Сумерки Мемфиса

Аристодем так и не женился, хотя его окружало множество прекрасных женщин разных народностей; афинянин был по-прежнему хорош собой, хотя более воинственным грекам и персам, не сбривавшим бород с юности, его наружность казалась немужественной. Но женщин, конечно, в молодом купце это привлекало не в первую голову. Богатство и влияние в женских глазах любого урода способно сделать красавцем. Он слышал, что даже холодные женщины способны испытать наслаждение, ложась не с умелым и красивым любовником, как можно было бы подумать, - а с человеком, который способен дорого их содержать!.. Прежде сын Пифона и не задумался бы об этом. Он купил бы себе жену, как делало большинство эллинов, и запер бы ее на женской половине, как делало большинство афинян. Конечно, ученик Пифагора обращался бы с женой с добротой и снисхождением, сдерживая ее низкие животные страсти... но ему не пришло бы в голову, что женщина может разделять его мысли и иметь свои мысли, достойные внимания, служа не только для хозяйства и деторождения. Конечно, афинянин уже многократно видел иные образцы супружеской жизни: египтянки со стороны казались именно такими разумными и почитаемыми спутницами жизни своих мужей, о каких с некоторых пор возмечтал он сам. Но египтянки всецело принадлежали своей стране, и их положение было обусловлено тысячелетним укладом жизни Та-Кемет, который был невоспроизводим где-нибудь еще. Что же до персиянок... Пусть даже персиянки, как он успел наслушаться, нередко почитаемы в своих семьях и нередко умны, занимает этих женщин не философия, не логика, не политика и не искусство. У азиатов нет обо всем этом никакого ясного понятия, и они совершенно неспособны вести философские споры: их умственная и художественная деятельность невыразима никакими словами, какими говорят о божественной науке эллины, и неотделима от поклонения огню и царю - любого слепого поклонения, без которого персам невозможно жить! Впрочем, это не что иное, как неразвитость ума и чувств, свойственная вообще дикарям, и не только восточным варварам: в том числе и грекам, стоящим ниже афинян. Ну а жениться на персиянке или египтянке для Аристодема до недавнего времени было бы все равно что... на козе, которых брали с собой в походы солдаты. Он и язык обоих этих народов выучил ровно настолько, сколько было нужно в повседневной жизни и торговле. А это оказалось совсем немного: самые простые телесные нужды всех людей, до которых дошло и у побежденных, и у победителей, выразимы ограниченным набором слов. Жениться на дочери или сестре другого пифагорейца или философа иной школы? Аристодем думал об этом, и просвещенные отцы даже несколько раз позволяли благородному и ученому жениху увидеться наедине с девушками, которых следовало сбыть с рук: а девочек в семьях обычно рождалось больше, как Аристодем давно заметил. Или просто дочери реже умирали во младенчестве, и, пока вырастали, успевали порядочно отяготить своих родителей, даже состоятельных. Пифону из Афин в этом повезло - все его сыновья выжили, а от детской болезни умерла только одна дочь. Две такие девицы на выданье, с которыми знакомили молодого философа, оказались красивее Поликсены, и одна, дочь аргивянина из Навкратиса, очень ученой. Приглашенный в перистиль* родительского дома Аристодем, улыбаясь с учтивым и умеренным восхищением поклонника скромной девы, долго слушал, как невеста старательно излагает истины, почерпнутые у многих мудрецов; а потом прервал ее жестом, испугав и обидев. Больше, конечно, испугав, чем обидев. Поблагодарив девушку и сказав невесте несколько изящных любезностей, которые немного успокоили ее, Аристодем пошел и принес извинения ее отцу: и этот добрый и образованный человек был очень огорчен и разочарован. А Аристодем уже предвидел, как скучна станет ему эта жена, когда исчерпает все мысли, которыми набили ее бедную голову воспитатели-мужчины. Истинно умных женщин должны воспитывать как мужчины, так и другие умные женщины! Но где возьмешь таких воспитательниц и таких воспитанниц?.. Гетеры? Может быть, такие встречались среди гетер Афин и Коринфа; но гетер не учили быть женами, а только усладами на час, пусть и самыми тонкими. Рассчитывать свои женские таланты на час или на целую жизнь - какая великая разница! Поликсена, которая предпочла Аристодему спартанца, не выходила у него из головы. Поликсена, с некоторых пор представлявшаяся сыну Пифона тем самым идеалом, которого он не мог найти ни в какой другой жене! Аристодему казалось, что, из упрямства или по короткому случайному увлечению выбрав в мужья неученого спартанца, такая девушка уже через месяц сойдет с ума от тоски; но ничего подобного не случилось, и Поликсена полгода была этому гоплиту счастливой и верной женой. Она могла созидать семейное счастье, опираясь на собственные силы! Аристодем тогда возненавидел спартанца как никого в целом мире; и захотел утраченную Поликсену еще больше. Тем