Сумерки Мемфиса

Поликсена тоже получила письмо от брата... и получила приглашение на его свадьбу. Она догадывалась, что Филомен зовет в Ионию также и Аристодема, хотя брат не упоминал об афинянине. Но она могла предугадывать ход его мыслей... теперь, когда мысли Филомена роковым образом изменили направление. Но все равно предсказать поведение брата, прежде военачальника Египта, а теперь сатрапа Ионии... его политику по отношению к Поликсене, как и к великой царице, представлялось невозможным. Как это страшно! Как порою тосковала Поликсена по временам невинности - по своему неведению, когда она не была знакома даже с Нитетис! Однако эллинка теперь не представляла себе, как они с Нитетис могли бы друг без друга. Когда она осталась без Ликандра - и чувствовала, что он может быть жив, а маленький Никострат рос и умнел без отца, все более с каждым часом! Когда великая царица в один миг могла бы лишиться и своего сына, и положения, и жизни. - Ты ведь не поедешь, - сказала Нитетис на другой день после того, как пришла весть от Филомена. Они вдвоем сидели в детской во дворце, глядя, как няньки играют с их малышами - почти ровесниками. Поликсена думала, что, хотя сын Ликандра и младше, ему раньше, чем царевичу Яхмесу, понадобится воспитатель-мужчина. Может быть, уже сейчас - чтобы приучал его к упражнениям и закалял! Нянька уже с трудом могла уследить за резвым и сильным мальчиком! - Ты же меня не отпустишь, великая царица, - сказала эллинка с задумчивой грустью. Нитетис приобняла ее. - Разумеется, нет. Даже если бы рассудок изменил тебе, я бы тебя удержала. Поликсена прикусила губу, ощущая вкус краски - хны, замешанной на масле. Она смотрела, как дурачатся дети, - маленький спартанец уже задирал маленького перса, который не успевал ответить на выпады малыша Поликсены, но в черных глазках можно было заметить злой блеск. - А тебе не кажется, царица, что лучше всего мы делаем тогда, когда полагаемся на чувство, а не на рассудок? - спросила эллинка. Нитетис не ответила: нахмурив черные изогнутые брови, египтянка смотрела на детей, чья игра переросла чуть ли не в драку, даром, что каждому исполнилось немногим более полугода. Хлопнув в ладоши, так что обе няньки испугались и отвлеклись, великая царица резко встала с места и, быстро приблизившись к детям, разняла мальчиков. Подхватив на руки царевича Яхмеса, Нитетис гневно воззрилась на нянек. Обе египтянки уткнулись лбами в пол и не шевелились. - Куда вы смотрели? - воскликнула царственная мать. Она вернулась с ребенком к подруге и опять села на подушки. - Великая царица, дети только играли, - осмелилась ответить одна из женщин: нянька Никострата. Нитетис усмехнулась, осмотрев Яхмеса и поправив растрепавшийся локон юности*: на мальчике, как и на его маленьком противнике, ничего не было надето, и мать увидела, что тот получил только небольшой синяк на ноге. Царица погладила бритую головку ребенка. Он притих, прильнув к ней, со странным выражением в больших черных глазах: удивительно похожий на Камбиса после прохождения мистерий Нейт. Дочь Априя взглянула на Поликсену, сжав губы. - Конечно, это только игра! Все это лишь игра! Поликсена вздохнула и жестом подозвала свою служанку. Та подошла, принеся эллинке ее сына, и мать тоже взяла его на колени. Никострат, в отличие от Яхмеса, к матери не прижался, но тут же начал повертываться в ее руках, ища себе новое дело или забаву; когда Поликсена приобняла его, сдерживая, сын притих, но в его спокойствии ощущалась готовность к новому напряжению детских сил. Эллинка поцеловала маленького спартанца. Слезы прочертили дорожки на ее щеках; она приоткрыла рот, сглатывая их. - Этот мальчик как живой укор мне... без него я могла бы забыть о долге! Мой муж все еще жив и блюдет верность