Сумерки Мемфиса

Филомен приказал Поликсене немедленно отправляться домой, ей особенно теперь нельзя было подвергать себя опасности. Эллинка очень боялась за любимую госпожу, но Филомен поклялся, что присмотрит за великой царицей. Может быть, прибавил брат, этот приступ безумия царя только нужно переждать, как приступы его болезни, которая иными людьми, в том числе и египтянами, почитается священной.* Военачальник Псамметиха узнал о здоровье царя от самой Нитетис. Поликсена и царица крепко обнялись на прощанье на глазах у всех; и эллины, и египтяне смотрели на них с уважением и сочувствием. Персов, само собой, поблизости не было. Персы, как можно было понять из обращения Камбиса, - несмотря на невоспитанность многих его придворных, - оказывали женщинам своеобразное уважение, и царица Атосса в отсутствие мужа даже руководила двором: но при этом персиянки проводили с посторонними мужчинами, даже теми, которые подчинялись им, только самое необходимое время. В остальное время к госпожам допускались только близкие родственники и евнухи. Но, конечно, теперь египтяне были намерены насмерть стоять за свои обычаи – если больше не могут драться, выстоять, подобно пирамидам! Поликсена в своих закрытых носилках доехала до дому. Едва кивнув эллинам, встретившим ее, хозяйка сразу поднялась в свою комнату и села за ткацкий станок. Но скоро она вынуждена была прерваться, чтобы не испортить работу: руки дрожали, и нити путались. Поликсена села на кровать и, подобрав ноги, задумалась о своих людях и солдатах Камбиса. Здесь ее воины много времени проводят в праздности: и это неизбежно, пожалуй, не только для нынешнего Египта, но и для всех греческих полисов, кроме Спарты. И прежде, до вторжения азиатов, было так же: ненужные нанимателям наемники пили, играли в кости, посещали египетских танцовщиц и египетские праздники, охотились, ремесленничали и приторговывали по мелочам и буянили от скуки… Правда, теперь воинам побежденных египтян не до торговли, не до женщин и не до праздников, а командование уничтожено. Никто не проводит учений с ее греками – они только сами поддерживают свою силу и дисциплину, по мере возможностей. Как скоро Камбис возобновит учения со своими персами - а со своими греческими наемниками? Как это делается в Персии? - Великая богиня, Камбис ведь способен сейчас убить Нитетис, а я о чем думаю!.. – воскликнула Поликсена. Скрипнула дверь, и она, вздрогнув, быстро подняла голову. На пороге показался Ликандр, чья мужественная фигура, как всегда, заняла весь проем. Поликсена улыбнулась. - Здравствуй, дорогой. Она не встала ему навстречу, но была счастлива, что можно перед этим мужчиной оставаться такой, как есть; и что им можно больше не скрываться от других обитателей дома и от брата. Как там сейчас брат?.. Поликсена стиснула руки на коленях, и тут же почувствовала, как их накрыли теплые руки возлюбленного. Ликандр опустился перед ней на колени: чтобы заглянуть ей прямо в лицо. - Что случилось? Он смотрел на нее так, что солгать было невозможно. - У Камбиса припадок сумасшествия. Он принялся казнить всех, кто подвернулся под руку… брат отослал меня домой, а сам остался с царицей, - сказала она. Лаконец удивленно и грозно нахмурился. А Поликсена про себя подумала: а так ли Камбис виноват в том, что творит, и не наслали ли это боги. - Не думай об этом сейчас, наверное, беда пока минула! – попросила она охранителя. – Мы пока все равно ничего не сможем сделать! Ликандр кивнул. Он поднялся и сел с ней рядом, чувствуя, как ей это нужно. Поликсена же ни с того ни с сего подумала - когда начнется ристалище, которое замыслил Камбис: и как скоро египтяне окажутся вовлечены в привычные персам развлечения. - Ты не скучаешь здесь? – спросила она любовника. Атлет мотнул головой. Конечно, тому, кто влюблен, не может быть скучно. Но в Спарте Ликандр несравненно больше времени, чем