Сумерки Мемфиса

Египетского наследника молодого Ахеменида назвали Яхмес, "рожденный от луны", - точно так же, как последнего великого фараона Египта. Но греческое искажение имени Яхмеса Хнумибра было настолько на слуху, что даже коренным египтянам порою казалось, что царевича-полуперса зовут иначе. Однако сама мать всегда подчеркивала, что ее сын носит одно имя с Амасисом, славное древнее имя, - если царицу спрашивали об этом. Конечно, помимо собственного имени, Хор в гнезде получил несколько тронных, священных имен, которые выбирались после длительных совещаний с оракулами. Камбис устранился от участия в наречении сыну имени: с такою же готовностью, с какой короновался по египетскому обряду сам. С него было довольно того, что его первенец... если не считать мертвого сына от Роксаны... здоров, красив и весьма напоминает как отца, так и деда. В свите персидского царя не было тех, кто бы помнил Кира в детстве, - хотя дома, при дворе Атоссы, оставались такие долгожители; но тех, кто помнил молодость Камбисова отца, было достаточно, и эти персы в один голос уверяли повелителя, что египетский царевич, когда вырастет, будет очень похож на деда. Камбис и сам слышал, что дети часто удаются в дедов, а не в отцов. И уже сейчас старший Киров сын не знал, радоваться ему такой будущности или ревновать. Но пока он окружил свою египетскую царицу нежным вниманием, ни на шаг не отходя от нее и малыша Яхмеса: будто вокруг персидского царя и вокруг обоих его престолов не шли несмолкающие войны. Нитетис, конечно, воспользовалась обещанием своего повелителя выполнить любую ее просьбу, - но захотела она немногого: чтобы ей было позволено назвать и воспитывать сына в соответствии с обычаями Та-Кемет. Это было только справедливо. Нитетис согласилась покуда остаться с маленьким царевичем в Саисе, и даже рада была растить его под покровительством богини. Она также отказалась взять кормилицу для Яхмеса, хотя во всех знатных семьях это было правилом, не говоря о царской: исполненный нежности завоеватель и тут уступил жене. Поликсена не дождалась окончания шумихи по поводу отцовства Камбиса: хотя эллинка чувствовала, что египетский наследник царя царей станет причиной многих раздоров. Великую царицу еще поздравляли, слали ей подарки как со всех концов Черной Земли, так и льстивые подношения из азиатских стран, когда Поликсену в свой черед посадили на родильный стул. Нитетис, услышав о родах подруги, тут же направила к ней Минмеса. Схватки начались даже преждевременно - недели на две раньше, чем ожидалось: если они с Поликсеной правильно подсчитали дни. Можно было надеяться, что это ложная тревога. Но когда личный врач царицы торопливо вошел в дом коринфянки, он понял, что едва не опоздал. Ребенок вышел еще скорее, чем у Нитетис. Испуганная Та-Имхотеп только-только успела приготовить воды и чистого полотна, как пришло время сесть у родильного стула и принимать дитя: вероятно, потому, что у ее госпожи были шире бедра и сильнее мышцы ног и живота, чем у Нитетис, хотя великая царица была хорошо развита телесно. Поликсена тоже родила мальчика. Та-Имхотеп это было все равно, служанка радовалась, что с хозяйкой и ее ребенком все хорошо, - а для Поликсены появление мальчика могло означать великие трудности в самом близком будущем, как и для Нитетис. Но пока что эллинка была счастлива, отдыхая после родов в постели и любуясь сыном Ликандра. Мальчик был достоин того, чтобы родиться в самом Лакедемоне: крепкие ножки, хваткие сильные ручки, густые темные волосы - волосики маленького спартанца были светлее, чем у матери, и уже вились, как у отца... Поликсена почувствовала, что глаза жгут слезы. Что только она бы не отдала, чтобы ее муж сейчас вместе с нею радовался сыну, этому самому житейскому и самому великому чуду! Брат должен был скоро приехать. Филомена давно не было с ней, пленник Камбиса оставался в Мемфисе под надзором доверенных людей Камбиса... не стал ли этот бунтовщик сам таким доверенным человеком персидского царя? Поликсена после всего, чему была