Сумерки Мемфиса

Филомена и его пленных греков, которым царь царей обещал помилование, поселили на земле храма, в нескольких из бесчисленных служебных помещений. Полководец фараона, оглядев длинную глинобитную постройку с окнами-щелями, проделанными под низким потолком, и общее отхожее место за невысокой стеной, заподозрил, что прежде здесь держали храмовых рабов; но, конечно, не сказал ни слова против. После того, что эллины выдержали во время учений, в боях и в плену у персов, такие условия показались им прекрасными. Северный Саис был столь же благодатен, как Мемфис; и хотя еще стояла зима и египтянам было нежарко, такая погода нежила греков и исцеляла. К ним прислали деловитых и суровых храмовых врачей, одетых как жрецы и бритоголовых, которые промывали и осматривали раны пленников, смазывали их резко пахнущей мазью, от которой сразу уменьшались боль и воспаление; но дожившие до Саиса пленники не требовали много забот. У них под рукой была свежая вода в больших сосудах, и кормили их хорошо; греческие наемники фараона были все здоровые и очень выносливые люди, и больше им ничего не требовалось для поправления, только покой. Филомен вспомнил, как издревле называют египтяне пленников, - "живые убитые", - и засмеялся издевательской точности этого обозначения. Но он был счастлив, что его Тимей остался жив: его лучший друг оказался в числе тех двухсот выживших воинов, которым персидский царь грозил лютой смертью. Филомен много времени проводил с любимым другом, ухаживал за ним, вместе с ним гадая об их дальнейшей участи. Коринфянин знал уже, что Поликсена жива, здорова и богата: царски богата, как сказали бы у них на родине. Она могла бы укрыть у себя Тимея… но это способно переполнить чашу терпения египтян и выйти за пределы их гостеприимства. Когда-то ему дадут снова увидеться с Поликсеной?.. Как бы то ни было, Тимея с ним тогда уже не будет. Его филэ уедет домой, в Элиду, в числе товарищей-героев. Царь персов наверняка вызнал к этому времени, кого из своих воинов любит Филомен… но уже никогда не сможет нанести полководцу этой страшной раны. К тому же, Тимею пора обзавестись семьей: пусть даже его верному другу и представляется, что он совсем не любит женщин, Филомен всегда видел дальше и понимал, сколь много в предпочтениях мужчин значит воспитание и привычка. Тимей вернется в родное селение – это более не его война; и всю тяжесть, что они делили на двоих, военачальник фараона отныне понесет один. Если уцелеет здесь. Филомену все еще не позволялось увидеться с сестрой, и коринфянин понимал, что это, прежде всего, для их блага. Как он истосковался по Поликсене! Как много бы мог сказать ей! Но приходилось терпеть. С неделю эллины почти никого не видели и ничего не делали, наслаждаясь своим почти тюремным содержанием. Слишком много они пережили. По ночам Филомен слышал, как его товарищи стонут и вскрикивают во сне: они опять видели пожарище Мемфиса и множество страшных смертей, которым были свидетелями. Даже у воинов, даже у эллинов не выдерживало сердце. Но после недели отдыха их сон стал спокоен, будто матерь богов по ночам клала страждущим на лоб свою всеисцеляющую руку. Филомен не видел за это время никаких персов, хотя прогуливался по храмовому двору и даже выходил за его пределы. Он знал, что храм стерегут египетские воины, и поймал себя на том, что иногда бормочет молитву Нейт, чтобы богиня не попустила врагам ворваться в свое последнее святилище. Раненые пленники видели только лекарей, храмовых рабов и жрецов. Но в начале второй недели к ним зашла сама великая царица. Конечно, Нитетис не ступила внутрь общего жилища солдат – ее охранник-нубиец выкликнул наружу Филомена. Эллин, сидевший на тощей подстилке Тимея, пострадавшего тяжелее друга, поспешно вскочил. Филомен огладил черные волосы, теперь достигавшие плеч, и стряхнул солому с некрашеного хитона, своей единственной одежды; на миг полководец устыдился этого нищенского наряда, но потом отбросил такие мысли. Царица знала, что увидит, и пришла сюда не ужасаться, а по делу. Коринфский царевич быстро вышел наружу и огляделся. Нитетис стояла несколько поодаль, сложив руки на груди и наблюдая за ним с расстояния. За спиной ее замерла в ожидании стража: все египтяне. Увидев эллина, дочь Априя быстро подошла к нему: она улыбалась, и была прекрасна и благоуханна, как воплощение богини. Филомен без всякого понуждения, по зову сердца, преклонил перед нею колени и поцеловал ногу царицы под зеленым платьем с золотой каймой. - Как мне тебя благодарить, - прошептал он. - Встань, военачальник, - произнесла Нитетис. Эллин быстро встал. Нитетис выглядела и польщенной, и удовлетворенной, получив то, что ей причиталось, и в ее выражении сквозило также и предостережение… угроза. Ни на миг не