Сумерки Мемфиса

Ликандр очнулся оттого, что на него обрушился поток воды. Мгновенное воспоминание о перекатах Эврота, о горных водопадах родины нахлынуло на него и тут же покинуло: песок, забившийся в складки его одежды и под доспех, от воды превратился в жидкую грязь, которая тут же разъела наспех перевязанные раны и все царапины и ссадины, о которых воин просто забыл. Спартанец коротко простонал и открыл мутные воспаленные от солнца глаза. Он приподнялся на локте, озираясь, - в глазах было по-прежнему бело от песка и солнца; но вот Ликандр начал различать вокруг другие шевелящиеся человеческие тела - своих товарищей-воинов, как и он, полузасыпанных песком, которых тоже приводили в чувство. Лаконец шевельнул пересохшими губами. - Пить... - Сейчас. Ему ответили по-гречески, но выговор был не лаконский; однако Ликандр почти ни на что не обращал внимания, поглощенный одной мыслью о воде. И через несколько мгновений ему в губы ткнулась глиняная чашка; Ликандр жадно проглотил теплую воду с привкусом глины. Глубоко вздохнув, воин проморгался, увидев своих спасителей и своих товарищей гораздо отчетливей. - Благодарю, - хрипло сказал он. - Рад, что ты очнулся, - склонившийся над ним человек, похожий на грека, но не воина, улыбнулся, и в его улыбке Ликандру почудилось что-то гнусное. Но, как бы то ни было, именно он спас Ликандру жизнь, когда ушедшие вперед товарищи бросили их умирать. Ликандр никого не винил - скорее всего, их просто не нашли, заплутав по пути назад от колодца, или сочли мертвыми; или нужно было спасать оставшиеся жизни ценой жизней тех, кто слишком обременил отряд. Ему тоже приходилось бросать умирающих воинов позади, чтобы не отстать от фаланги. Ликандр вдруг почувствовал, как чужие руки возятся с креплениями его панциря, и попытался оттолкнуть этих людей; но услышал, как тот же грек, который напоил его, сказал: - Нужно позаботиться о ваших ранах. Его освободили от панциря и наборного пояса из бронзовых пластин, защищавшего бедра; и Ликандр начал догадываться о смысле всего происходящего, когда почувствовал, что у него отняли меч. Щит и копье он бросил сам еще ранее. Ликандр резким движением вскочил на ноги, напугав этим работорговцев; но тут же его повело, голова закружилась, и атлет упал на колени. Двое из спасителей засмеялись. - Береги силы, они тебе понадобятся! Всего их было, кажется, десятеро, на два десятка воинов; но почти всех их работорговцы уже успели разоружить, и сзади за барханами маячили, по-видимому, вооруженные люди, одетые кочевниками, с верблюдами в поводу. Арабы? Какие-то азиаты?.. Ликандр уже без сопротивления позволил раздеть себя донага: тем более, что его раны и вправду нуждались в перевязке и лечении. Не будь он так изможден этим переходом, лаконец оправился бы от них быстро; но сейчас раны в бок и плечо, которые даже не помешали бы ему драться, отнимали последние силы. Увидев, как он сложен, его спаситель присвистнул. Хотя работорговцы были приятно удивлены силой и сложением всех воинов. - Вы спартанцы? - спросил этот неизвестный грек или полугрек Ликандра. Ликандр не удостоил его ответом. Среди них было четверо или пятеро спартанцев, но этим людям знать, сколько их, было вовсе ни к чему. С его тела смыли песок, и раны смазали мазью, пахнувшей как та, которой его лечили египтяне. Ликандр теперь упорно молчал, жалея, что нельзя перемолвиться ни словом с товарищами: особенно своими. - Ты не очень-то любезен, - заметил его спаситель. - Или у вас в Спарте так принято благодарить за избавление от смерти? Кто-то гоготнул. И сам спросивший усмехнулся, словно бы издевался над аоротанатос, которых многие считали тупыми и потому не ведающими страха; но Ликандр знал, что это спартанское качество всем насмешничающим чужакам внушает страх. Однако воину вдруг показалось, что работорговец, который все время занимался только им, испытывает к нему что-то вроде приязни. - Что вы собираетесь делать с нами? - впервые задал он