здесь, посвящал бы занятиям, достойным настоящих мужчин, как считали граждане этого маленького, но великого государства. Служа наемником в Египте и мирясь со всеми обстоятельствами, конечно, Ликандр не позволял себе ныть и распускаться - пусть даже был единственным спартанцем в окружении афинян, фиванцев, аргивян и всевозможных полугреков: ионийцев, карийцев, лидийцев… Он даже овладел несколькими ремеслами, до которых его товарищи бы не снизошли, занимаясь исключительно убийством, и весьма искусно ковал, а также резал по кости и дереву… "Как бы мог ты вернуться? - подумала Поликсена с огромной любовью и жалостью к своему другу. – На какую жизнь я обрекла тебя – а еще прежде обрекла тебя эта страна?" - Я семь лет служу наемником, - вдруг сказал спартанец. Он редко рассказывал о себе, и Поликсена внимательно посмотрела на него. - Через год мне исполнится тридцать лет - дома меня только-только посвятили бы в мужчины, - продолжил Ликандр задумчиво и сурово, щуря серые глаза и касаясь своего гладкого подбородка. Поликсена подумала, что не станет возражать, если он захочет отрастить бороду. - И что же? – спросила эллинка. Он обнял ее одной рукой. - Я теперь думаю вот как, - продолжил Ликандр, мучаясь невысказанными мыслями. – Насколько же больше я видел, чем большинство наших зрелых мужей! И что сталось бы со Спартой, если бы все наши мужчины повидали то, что я? "То же, что случилось и с Египтом, когда избранный богами народ понял, как велик мир и что они вовсе не избранные", - с болью подумала Поликсена. Она положила своему другу голову на плечо. - Все видят в жизни столько, сколько отмерили им боги, - тихо сказала коринфская царевна. – И в этом промысел бессмертных, иначе и быть не может… Но везде и всегда в чести остаются сила и мужество, а также верность правде! И если твоя правда стала больше той, что известна Спарте, - значит, ты должен следовать тому, что ты узнал! Так поступил бы спартанец, и каждый грек! Ведь столько нас рассеяно по миру в поисках своего удела! Поликсена подняла голову от плеча любовника: когда их глаза встретились, Ликандр улыбнулся ее словам и кивнул. Сила, мужество и верность в чести вовсе не везде и не всегда, подумала Поликсена. Но, конечно, этот сын Лакедемона ничуть не усомнился в таком ее ответе. *** Великая царица написала Поликсене из дворца вечером того же дня, уведомив подругу, что все кончилось благополучно. Камбис успокоился и показался египтянам, и, несмотря на беспричинные казни, говорил с нею самой весьма милостиво. Нитетис уже понимала, как следует отвечать своему повелителю в таких случаях и что о нем думать, сообразуясь с персидскими понятиями. По всей видимости, такие поступки молодого Ахеменида не представлялись персам чем-то ужасным и несовместимым со званием царя: персидский закон позволял государю делать все, что ему угодно. Это оказалось бы благодетельным правлением и счастьем для империи при мудром и справедливом государе, каким был Кир, - если бы только законам Кира позволили укорениться; и превратилось бы жесточайшую тиранию, которая охватила бы ныне всю Азию, при недостойном правителе. Но преданность персов царю и его роду была поистине велика – гораздо больше, чем такого тирана терпели бы греки… Может быть, в этом и состояла сила азиатов… Царица прибавила, что Камбис в тот же день поговорил и с Филоменом. Царь царей кое-что рассказал своему пленнику о персидских обычаях, что заставило брата Поликсены иначе взглянуть на виденное здесь. Или, может быть, укрепило Филомена в ненависти к персам… Что ж, военачальник Псамметиха был очень умен и умел применяться к обстоятельствам, они обе это знали. Нитетис присутствовала при беседе своего мужа с пленником и могла сказать, что Камбис испытывал к своему храброму и сообразительному врагу расположение, которое она почувствовала с первой их встречи, – и что