следовало забывать, чья она царица. Филомен быстро отступил и даже руки спрятал за спину. Нитетис улыбнулась. - Как твое здоровье? - Превосходно, госпожа, - с жаром ответил молодой эллин. – И все наши поправляются. Он замолчал, и царица, конечно, прекрасно понимала, чего он ждет. Она опустила глаза, в тон платью подкрашенные малахитом с золотой искрой. - Корабли будут готовы через пять дней. Камбис не изменил своего решения. Что же вы наделали! - вдруг усмехнулась она с глубокой горечью. Филомен опустил глаза. Если он верно понял, о чем сейчас сожалеет царица, ему не было оправданий. Оправдаться он мог в другом и перед другими людьми! - Великая царица, могу ли я увидеть мою сестру? – спросил герой Эллады. - Сможешь, скоро, - кивнула египтянка: золотая кобра, вздымавшаяся над ее лбом, мигнула изумрудными глазами. Нитетис улыбнулась при воспоминании, но потом улыбка сошла с лица живой богини. - Царь приказал, чтобы тебя переселили во дворец, когда твои товарищи уедут. Камбис желает иметь тебя поблизости… может быть, он пожелает допросить тебя позднее, - холодно предупредила Нитетис. Она взглянула на него. - Но когда твои эллины уплывут, ты сможешь свободно ходить по городу и посещать храм. Филомен судорожно вздохнул, осознав, что значит это послабление. - Камбис знает, что здесь моя сестра?.. - И знает, что она моя любимая подруга, - прибавила Нитетис. – Царь, может быть, не лучший полководец на свете, но провести его очень непросто! Филомен залюбовался ее стройной фигурой, по-египетски прямыми плечами; он вдруг ощутил глубокое восхищение выдержкой молодой царицы. Персам очень не хватало такого достоинства. - Я принесла вам немного еды и одежды, - Нитетис неожиданно указала на четыре огромные корзины, которые принесли на палках незамеченные эллином рабы. – Распредели между всеми, по праву и обязанности старшего! Филомен низко поклонился. Слов ему не хватало. - Я помню, как Поликсена рассказывала о ваших встречах в казармах Мемфиса, как она носила тебе еду, - Нитетис грустно улыбнулась. – Я хотя и царица теперь, тоже даю вам совсем немного! Она помедлила. - И еще… вручаю тебе, и тебе отвечать… Царица подозвала одного из воинов, который быстро и почтительно приблизился; согнувшись, охранник протянул ей в ладонях увесистый холщовый мешочек, словно наполненный песком. Приняв невзрачный мешочек у египтянина и взвесив его в руках, Филомен опешил и попытался впихнуть его обратно в ладонь стражника. - Госпожа, я не могу… - Не бойся, это добыто не в нубийском походе Камбиса, - холодно усмехнулась египтянка. – Мой муж не привез от эфиопов ничего. Это золото храма, и вам оно очень понадобится! На каждого выходит всего щепоть! Филомен снова поклонился. - Себе я ничего не возьму, - сказал он с радостью и благодарностью. Нитетис кивнула, словно другого и не ожидала. - Я приказала бальзамировать фараона Псамметиха – отдала его в обитель мертвых здесь, в Саисе, - неожиданно тихо сказала дочь Априя. – Мои люди успели проследить за тем, где персы закопали сына Амасиса, словно падаль, и мы разрыли тело до того, как оно начало разлагаться… Нитетис положила руку на украшенный полузажившим шрамом локоть воина, хотя это было против всех приличий; и они долго смотрели друг на друга, во власти одного чувства. *** Письмо из дворца, конечно, принесло Поликсене великое облегчение, но ощущение одиночества и страха не покидало ее. Даже близость плененного брата только усиливала это чувство. И в один из дней, когда Филомен со своими эллинами поправлялся на попечении жрецов, Поликсена сказала Ликандру: - Приходи ко мне сегодня ночью. Лаконец даже не улыбнулся, так был ошеломлен предложением госпожи. Потом низко, неловко поклонился и торопливо ушел, пряча от возлюбленной пожар своей страсти, который ему так долго приходилось гасить. Даже спартанская дисциплина не могла сдерживать воина вечно! Вечером Поликсена танцевала одна, призывный чародейский танец богини, которому ее научила Нитетис. Потом она приняла теплую душистую ванну, умастила себя благовониями и отправилась в постель, которую Та-Имхотеп, конечно, догадавшаяся обо всем, застелила свежим бельем, пахнущим лотосовой водой. Верная рабыня не сказала госпоже ни слова… но Поликсена до сих пор не знала, доколе простирается верность дворцовой служительницы, и на кого распространяется. Однако сейчас эллинка не могла думать о последствиях: только о настоящем, об этой ночи. Сперва она хотела лечь совсем обнаженной, но испугалась и не решилась на это. Поликсена надела белое ночное платье и улеглась поверх простыней. Ликандр вошел крадучись, будто вражеская тень… Поликсена, вздрогнув, села на кровати и уставилась на мужчину, которого пригласила в свою опочивальню. Но Ликандр быстро прижал палец к губам. - Не