вопрос. - Там поглядим... Ничего хуже того, что с вами делали в Египте, - с неожиданной серьезной злостью ответил его спаситель: эта злость была обращена не на Ликандра. - Ваши хозяева ведь гнали вас на убой во все жаркие места, куда боялись соваться сами! Или скажешь нет, спартанец? Ликандр прикрыл рукой опять воспалившиеся глаза и подумал о Поликсене и о своем ребенке, который должен был уже родиться. Что думает о нем его жена, догадывается ли, что с ним случилось? Но даже если так, она ничего не сможет сделать. Остается надеяться только на себя самого. Ему вернули хитон и набедренную повязку - доспехи, разумеется, нет. Ликандр оглядел остальных: им уже связывали руки, соединяя одной длинной веревкой. Тем, кто пытался сопротивляться, приставляли к животу нож или кривой меч; однако всерьез не воспротивился никто, и не только потому, что пытаться спастись в их положении было бесполезно. Боевой дух, который в другое время заставил бы воинов предпочесть смерть рабству, сейчас в них угас. - Хочешь есть? - неожиданно спросил Ликандра все тот же грек. Он был черноглазый и чем-то напоминал эфиопа - должно быть, киренеянин. - А остальные? - спросил в ответ Ликандр. Ему было тошно от сознания своего бессилия и своей дальнейшей участи, но сейчас он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме настоящего. - Остальным уже дали, погляди! С тобой дольше всех возимся, красавец! - усмехнулся работорговец: вместе с гадливостью он теперь странным образом вызывал у Ликандра чувство общности и почти расположение, какого гоплит не мог заставить себя ощущать к египтянам за все время, пока служил им. Ему дали еще воды и несколько сушеных фиг. И, подкрепившись для спартанца почти основательно, несмотря ни на что, Ликандр ощутил, как к нему возвращается бодрость: и вместе с нею злость, необходимая для борьбы. А теперь ему предстоит смертельная схватка. Он прошел уже столько битв, однако такое... В цепочке пленников он оказался не последним: и это хорошо, смекнул воин. Меньше будет привлекать внимание. Он тайком напряг руки, проверяя крепость узлов; и тут же ощутил на себе взгляд черноглазого киренеянина, который, по-видимому, заправлял в этой шайке. Если этот человек почему-то решил присматривать за Ликандром особо... Над головами у пленников щелкнул кнут со свинчаткой, но, видимо, больше для острастки: никто не вскрикнул от удара. - Не бить! Никого не бить! - пронзительно крикнул киренеянин: своим он кричал тоже по-гречески. Ликандр решил, что у него еще будет возможность обдумать все это позже. Пока нужно беречь силы: эти негодяи совершенно правы. Их погнали вперед, потягивая за общую веревку и пощелкивая кнутами справа и слева, если кто-нибудь начинал валиться; впрочем, в этом почти не было необходимости. Пленные эллины, - а все, кто остался с Ликандром, были эллины, - не сговариваясь, поняли, что возможность спастись может им предоставиться только потом, если они смирятся со своим положением сейчас. И все, кто остался жив и мог сейчас идти, были выносливые люди, - самых слабых так и не удалось пробудить. Ликандр радовался этому: и тому, что мертвые избежали позора, и тому, что работорговцам не пришлось их закалывать или, еще хуже, бросать, слушая их мольбы о пощаде... Это было бы унизительнее некуда. Вскоре они добрались до того самого колодца, до которого Ликандру с товарищами не хватило мочи дойти без помощи. Сделав остановку, их нынешние хозяева наполнили бурдюки и напоили верблюдов. Пленников тоже оделили водой. Ликандр подумал - неужели о них так заботятся, чтобы потом приковать к кораблям? Ведь для такой работы нужны просто сильные здоровые мужчины, которых можно найти много где: а смелость и воинские умения в них вовсе необязательны и даже нежелательны. Впрочем, человеческая жадность далеко не всегда расчетлива. А может, и нет: может, эти люди только перекупщики, и теперь рассчитывают продать пленников подороже - тем, кто и решит окончательно их судьбу! Воин