свидетельницей, уже почти не удивилась бы этому. Как уже почти не сочла бы это изменой. В самом деле, кому и чему она и ее брат изменяют, оставаясь в Египте? Филомен приехал через шесть дней после родов. Поликсена и надеялась, что любимый брат расскажет ей, чем занимался, - и, вместе с тем, сомневалась, хочет ли это слышать. Но объяснения, конечно же, могут подождать! Когда Та-Имхотеп доложила ей о госте, Поликсена как раз кормила сына - как и великая царица, отказавшись взять кормилицу; тем более, что это была бы египтянка. Поликсена не в первый и не во второй день придумала маленькому спартанцу имя, но теперь у мальчика оно было. Не посоветовавшись ни с кем, мать назвала сына Никостратом, что значило "победительное воинство", если не воинство богини победы. Услышав мужские шаги, которые Поликсена по-прежнему могла отличить от тысяч других, она подняла глаза. Прежде, чем образ брата перед глазами прояснился, сердце сжалось от радости и страха. Потом Никострат, вдруг перестав сосать, хныкнул и дернул мать сильной ручкой за свисающую косу; Поликсена поспешно склонилась над ребенком, шепча ласковые слова и покачивая его. Сын Ликандра опять жадно присосался к ее груди. Неужели он, еще не научившись поднимать головку и едва открыв глаза, был способен ревновать свою мать?.. Только тут Поликсена заметила, что брат подошел и присел рядом на корточки. Когда она опять взглянула на Филомена, сынишка уже насытился и отвалился от ее груди: серые глазки закрывались. - Нужно уложить его спать, - сказала Поликсена гостю. Первые приветственные слова! - Конечно, сестра, - согласился Филомен. По его голосу Поликсена поняла, что брат улыбается; но, вместе с тем, ощутила, что он так же ревнует ее к ребенку, как Никострат ревновал к нему самому. Когда Поликсена уложила мальчика с помощью египетской няньки, которую все-таки взяла себе в помощь, она наконец смогла как следует рассмотреть брата. Филомен, конечно, изменился за время разлуки, и весьма. Египетское солнце, казалось, состарило его... хотя, конечно же, состарило: никакие масла не могли уберечь в Черной Земле от солнца тех, кто смолоду вынужден был проводить долгие часы под открытым небом, еще и в тяжком труде. Египетские поселяне, еще не достигнув старости, походили на мумии... Ах, что же она думает!.. - Как же я скучала! - воскликнула Поликсена. - Где ты... Она вовремя прикусила язык; или слишком поздно. Брат-герой улыбнулся. - Позже расскажу, хорошо? - ответил он. - Можно мне умыться и вина? Хозяйка спохватилась. - Так ты с дороги! Она приказала Та-Имхотеп позаботиться о госте. Сама же, пока брат снимал доспехи и умывался, сходила в детскую - посмотрела, как спит сын. Как всякую молодую мать, ее тянуло к нему все время, даже когда не было необходимости. Вернувшись к брату, Поликсена села в кресло напротив него. Совсем как тогда, когда она в первый раз объяснилась с Филоменом после его пленения... как тогда, когда он приехал сказать ей о сватовстве Аристодема. Брат тепло смотрел на нее. Как бывало раньше... и, вместе с тем, по-другому. - Как же я рад, что с тобой все хорошо. Поликсена, нахмурившись, пожала плечами. - Что могло случиться? Я здорова... Филомен покачал черной коротко стриженной головой и, вздохнув, уткнулся лицом в ладони. - Все что угодно могло случиться... - Как ты изменился! - воскликнула Поликсена, вдруг осознав это. Никогда раньше брат не говорил с такими недомолвками, с такой осмотрительностью, если не с тайным умыслом... не по-эллински... Коринфянка сцепила руки на животе, хотя его больше не требовалось оберегать. - Филомен, - тихо проговорила она, избегая глядеть на брата прямо, - ты пошел на службу к персам?.. Брат выпрямился в кресле, прочистил горло. - Да. Я сам хотел сказать с порога, но твой сын не дал. Поликсена прикрыла глаза и долго молчала. Наконец услышала голос брата - мучительно громкий и, казалось, насмешливый. - Ты теперь назовешь меня изменником? Поликсена открыла глаза. - Я назвала бы тебя изменником... если бы знала, чему ты изменил! Но я теперь... - тут коринфянка рассмеялась, - сама не могу ничего утверждать ни о ком из нас! А я ведь догадывалась, что ты так сделаешь, - неожиданно прибавила она. Брат улыбнулся. - Помнишь, мы с царицей играли в сенет? Я сейчас ощущаю себя так, будто мы с тобой ее союзные фишки, которые могут как погибнуть, двигаясь по игровому полю, так и победить, выйдя за его край!