более, что афинянин уже понимал, почему другие женщины стали несносны ему: и опытные красавицы, увивавшиеся за его деньгами, и образованные непорочные дочери благородных семейств. Ни одна из них не была Поликсеной. Любовь, овладевшая им, не поддавалась ни расчету, ни логике, ни разуму, ни измерению в каких-нибудь числах! И таково же, так же неизмеримо, было чувство между Поликсеной и Ликандром! Обо всем, что происходило с его сестрой, Аристодема уведомлял Филомен, который досадовал на выбор Поликсены не меньше друга. Когда спартанец, подобно многим своим глупо героическим или безнадежно бедным собратьям, отправился проливать кровь за чужую страну, оставив молодую жену беременной, Аристодем наконец обратился к своему рассудку и предположил, что это супружеское чувство было бы недолговечно. Спартанские мужчины не рассчитывают своих сил и любовной страсти на целую жизнь с женой - так же, как коринфские гетеры не рассчитывают себя на целую жизнь с мужем. Но теперь, когда Поликсену с Ликандром разлучила судьба, скорее всего, плен или смерть... коринфянка будет боготворить своего героя! Она сочтет своим священным долгом хранить верность его праху, если даже не надежде на его возвращение! А может быть, нет? Язвительный, несмотря на свои чувства, афинянин знал, как часто люди переоценивают сами себя и друг друга, особенно своих любимых. Может быть, уже через год Поликсена будет иначе смотреть на ухаживания других мужчин! Особенно имея на руках ребенка - многие ли мужчины согласятся взять мать с ребенком, даже спартанским... особенно спартанским! Аристодем, конечно, не был ни празден, ни несчастен: в то время, как Ликандр получил свою возлюбленную, Аристодему, а с ним и другим греческим купцам Египта, стало особенно везти в делах. Один из троих братьев пифагорейца, Аристон, открыл собственную торговлю в Навкратисе, а двое других, Хилон и Калликсен, уехали домой в Афины, взяв с собой мать. Отец четверых братьев к тому времени скончался. Пятнадцатилетний Калликсен, самый юный из братьев, несколько встревожил Аристодема своими намерениями - он сказал Аристону, теперешнему главе семейства, что намерен податься на военную службу: и не из какого-то расчета, а из горячей любви к родине. Философу было не столько страшно, что брат погибнет, сколько он боялся, что юноше заморочат голову на агоре*, раздираемой интересами богатых хозяев города, и Калликсен умрет за чью-то искусную ложь... Впрочем, такова неизбежная плата за совершенствование ума и ораторского искусства. Аристон и Аристодем взяли слово с Хилона позаботиться о матери, что бы ни случилось с Калликсеном. Афинянам нельзя рассчитывать ни на кого, кроме своей семьи, - особенно теперь... Потом, как раз в тягчайшее время для Та-Кемет и время решительных испытаний для самого Аристодема, женился оставшийся с ним в Навкратисе брат Аристон, самый старший в семье. Аристодему исполнилось двадцать четыре года, в то время как старшему брату двадцать шесть. Аристодем, приглашенный в дом Аристона в числе многих удачливых друзей брата, смотрел на свадьбу, на обряженных в белое жениха и невесту со смутным чувством превосходства и одновременно зависти. Аристон всегда был проще его, пифагорейца, - он никогда не искал в жене ничего сверх того, что нужно было обычным мужчинам, пусть и благородным эллинам. А такие, как Аристодем и Филомен, брат коринфянки, который так неожиданно и двусмысленно прославился на весь Египет, никогда не знают покоя. Им всегда нужно, чтобы было не так, как сейчас, лучше, чем сейчас, - пусть за эту творческую жажду, потос*, и расплачивается потом множество других людей! Аристодем очнулся от размышлений, когда немного пьяный и уже распаленный ожиданием брачной ночи брат горячо обнял его за шею и прошептал, задевая за щеки своим разлохматившимся венком из разноцветных египетских вьюнков: - А ты что скис, братец? Найди себе такую же девочку, и радуйся жизни, пока молод! Потом спохватишься - глядь, а уже старик! Аристодем мягко усмехнулся. - А девочка-то радуется? - спросил он, вспоминая, как краснела невеста, не зная, куда деваться от сыпавшихся на молодых со всех сторон непристойных пожеланий. Она закрывалась руками от плодов и орехов, которыми их осыпали по обычаю, а от брачной жизни деваться было некуда. Аристон махнул на него рукой. - Да что ты все думаешь, чем радовать женщин! Дело жены служить мужу - а начнет много думать, ни ей, ни тебе добра не будет! Аристодем смотрел на молодого человека, который был похож на него и светлыми волосами, и лицом, и телом, - более, чем кто-нибудь другой, - и понимал, как необыкновенно одинок. Друг юности Теон вообще не понимал его страстного увлечения женщиной. Только Филомен мог бы сейчас понять его... Филомен, искавший в браке и в будущей жене того же! - Ты можешь с женщинами так, как советуешь мне, - сказал Аристодем старшему брату, грустно улыбаясь. - Я уже нет. Аристон опять обнял его за шею и, пьяно