поликсена, шагавшая за царской колесницей в толпе своих греков. – Это против обычая! Ликандр, который шел рядом, покосился на хозяйку. За эти дни, временно потеряв любимую госпожу, Поликсена незаметно для себя сблизилась с лаконцем сильнее, чем раньше; хотя он не пытался больше ухаживать за ней. - Какого еще обычая? – хмуро спросил ее воин. - Они должны венчаться на царство в храме Ра! – ответила коринфянка. – Но Камбис пожелал получить корону из рук верховного жреца Нейт! Видишь ли, он признает власть только той богини, которой приносил в Саисе жертвы! Ликандр пожал плечами. Он, как и многие греки Саиса, преклонялся перед могуществом великой женской богини; но в египетских священных церемониях ничего не понимал и переносил их со спартанской стойкостью, но без всякого сочувствия. - По мне, так это все едино, - ответил лаконец госпоже. – Они тут у себя уже и так нарушили все что можно, когда поставили царем перса! Пусть благодарят своих богов, что он хотя бы Нейт признает! Поликсена усмехнулась. Как-то, когда она спросила своего поклонника, что он думает о длинных египетских обрядах, лаконец прямо сказал – что, по его мнению, они придуманы людьми, которым больше нечего делать. Отчасти коринфская царевна не могла не признать, что Ликандр прав; но, вместе с тем, он не понимал многого, что составляло жизнь египтян. И Камбис, похоже, тоже не понимал. Но победитель в этом и не нуждался. - А что ты думаешь о нем? Об этом? – понизив голос, спросила Поликсена, показывая своему верному слуге и другу на диковинного Ахеменида, будущего фараона. Ликандр выругался. - Одни мойры его знают! Вырядился, как… - Тихо! – шепнула Поликсена в ужасе, хотя азиаты и египтяне шли далеко от них. - Теперь он - ни своим, ни чужим, - сказал лаконец. – Или персы его свергнут, или здесь… Плохо это кончится, госпожа, - мрачно закончил воин, покачав головой. Поликсена едва подавила желание прильнуть к нему, взмолиться, чтобы он защитил ее от всех грядущих бед. Эллинка глубоко вздохнула и сжала кулаки. Поликсена посмотрела на ту, которая не меньше нее – а пожалуй, и гораздо больше, чем она, сейчас нуждалась в защите. - Я должна быть с ней. Я люблю ее, и я должна, - прошептала Поликсена. – А ты – будешь со мной, спартанец? Она взглянула на своего охранителя, пытаясь улыбнуться. Ликандр, прямо глядя на хозяйку, улыбнулся в ответ. - Я тоже должен, и тоже люблю, - сказал он. – Ты могла бы и не спрашивать! Я буду с тобой до конца! Конечно, Поликсена могла бы и не спрашивать. Но слова преданности, произнесенные спартанцем вслух, наполнили ее уверенностью и силой на многие дни вперед. В храм владыки Та-Кемет вошли в сопровождении немногих избранных – остальные, победители и побежденные, одна благоговейная толпа, ожидали их снаружи. Поликсена и Ликандр были в числе этих немногих. И они видели, как под ноги персу и египтянке полилась кровь, смешанная с молоком, - ее проливали на брачной церемонии и во время многих священных обрядов; жрецы ходили вокруг этой пары, окуривая их благовониями и наполняя воздух монотонными песнопениями. "Хотела бы я знать, что служители Нейт чувствуют сейчас… что чувствовали, переписывая свои тексты в угоду персу", - думала Поликсена. Но по лицам жрецов ничего нельзя было прочесть… кроме удовлетворения, пожалуй. Только теперь Поликсена поняла, насколько эти люди веруют; и поняла, чем они могли впечатлить Камбиса. Кроме тайн богини, конечно, к которым Поликсена тоже прикоснулась. Когда царь и царица вышли к своему народу, все стихло – все смотрели на их божественные силуэты и их короны, не зная, что думать о своем будущем. А Поликсена, стоя близко к любимой госпоже, видела ее лицо. Камбис воздел руки, и толпа разразилась криками. Многие – восторженными; кое-кто – яростными; но возмущение тонуло в восторгах. Нитетис повернула голову к грекам и, безошибочно найдя свою филэ, улыбнулась ей, с любовью посмотрев в глаза. Казалось, в эти мгновения они узнали друг о друге все, о чем еще не было возможности поговорить. Поликсена улыбнулась великой царице и склонила перед ней голову. * Одна из ипостасей Ра, в которой Ра сливался с Хором. * Митанни – древнее государство на территории Месопотамии; Хеттское царство – древняя держава в Малой Азии. Оба царства – старинные союзники и соперники Египта.