снова подумал о своей жене. Он думал о любимой всегда, когда не изыскивал возможностей к спасению, - и спрашивал себя: лучше ей помнить о нем или забыть, не приносить себя в жертву бесплодной тени их прошлого?.. Только бы вырастила их сына, рассказав ему лучшее, что помнит об отце! Почему-то теперь Ликандр не сомневался, что Поликсена родила сына: и иногда улыбался этой мысли, когда хозяева не могли видеть его. Немногое, что могло радовать его сейчас, - делать почти счастливым, что бы ни замыслили эти торговцы людьми! Они шли до ночи: самую сильную жару египетские наемники перележали - как раз тогда Ликандра и покинуло сознание. Хозяева остановились на ночлег. Как и бывает в пустыне, с заходом солнца резко наступила не только темнота, но и холод. Ликандру, как большинству спартанцев, случалось и зимой ходить раздетым, и холод тогда был несравним с этим; но теперь, после потери крови, он стал мерзнуть. Воин неподвижно сидел в стороне, никак не показывая, что чувствует, - работорговцы зажгли костры, но в одном их свете, в новолуние, Ликандр не мог различить, где сидят его сородичи. Его привязали далеко от других спартанцев: и даже будь это иначе, переговариваться было слишком опасно и бессмысленно. Охранники, до отвращения похожие на персов, расположились вокруг пленных и не спускали с них глаз. "Сколько они получают за свою службу?" - неожиданно для себя подумал Ликандр. И тут увидел, что кто-то из хозяев направляется в его сторону; повернувшись всем телом к подходившему человеку, он узнал своего спасителя. Черноглазый киренеянин с примесью негритянской крови присел рядом, улыбаясь почти дружелюбно. На миг Ликандр изумился, как это щупловатый работорговец не боится его, даже связанного; но тут предводитель накинул ему на плечи шерстяной плащ. Первым порывом Ликандра было сбросить одежду; но он стиснул зубы и остался недвижим. Лаконец чуть было не поблагодарил своего спасителя опять, но удержался и отвернулся. Он плотнее завернулся в плащ - связанные спереди руки позволяли это; и подумал обо всех остальных, кто остался мерзнуть. Ликандр чувствовал, что спаситель не спускает с него глаз. - Ты борец? - неожиданно спросил его киренеянин. Ликандр коротко рассмеялся. - Ты не понял, кто я, когда отобрал мой меч и панцирь? - спросил он. - Я спрашивал не об этом, - возразил торговец живым товаром. - Тебя ведь, конечно, учили бороться... по всем правилам? - Да, - ответил лаконец, оглядев своего хозяина с холодным недоумением. И тут же он начал догадываться, к чему тот ведет. - А твои товарищи? - продолжал допытываться киренеянин. - Они все тоже обучены борьбе, а не только воинскому искусству? - Я не... Ликандр чуть было не сказал, что не знает этого, как и не знает, откуда родом большинство из пленников; но прикусил язык. Может быть, для этих эллинов лучше, если работорговцы всех их будут считать спартанцами?.. Впрочем, сметливый киренеянин и сам догадался, что осталось недосказанным. Он кивнул и улыбнулся: блеснули его глаза и очень белые, как у чернокожего, зубы. - Ты не знаешь, откуда родом остальные и чему учились! Тогда я это скоро сам узнаю. Ликандру вдруг показалось, что киренеянин подсел к нему в такое время и старается говорить так, чтобы не услышали его подельники. Что ж, немудрено. Когда это такое ремесло объединяло людей? - Вы хотите... ты намерен заставить нас участвовать в играх? - спросил пленник, вовремя поправившись и понизив голос. Черноглазый киренеянин широко улыбнулся. - Да, мой могучий Геракл. Я не преувеличиваю, - тут он сам понизил голос. - Мне нечасто доводилось видеть мужчин с телом такой силы и пропорциональности, как у тебя! Да ты мог бы зарабатывать, вовсе ничего не делая, а только позируя мастерам! Ты знаешь, что именно сейчас у афинских художников ощущается большой недостаток в натуре? Они говорят, что ищут новые каноны! Ликандр покачал головой. Искусство его никогда не интересовало; и тем паче он был удивлен, что в искусстве