теперь эта приязнь даже увеличилась. Но, зная характер Ахеменида, - и азиатскую натуру, - можно было сказать, что эта приязнь способна кончиться когда угодно и чем угодно. *** Когда Нитетис с Филоменом снова остались наедине, считая только слуг и египетскую стражу, - Камбис позволил это, - великая царица долго присматривалась к задумчивому гостю, а потом неожиданно сказала: - Я желала бы задать тебе вопрос, который, возможно, тебя оскорбит. Я уже знаю вас, эллинов. Филомен невесело усмехнулся. - И ты знаешь меня, и не хотела бы оскорбить, великая царица! Спрашивай обо всем, что тебе угодно! - Ты совсем не любишь женщин? – спросила египтянка. Филомен поперхнулся, широко раскрыв темные глаза. Такого он действительно не ожидал. - Тебе известно, что нет, царица, - ответил он, когда собрался с мыслями. – Я люблю женщин… то есть способен испытывать к ним страсть. Но это чувство недолговечно, как у многих из эллинов. Мы считаем, что длительная страсть между мужчиной и женщиной приносит бедствия и лишения. - А длительная страсть между мужчинами, стало быть, не приносит, - едко сказала Нитетис. Увидев, как покраснел собеседник и как страшен стал его взор, она быстро отступила и подняла руки. - Прости, я не хотела тебя обидеть, только понять! Филомен успокоился и кивнул. - Я вижу, госпожа. Но я понимаю, что тебе желательно узнать, и могу ответить: ни к какой из женщин я еще не испытывал длительной привязанности. Ни к нашим, ни к женщинам Та-Кемет! - А ты хотел бы жениться? – вдруг быстро спросила Нитетис. – Ты ведь поэтому… Она осеклась. Но военачальник фараона понял. - Да, поэтому, - жестко ответил Филомен. Теперь он побледнел от боли – от воспоминаний об ушедшем Тимее. – У нас многие поступают так, госпожа, разрывая союз с товарищем ради семьи, когда проходит юность! Он замолчал, а царица понимающе кивнула. - Но тебе мало этого… Ты не желаешь жениться только ради тела женщины и потомства, как, по-видимому, поступает большинство эллинов, а ты хотел бы обрести в жене друга! Бывший пифагореец кивнул: мучаясь этим намерением, которое было так трудно осуществимо. - Я знаю, какую женщину ты любишь сильно и постоянно, - сказала вдруг Нитетис. – Ты не хотел бы жениться на своей сестре? Филомен вскочил с места. - Ты смеешься?.. – вырвалось у него. Но было непохоже, чтобы Нитетис смеялась. Филомен, глядя на царицу, вспомнил, что египтяне и персы смотрят на кровосмешение иначе, нежели греки: прежде всего, когда речь о царской семье. Внутри огромной семьи фараона браки между родственниками были в порядке вещей, а новый обычай персов-зороастрийцев узаконивал не только браки между братьями и сестрами, но даже между матерями и сыновьями, что в Египте было так же строжайше запрещено, как и мужеложство! Однако теперь… Кто знает, что сделает на этой земле единый бог персов… - Ты смеешься надо мной, - повторил Филомен, опять садясь в кресло. Он понял, что Нитетис еще опаснее, чем ему казалось. - Я не смеюсь, только раздумываю, - возразила великая царица. – Я лишь хотела бы, чтобы ты был счастлив, как и Поликсена! Ведь вас в этих вопросах никто не принуждает! "Это пока", - подумал Филомен. - Я благодарен тебе, царица, но у нас подобное не в обычае, - стараясь хранить спокойствие, ответил он. – И Поликсена, как ты знаешь, уже нашла себе мужа по сердцу. Нитетис примирительно улыбнулась. - Прости меня. И прошу тебя не говорить ничего Поликсене: я сейчас рассуждала как египтянка и царская дочь! Филомен поклонился: конечно, он ничего не скажет. Когда коринфянин опять появился дома, он сказал, что скоро будут устроены те самые игры конных бойцов, в которых так искусны персы. Царь приглашал их всех, всю его семью с домочадцами и воинами, прибавил Филомен. - И мне неплохо бы в самом деле поучиться у персов ратному делу, - сказал военачальник. * Геродот утверждает, что Камбис страдал эпилепсией.