бойся, - прошептал молодой воин. На нем была одна льняная набедренная повязка, и когда Ликандр приблизился, Поликсена почувствовала, что ее друг тоже приготовился к этой ночи со всем возможным тщанием. Он смущенно улыбался ей, хотя теперь в его серых глазах было неприкрытое желание; лицо было гладко выбрито, как лаконец ходил всегда с тех пор, как госпожа сказала, что он нравится ей без бороды. От эллина пахло лотосовым маслом, и его могучее тело блестело, точно атлет приготовился к борьбе. Темные короткие кудри были расчесаны до блеска. Ликандр некоторое время стоял перед возлюбленной, потупив глаза, точно перед тем, как шагнуть в святая святых… потом опустился на колени и обнял ее ноги. Царственная подруга Поликсены знала много любовных игр и ухищрений, и они пробовали вместе разное… но простые, еще несмелые ласки лаконца возбуждали ее, как ничто другое прежде. Воин целовал ее ступни, сжимая их своими горячими ладонями; потом колени и бедра, поднимая платье все выше. Поликсена тяжело задышала, чувствуя, что сейчас застонет. Когда рука любовника проникла туда, куда он почти добрался поцелуями, она застонала. Сейчас ей было больно от неутоленного желания. - Я приготовила масло… возьми, - она схватила и сунула в руку Ликандра лекиф* с маслом, спрятанный в простынях. Вдруг девушке стало страшно: а что, если лаконец не совладает с собой и сейчас набросится на нее?.. Но Ликандр никогда еще не знал женщин, и узнавал ее сейчас первой из всех. И он слишком любил ее, чтобы быть способным надругаться. Поликсена сама легла перед ним, чувствуя, как в воздухе разлился приятный запах оливкового масла. Потом она опять ощутила руку любовника там, внизу, и застонала, выгибая спину и вцепившись в простыни. Ликандр приподнялся над ней, став коленом между ног. - Я постараюсь не причинить боли, - смущенно прошептал воин. Больше он не мог говорить и думать, и Поликсена тоже; и была рада этому. Конечно, Ликандр причинил ей боль, и Поликсена вскрикнула, слезы выступили на глазах; тогда лаконец замер над ней, приподнявшись на своей могучей руке. - Прости… Поликсена не двигалась, закрыв глаза, ощущая их соединение. Здоровый жар его тела, казалось, исцелял нечаянно нанесенную подруге рану. Эллинка вздохнула, ощутив нетерпение, давно знакомое ей – и совершенно новое. Она толкнула любовника бедрами, и это побудило Ликандра продолжать. Они опять перестали говорить и думать, только чувствовали себя и друг друга, совсем по-новому; и это было так долгожданно, болезненно и сладко. Ликандр ощущал боль подруги, всю ее боль, и отдавал ей все, что имел; и Поликсена получила много больше того, что пожертвовала своему лаконцу. Излившись, он даровал и ей освобождение, и они вскрикнули от восторга вместе, вцепившись друг в друга. Потом Поликсена долго лежала в объятиях любовника, все еще не отпускавшего ее. Она даже понять не успела, как они оказались без одежды. Наконец она тихонько подтолкнула воина в плечо. - Иди, тебе пора… Ликандр тут же приподнялся на ложе, глядя на нее в недоумении, готовый оскорбиться. А Поликсена, сразу озябнув без его тепла, вместе с вернувшейся болью ощутила и ужас. Зачем она позвала этого мужчину, зачем?.. - Ты прогоняешь меня? – тихо, все еще недоверчиво спросил он. Поликсена потянулась к нему и замерла, не решаясь больше коснуться. - Нет, конечно… Но ты должен уйти, - настойчиво прошептала она. – Если нас найдут здесь утром, ты ведь мне не муж… Ликандр кивнул. - Понимаю. Он был очень оскорблен, хотя и тщился понять ее. Тогда Поликсена быстро притянула его к себе и поцеловала. Ликандр сразу ответил на поцелуй и опять обнял ее, самая великая обида таяла от прикосновения возлюбленной. - Я не сержусь, понимаю, - шепотом повторил лаконец. Теперь, когда утихла страсть, Ликандр и разумом понял сестру Филомена; и, конечно, был согласен, что нужно соблюдать осторожность. Любовники еще раз поцеловались, медленно и томительно. Потом Ликандр подобрал свою повязку и обернул ее вокруг бедер; он взглянул в окно с сосредоточенностью воина. - Как будто никого… Одевшись, лаконец взглянул на закутавшуюся в простыню подругу. Он хотел тут же спросить, прийти ли ему завтра ночью; но чутье влюбленного и воина удержало его от такого вопроса. Поликсена посмотрела молодому эллину в глаза и наконец улыбнулась, хотя румянилась от любовного стыда. Ликандр тоже улыбнулся, открыто и совершенно счастливо. Наконец она принадлежала ему, вся! Теперь никто не отнимет у него его царевну! Поклонившись, лаконец быстро ушел; а Поликсена легла назад, во взбитые простыни, вдыхая аромат благовонного пота и любовных соков. Она медленно повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. * Древнегреческий туалетный сосуд для туалетного масла, с узким горлышком и вертикальной ручкой.