мне, я чувствую это! - Даже если так, твой муж все равно что мертв для вас обоих, теперь уже сомнения нет, - возразила царица. - И о каком долге ты можешь забыть? У тебя много обязанностей по отношению ко многим, прежде всего, ко мне! Ты считаешь, что тебе непременно следует вырастить из сына спартанского гоплита? Даже если бы ты каким-то образом добралась до Спарты, не погибнув и не попав в рабство по дороге... Поликсена прервала Нитетис жестом отчаяния. - Нет, я не хотела бы сыну такой участи, и все больше укрепляюсь в этом! Но если все эллинки будут рассуждать подобно мне... - Немногие эллинки могут выбирать, подобно тебе, - мягко сказала египтянка. - И уж если боги даровали тебе выбор... Поликсена кивнула. Потом встала, с заметным усилием подхватив на руки сына, который хныкнул только один раз: мальчик был голоден. Поликсена подумала, с какой легкостью и радостью сейчас вертели бы и подбрасывали этого ребенка мужские руки, приучая не бояться своего тела - а потом и не бояться ничего на свете! "Никострату нужен отец", - подумала коринфянка. И чем дальше, тем больше завладевала ею эта мысль. Когда они с Нитетис покормили своих сыновей и оставили спать под присмотром нянек, подруги смогли поговорить свободно и обстоятельно. Поликсена пересказала великой царице все, что узнала из письма брата. Филомен женился на старшей дочери того самого сатрапа Аршака, который первым учил его обращаться с персидским клинком, - девице по имени Артазостра. Аршак приходился сродни самому Камбису, и на этот брак пришлось просить разрешения царя царей, которое тот милостиво дал. Ведь Филомен был царевич - вот когда это пригодилось в полной мере! - Ты знаешь, что мы были вынуждены бежать из Коринфа именно поэтому, хотя мы царской крови только по матери, а у правителя были законные наследники, - сказала Поликсена. - Но все равно... - Могу себе представить, как жестоко вы деретесь за ваши клочки земли, - кивнула Нитетис с сожалением и одновременно восхищением эллинами, которых не в последнюю очередь бедность понуждала к подвигам. Филомен описал свою невесту сестре так подробно, как только мог сделать это прежде свадьбы. "Мы виделись несколько раз, и дочь Аршака молчала почти все время, предоставляя мне говорить. Это не только покорность азиатки, но и способ лучше узнать мужчину и противника... я не сомневаюсь, что мне с моей женой предстоит долгое противоборство. Я уже знаю, что она умеет читать и писать, сведуща в магических трактатах и тонко разбирается в травах и зельях. Но моя невеста как тайна, с которой никогда не снимешь всех покровов. Жаль, что я не успел узнать царицы Роксаны, - мне кажется, что у Артазостры похожий нрав... Ты спросишь, конечно, красива ли моя невеста? Совсем не похожа на тебя, возлюбленная сестра. Эллины не назвали бы ее красивой - те, что не воспитаны Персией. Но я совершенно удовлетворен тем, чем буду обладать..." - Разве это язык эллина? Он даже написал мне по-персидски! - сказала Поликсена. - Я могла бы представить, как твой муж говорит так с тобою, - но чтобы мой брат со мной! Коринфянка покачала головой. - Мне кажется сейчас, точно Филомену вложили другую душу. Если бы он вдруг оказался рядом и обнял меня, я обмерла бы от испуга! Нитетис помолчала. - Мне кажется, филэ, что судьба Филомена предвосхищает будущее Эллады. Грекам и персам суждено однажды объединиться. Царица посмотрела на подругу. - Твой брат не упоминал, хочет ли взять вторую жену? Может быть, эллинку? Поликсена вскочила в негодовании. - Эллинку второй женой... после персиянки?.. Нет, он никогда так не сделает! Нитетис усмехнулась. - Значит, и во второй раз он может жениться только на азиатке. Что ж, я не думаю, что женщины могли бы переломить его в самом деле, он очень сильный