* - Нитетис тогда выиграла у нас обоих, - заметила Поликсена. - Тогда мы были ее противниками, - сказал Филомен. - Но фишки наделены властью, которой нет у тех, кто передвигает их, - властью решать судьбы великих игроков! Поликсена постучала пальцами по подлокотнику. - Ты теперь даже мыслишь как человек востока, брат... - Иначе и нельзя. Но ведь ты еще ничего не знаешь, - серьезно заметил Филомен. - Камбис делает меня сатрапом Ионии! Я буду его наместником в греческом царстве в Азии! Ты понимаешь, что это может значить для нас в дальнейшем? - То, что тебя убьют там, милый брат, а те, кто помнил тебя героем, оплюют тебя после смерти, - устало прошептала Поликсена. Глаза Филомена вспыхнули гневом, но он сдержался. - Люди всегда рады оплевать то, что выше их понимания, - сказал военачальник. - Неужели же ты думаешь, - вдруг с изумлением и недоумением прибавил он, подавшись к сестре, - что я поступил так из трусости или тщеславия?.. Поликсена медленно покачала головой. - Нет, милый. Она вдруг раскрыла руки. - Иди же ко мне! Я даже не обняла тебя! Филомен порывисто встал и, быстро преодолев расстояние между ними, опустился на ковер и обнял ноги сидящей сестры, прижавшись головой к ее коленям, точно искал утешения у матери. Поликсена со слезами гладила волосы брата, пропуская их между пальцами. Бедный храбрец! Не так ли персы заманивают всех храбрых эллинов - и достаточно умных, чтобы править другими эллинами под эгидой Азии?.. - Нам долго еще не быть игроками, сестра, - прошептал Филомен, не отнимая головы от ее колен. - Но уж лучше сейчас фишками персов будем мы, чем другие народы! Поликсена поцеловала его макушку. - Как бы я хотела надеяться, что ты не ошибся. *** Брату предстояло отправиться в Ионию через два месяца; и там он надеялся вызнать что-нибудь о судьбе союзной армии Уджагорресента. Филомен, а с ним и остальные, уже всерьез опасались, что греков и египтян постигла та же судьба, что персов Камбиса, засыпанных песком или погибших от голода. Некоторое время назад, еще до родов царицы, разведчики, посланные следом за войском, принесли радостные новости: сирийские князьки, отбившиеся было от рук, опять усмирены. Греки победили! Но о судьбе Ликандра это ничего не говорило. А вот теперь... Филомен все еще оставался у сестры, теперь на правах едва ли не почетного гостя, когда к ним прибыл гость, которого меньше всего можно было ждать. И, вместе с тем, Поликсена всегда ждала его. Спрыгнув со спины своего золотисто-буланого нисейского коня, Аристодем очень учтиво поприветствовал ее управителя и попросил свидания с хозяйкой. Конечно, он знал, что у Поликсены сейчас брат; но египетские обычаи вовсе не требовали от женщины так считаться с братьями, как эллинские. Афинянин был приглашен наверх, в комнату, где он застал и сестру, и брата. Поликсена держала на руках сына, о котором Аристодем, конечно, знал. Коринфянка поднялась с кресла навстречу ему, прижимая ребенка Ликандра к груди. - Афродита, - прошептала хозяйка, впервые за невесть сколько времени призывая богиню своего города. - Что ты тут делаешь?.. Аристодем печально усмехнулся и поклонился обоим. Предчувствие любви, нежное и мучительное предвкушение этого самого сладкого и самого горького дара богов, при виде Поликсены вновь завладело всем его существом. - Ты права, госпожа, - сказал афинянин. Он откинул назад свои золотые волосы и посмотрел ей прямо в глаза. - Афродита привела меня сюда. Поликсена набрала воздуху в грудь - может быть, для гневной отповеди. Вспомнив о ребенке, она кивком подозвала свою рабыню-египтянку с мудреным именем, и та поспешно унесла мальчишку. - Разве не знаешь ты, что я давно жена другого? - спросила хозяйка. Аристодем