сведущи такие люди, как этот. Хотя, конечно, его занимает только прибыль, которую можно извлечь из художества. Хозяин придвинулся к нему. - Бороться ты будешь не у меня, - сказал он едва ли не доверительно. - Но я могу предложить тебя такому покупателю, который тебя оценит по достоинству... а меня озолотит! И если ты стоишь столько, сколько я думаю, а у меня глаз наметан... ты можешь со временем сам разбогатеть и даже выкупиться на свободу! Он чуть было совершенно по-свойски не похлопал пленника по плечу, но что-то во взгляде серых глаз лаконца наконец остановило его. Протянутая рука замерла на полпути, и киренеянин поспешно встал и отступил во мрак, даже несмотря на то, что пленник был связан. Предводитель быстро смешался со своими. Ликандр прикрыл глаза на несколько мгновений. Клонило в сон, болели все раны и было холодно, несмотря на плащ, - а пуще того донимал голод, о котором спартанец вспомнил только теперь. Конечно, он нередко засыпал и без ужина, но... Он присмотрелся к товарищам и наконец увидел близко сородича по имени Агий, с которым они уже не раз помогали друг другу. Охранники уже не так внимательно следили за ними: Ликандр встал и, насколько позволяли веревки, подошел и пересел к спартанцу, который был так же силен и крепок, как он сам, хотя и не так внушительно сложен. - Ты что не спишь? - шепотом спросил его Агий. - Не спится, - улыбнулся Ликандр. Он движением плеча предложил товарищу закутаться в плащ вместе с ним, и Агий принял предложение с молчаливой благодарностью. - Вам давали есть? - спросил Ликандр. - Мне давали, я ел, - Агий достал из-под одежды половину сухой лепешки. - Тебе нет? Ликандр качнул головой; и с такой же безмолвной благодарностью принял кусок лепешки у Агия. - А о чем начальник сейчас говорил с тобой? - спросил вдруг Агий: Ликандр увидел, что друг едва скрывает нетерпение. Ликандр подумал некоторое время - и пересказал Агию весь разговор. Тот долго молчал, не то подавленный, не то изумленный сверх меры. Наконец сказал, вздохнув: - Мне такого не предложат. Ликандр на несколько мгновений потерял дар речи. Потом спросил: - Почему не предложат? И почему ты думаешь... что я соглашусь? Агий коротко взглянул на него. - Ты же хочешь увидеть жену и ребенка? И глупо будет, - неожиданно зло сказал второй спартанец, - если мы сгинем вот так! Очень глупо! Ликандр рассмеялся. - Ты прав, дружище, глупо. Они осмотрелись: все костры погасли, кроме одного сторожевого. Ликандр взглянул на Агия. - Давай-ка спать! Друг кивнул, и спартанцы быстро легли, устроившись под общим плащом и согревая один другого своими телами. Они скоро уснули. Караван рабов шел еще два дня. И в каждый из этих дней предводитель по нескольку раз улучал время подойти к Ликандру и осведомиться о его состоянии; Ликандр, прекрасно понимая, что от этого человека зависит судьба всех пленников, заставил себя отвечать ему несколько любезнее, чем вначале, хотя так же немногословно. На третий день они увидели море и два корабля, привязанных у причала. Две триеры, на палубах которых, вне всяких сомнений, приказов киренеянина дожидались персы! У Ликандра не было времени изумляться. Его вместе с товарищами заставили подняться на один из кораблей и согнали в трюм; перед тем им поодиночке освободили руки. Ликандр с удивлением смотрел на багровые отметины: он и не заметил, что за дорогу стер запястья почти до мяса! Хотя это заживет, как уже почти зажили раны. Киренеянин был очень доволен. Ликандр устроился на гнилой соломе рядом с Агием. Он услышал, как застонали на нижних палубах гребцы, на спины которых обрушились кнуты. Он, Ликандр, тоже очень легко может оказаться вот так прикован к скамье - и тогда его действительно ничто не спасет... Спартанцы прижались друг к другу, отдыхая, пока была такая возможность. Весла справа и слева размеренно вспенивали воду; море, качая боевое и рабовладельческое судно, словно колыбель, мощно увлекало их вперед. Кажется, Ликандр уже знал, куда.