человек... но, конечно, Филомен изменился необратимо. Все мы меняемся с годами необратимо, - прибавила египтянка. Поликсена закрыла глаза и послала мысленный привет тому, кто до сих пор был для нее образцом верности - но тоже, конечно, менялся, и необратимо. Ликандру и его товарищам не предоставилось никакой возможности сбежать по дороге. Даже прыгнуть в море: пленников ни разу не выпускали из трюма. Но за дни плавания воины успели познакомиться так хорошо, как никогда не могли бы в походе. Среди них оказалось четверо спартанцев и двое афинян, остальные малоазийские греки, ионийцы и карийцы, уроженцы земель, теперь покорных Персии. И афиняне подтвердили, что, скорее всего, пленников везут на их родину. Пусть, сидя в трюме, они не могли ни угадывать направление по солнцу, ни точно считать дни: хотя это им не помогло бы, никто из наемников не приплыл в Египет прямиком из Афин. Все - через другие греческие или азиатские земли, бывшие в союзе с Египтом или с Персией. Ликандр, погружаясь в мысли о прошлом, несколько раз пытался угадать судьбу драгоценностей, которые ему с такой неловкой хитростью подбросила жена. Как он любил ее, думая об этом! Спартанец понял, что Поликсена пополнила его мешок, еще до того, как простился с нею; но за все время пути эти перстни и подвески из огненно-розовых и голубовато-дымчатых египетских камней ни разу ему не пригодились. Только еда, вода, прочные доспехи и собственная стойкость. Ликандр больше всего вспоминал о серьге, которую помнил, как потерял, - обронил однажды, когда сворачивали лагерь и он не вовремя залюбовался подарком, представляя себе любимую в этих серьгах! Все остальное, весь мешок, спартанец бросил во время последнего привала, вместе с оружием. Хозяин - вернее, перекупщик - каждый день спускался к ним в сопровождении двоих охранников. Он с Ликандром больше не заговаривал, но лаконец всякий раз чувствовал на себе его оценивающий взгляд. Вначале Ликандр даже думал - не наброситься ли на врагов, не покончить ли со всем разом, смяв и убив их. Он еще легко мог бы сделать это голыми руками, вместе с Агием... но не стал ни сам пытаться, ни подбивать остальных. Он научился выжидать. Когда корабль пристал к берегу, пленники ослабели от качки, спертого воздуха, скудной пищи и плохой воды, но все были живы, и ни один не схватил лихорадку. Их вывели на палубу таким же образом, как спустили вниз, - поодиночке; и опять связали руки. Правда, связывать цепочкой больше не стали - на тесной палубе сделать это было бы затруднительно; согнали в кучу, окружив со всех сторон. Их опять охраняли персы. Ликандр в первые мгновения чуть не опьянел от воздуха и неба над головой. Небо и море Эллады играли всеми оттенками синевы, которые он уже почти забыл среди желто-серого однообразия Та-Кемет. И упустил время: его разлучили с Агием и остальными спартанцами. Он успел только переглянуться с другом, а потом между ними оказалась персидская пика. У пленника потемнело в глазах. Скоро их разлучат совсем, как скотину, которую распродают на рынке! Да они теперь не лучше! Ликандр чуть было не рванулся к борту, в самоубийственном и яростном порыве, но охранники предвидели эту попытку эллина и удержали его. Пленников свели по мосткам на песок и заставили ждать, пока не подойдет охрана. Одним из последних сошел на землю хозяин-киренеянин - он с улыбкой поигрывал хлыстом, которым гордился, точно парадным оружием, что редко пускалось в ход. Киренеянин, проходя мимо своего самого многообещающего раба, похлопал его по плечу, потом пощупал мускулы и улыбнулся, что-то сказав. Спартанец почти не заметил этого оскорбления. Пока было время, Ликандр оглядел местность: впереди, от самой песчаной полосы, начиналась обширная зеленая равнина, далеко на горизонте