покачнувшись, наставительно сказал: - Вот поэтому, братец-философ, ты никогда не будешь счастлив. Аристодем поцеловал брата и, ласково, но решительно отстранив его, пошел прочь, не дождавшись конца свадебного веселья. "Эван, эвоэ", звон чаш и песни не смолкнут в доме Аристона до самого утра: Гименей* и Дионис будут довольны этой ночью. Пусть каждый находит счастье там, где видит, - но ему, Аристодему, любовь дала другие глаза, как Камбису богиня Нейт и ее царственная жрица. Выйдя на крытую галерею, опоясывавшую маленький внутренний сад дома Аристона, Аристодем обхватил рукой колонну и задумался, вдыхая ночной воздух. Ему двадцать четыре года, самый лучший возраст! И он никогда не будет счастлив - сказал брат! Был ли счастлив Филомен, поднимая восстание против царя персов? Был ли счастлив Ликандр, отправляясь на чужую войну? Был ли счастлив Пифагор, оставшись в Мемфисе и вместе с египтянами приняв на себя не предназначенный ему удар? Был ли, наконец, счастлив сам Камбис, выполняя завет отца?.. - Может статься, я буду и менее счастлив, чем ты, Аристон, - прошептал пифагореец, подставив лицо ветру, - но я буду более прав. Он в одиночестве покинул дом Аристона и быстро зашагал к себе домой по улицам ночного Навкратиса. Аристодем ни на миг не задумался об опасности, которая могла таиться в любой тени. Войдя через портик в ойкос* и отмахнувшись от ждавшего его раба, философ сел на свое обеденное ложе и долго сидел без сна, и даже почти без мыслей. Ему казалось, что этой ночью, во время разговора с братом, с ним, с его душой, совершился какой-то великий переворот. Как тогда, когда друг Теон рассказал ему, что Поликсена стала милостницей царевны Нитетис - и Аристодем поклялся Афродите все равно во что бы то ни стало добиться этой девушки, которая стала единственной из всех. Как будто этой ночью Афродита - а может, саисская Нейт неслышно овеяла его своим покрывалом, сделав другим человеком! Аристодем лег; но долго еще не спал. Он глядел в потолок, но видел небо над ним и ощущал за стенами своего дома целый мир - и чувство неназываемого великого все выше поднимало его на своих крыльях. *** Через три месяца после свадьбы брата, - Аристон уже успел обрюхатить юную безответную жену, - Аристодем увидел памятку, которую коринфянка подарила мужу, на рынке в Навкратисе. Философ как никогда ранее уверовал в то, что мужчина и женщина могут быть предназначены друг другу богами: что Поликсена предназначена именно ему. Как раз тогда Аристодем узнал, что Филомен, несколько месяцев проживший в плену, пошел на службу к персам и принял от Камбиса сатрапию. Аристодем слишком хорошо знал брата своей возлюбленной, чтобы предположить, что это корысть или тщеславие. Во всяком случае, корыстен или тщеславен этот царевич мог быть только за всю Грецию! Давно держа при себе ониксовую серьгу, Аристодем приехал к Поликсене, лишь дождавшись, пока она родит: чтобы не повредить известием о возможной участи мужа матери или ребенку в ее утробе. К этому времени и Хилон написал братьям из Афин о своей удачной женитьбе на афинянке. Калликсен же удивил всю семью тем, что пошел служить на боевой и, одновременно с этим, торговый корабль: часто греческие корабли были и теми, и другими, и купцу-мореплавателю поневоле приходилось становиться воином. Аристодем и сам неплохо владел мечом и луком. Что ж, такой выбор младшего из сыновей Пифона, как бы то ни было, лучше, чем служба в пехоте, к которой был самим своим рождением приговорен несчастный муж Поликсены! Может, брат еще прославит Аристодема - да и состояние сколотит своими подвигами на море! Поликсена, которая родила сына от лаконца, опять отвергла притязания афинянина: конечно, это можно было предвидеть, и Аристодем даже испытал бы разочарование, будь это не так. Но у него впереди еще достаточно времени. Поликсене нет еще и двадцати лет! Она скоро поймет, что это слишком юный возраст для вдовства; и, уж конечно, сделав выбор, не побоится людского суда, как не побоялась его, отдавшись лаконцу без брака и без одобрения брата... А спустя три месяца после того, как вернулись из Сирии остатки армии Уджагорресента, Филомен написал старому другу из Ионии. И своим письмом изумил афинянина больше Калликсена. Филомен женился - и в жены брал персиянку. * Внутренний двор или сад в доме, окруженный со всех сторон крытой колоннадой. Как архитектурный прием известен в Греции с IV в. до н.э., но это понятие применимо и к сходным образцам, использовавшимся ранее в Египте и Персии. * Рыночная площадь в древнегреческих полисах, служившая местом общегражданских собраний. Афинская Агора стала знаменитым на всю Элладу центром светской и общественной жизни. * Страстное желание и одновременно творческий порыв (особ. позже в выражении Аристотеля), который, по убеждению греков, имел божественную природу. * Бог свадеб в Элладе. * Главная, самая просторная комната греческого дома; часто ойкос через портик имел выход во двор.