краем глаза взглянул на Филомена - его бывший товарищ по школе Пифагора не пропускал ни слова из разговора, хотя и никак не вмешивался, стоя в стороне со сложенными на груди руками. Не тратя больше слов, Аристодем сунул руку в пояс и достал драгоценность, которую протянул на ладони своей возлюбленной. Он направился к ней, и еще прежде, чем Поликсена смогла разглядеть эту вещицу, она смертельно побледнела. Филомен чуть не бросился к сестре; но, к счастью, за спиной у нее было кресло, в которое и упала несчастная царевна. Аристодем, от души жалея ее, все же не мог оставить места сомнению - он уронил ониксовую серьгу ей на колени. Поликсена, словно в каком-то бесчувствии, взяла украшение и, близко поднеся к глазам, рассмотрела. Это была памятка, данная Ликандру, несомненно, - даже не нужно было вынимать пару из ларчика, чтобы убедиться: та же форма, похожая на самую простую ракушку, тот же лунный отлив с розовыми полосами внутри. Коринфянка подняла на гостя совершенно безнадежный взгляд. - Мой муж убит? Как ты узнал? Аристодем сел на табурет рядом, не дожидаясь позволения. - Я расскажу тебе, что я узнал, - мягко произнес он. Провел рукой по лицу: он по-прежнему гладко брился. - О том, что ты подарила на память спартанцу, я узнал от Филомена. Я хорошо помнил эти серьги... они тебе очень шли. - Ты видел меня в них? Ты же уехал раньше, чем брат подарил их! - быстро сказала царевна. - Уехал, но с тех пор возвращался. Ты долго носила их, пока жила в Мемфисе, - заметил Аристодем. Он сделал паузу. Поликсена, не говоря ни слова, впивалась в горевестника глазами. - И совсем недавно эта драгоценность попалась мне на рынке в Навкратисе, где я все еще живу, хотя много путешествую по делам. Торговец сказал, что купил ее в Тире, в Финикии. Там ее продали ему как амулет, на счастье, - хотя он и видел, что это серьга без пары, многие, особенно мужчины, носят и по одной серьге! Но я не мог больше ничего... Аристодем осекся при виде лица Поликсены. - Это все? - глухо спросила она, сжимая зубы. Афинянин кивнул. - Да, госпожа. Поверь, я очень соболезную твоему горю... - Какому горю? - свирепо перебила его Поликсена. - Какое горе в том, что кто-то вытащил мой подарок у Ликандра или подобрал его, когда тот обронил?.. Тысяча случайностей могла быть!.. - Да, - согласился Аристодем. Видя ее ненавистное выражение, он с печальной улыбкой прибавил: - Пожелай я солгать, я мог бы сделать это очень ловко... ты сама понимаешь, Поликсена! Но я сказал тебе сейчас только правду! Если бы я не уведомил тебя, - прибавил золотоволосый афинянин, приложив руку к сердцу, - вот тогда я счел бы это низостью! Поликсена закрыла лицо руками. - Уйди, - сказала она. Аристодем бесшумно встал и, поклонившись женщине, которая не видела этого, покинул комнату. Филомен скоро сел на место отвергнутого жениха. Коснувшись плеча сестры, заставил ее посмотреть на себя. - Принеси сына, - сказала она. Филомен вышел и вскоре появился, неся мальчика, - так, точно тот был его собственным сыном. За братом в комнату опять вошел афинянин. - Какой славный у тебя мальчик... Какой крепыш, - сказал он с искренним восхищением. - Отец мог бы гордиться им! Поликсена не ответила, вновь устраиваясь в кресле с Никостратом на коленях. Брат склонился к ней. - Что намерена ты делать с этим ребенком? Теперь ты вольна решать его судьбу! Мать подняла голову и взглянула на Филомена так, как недавно глядела на Аристодема. - Что делать?.. Никострат еще слишком мал, чтобы заводить речь о какой-нибудь школе! Я намерена ждать, пока вернется армия Уджагорресента и с нею мой муж! Филомен кивнул. Потом посмотрел на Аристодема, и старые товарищи быстро вышли из комнаты. * Правила сенета (приблизительно известные) заключаются в том, чтобы один из пары игроков, передвигающих фишки по клеткам поля зигзагообразно навстречу друг другу, вывел свои фишки за край. При этом играющим встречаются поля-ловушки (Дом Воды, Дом Красоты), символизирующие препятствия в путешествии по загробному миру, с которым соотносится вся игра.