поднимались горы. Верно, это Марафонская равнина, самая удобная гавань в Эвбейском заливе, что к северо-востоку от Афин! И эти зеленые пастбища обманчивы, как сами афиняне: болотистая, ненадежная земля. А к Афинам, как рассказали ему братья по несчастью, ведет одна-единственная дорога. Впрочем, долго раздумывать об этом пленнику не дали. С корабля спустили повозку, что-то вроде просторной клетки на колесах, и рабов затолкали туда. Ликандр оказался, по счастью, вместе с Агием: но уже знал, что это ненадолго. Ликандр знал, что от берега моря до Афин, если он верно угадал, где они высадились, не более двух дней пути. Спартанец скорчился на полу повозки, уткнулся лицом в сгиб руки. Хорошо хоть, что эти места пустынные! Сколько человек успеет увидеть, как их везут, подобно зверям, - хуже, чем зверей!.. А может быть, не довезут до Афин - продадут в самом Марафоне? Это маленький, безвестный город... нет, едва ли. Повозка была не одна, а целых четыре: на другой триере везли рабов, которых Ликандр и его товарищи увидели в первый раз. Но сейчас спартанцу не было никакого дела до этих людей. С ним в повозке оказался также один из афинян, который подтвердил мрачную догадку: да, скорее всего, они сейчас в Аттике, высадились на Марафонской равнине, что разбегается далеко на юго-запад от берега Эгейского моря, а серо-зеленые лесистые горы, которые заметил Ликандр, - Гимет и Пентеликон. У подножия Пентеликона, знаменитого своим мрамором с золотистым отблеском, стоит город Марафон. "Знаменит мрамором", - внезапно подумал атлет. Материал для статуй!.. И охранники-персы, конечно, в Афины не войдут! Они ехали до темноты - и Пентеликон все приближался, пока не слился с небом. Когда высыпали звезды, пленники опять увидели очертания гор: иссиня-серые, будто лоснящиеся склоны. Скоро взойдет луна. "Тогда я смогу рассчитать, сколько мы плыли!" - подумал Ликандр. Но что толку? Сомнений в том, где они и куда направляются, почти не осталось... кроме того, какой город их примет. Ликандр поел того, что им сунули через решетку, не чувствуя вкуса; потом лег и крепко заснул, укрывшись своим плащом с головой. Воли на то, чтобы делиться теплом с Агием, уже не осталось: да Агий и сам не вспомнил о друге, превратившись в такого же отупелого невольника. Надолго ли - кто знает? Быть может, скоро смерть освободит их всех! На другой день они узнали свою судьбу еще до вечера. Черноглазый киренеянин действительно вез их в Марафон: о чем сказал всем рабам, а вернее - Ликандру, остановившись однажды утром напротив клетки и склонившись со своего жилистого, но выносливого степного коня. - Всем повезло, и мне, и вам! - жизнерадостно сказал предводитель. В этот миг Ликандр как никогда готов был убить своего спасителя... Потом, немного остыв, воин подумал, не повезло ли в самом деле. Его и его товарищей не опозорят на все Афины... по крайней мере, сейчас! Марафон ближе к морю! Может быть, там даже есть малоазийские греки, которые помогут им вернуться домой! Домой! В Египет!.. Ликандра опять накрыло беспросветное отчаяние. Всему виной Та-Кемет, которая, все одно, никогда не станет им домом. Но его душа, его семья, осталась там. И тут впереди показалось селение - Пентеликон закрыл уже все небо, и город у его подошвы казался игрушечным. Вот здесь, всего вероятнее, пленники и закончат свои дни! Без славы, без вести - но хотя бы позор их окажется не так велик, как был бы в Афинах. Спартанец привстал - он не мог выпрямиться в этой клетке во весь рост, но ухватился за решетку и смотрел на приближающийся Марафон, припав на колено, точно в готовности к битве. - Кто знает... кто знает! - шепотом воскликнул супруг коринфской царевны. * Обычная прическа египетских мальчиков, которым обривали голову, оставляя одну прядь.