Сумерки Мемфиса

Ликандра, хотя ему и стыдно было в этом себе признаться, вдруг охватило опасение, что стражники у ворот не пропустят их. Что работорговцев уличат в чем-нибудь... противозаконном для этого города. У каждого греческого города имелись свои законы, и Марафон, хотя ему далеко было до Афин, тоже много мнил о себе. Афиняне рассказали товарищам-спартанцам, что в Марафоне проводятся игры в честь Геракла, которыми граждане города весьма гордятся, почитая своим отличием. Ликандр, вспомнив об этом, невольно расправил плечи. Что будет с рабами, если арестуют господ?.. Но киренеянина никто не собирался хватать: наоборот, стражники говорили с ним весьма почтительно, как со знаменитостью; или просто были впечатлены величиной его каравана. Ликандр впервые услышал имя этого африканского грека, которым тот назвался: Стасий, сын Атанаса. Лаконец даже вздрогнул: это греческое имя отчего-то показалось гадко и чуждо ему. Хотя все в этом человеке липло к сердцу, как смола, и пленник даже против воли продолжал испытывать к нему благодарность. Может быть, киренеянин по имени Стасий прежде сам был рабом и не понаслышке знал, чему обрекает свой живой товар? Или рабами Черной Земли были его предки-эфиопы... Когда ворота Марафона закрылись за ними, Стасий приказал остановиться; он прошелся между клетками, сам в последний раз опытным и заботливым взглядом осматривая невольников. Перед клеткой, где сидели Ликандр и Агий с товарищами, киренеянин задержался дольше. - Скоро приедем, потерпи еще немного, - сказал он спасенному спартанцу. - Скоро ты увидишь своего Немейского льва, славный Геракл! Работорговец усмехнулся: в привычной манере, неприятно и одновременно с полным пониманием того, что движет пленником. Нет, он предназначал эту партию рабов не камень долбить и не грести на одном из греческих или персидских кораблей! Стасий, сын Атанаса, предложит их гораздо лучшим ценителям: как египетские сосуды из голубого фаянса заслуживают больше того, чтобы в них опорожняться! Ликандр не ответил мучителю - тот вызывал у него слишком противоречивые чувства, непозволительные и губительные для прямолинейного воина. Но владелец этого и не ждал. Рабов повезли на рыночную площадь, как догадался Ликандр. Те, которые плыли на второй триере, все были какие-то азиаты и африканцы - похоже, что персы и мидяне, но вместе с ними и рыжие финикийцы, и светлокожие ливийцы, с удивительными для Африки светло-рыжими волосами и синими глазами. Все они очень разнились между собой, но все были молодые, сильные и видные мужчины. Вернее всего, как и сам он, эти рабы с востока предназначались для какой-то особой прихоти, для игр и удовольствий избранной знати, которая способна с лихвой покрыть расходы на их поимку и перевозку. Вероятно даже, что Стасий из Кирены намеревается предложить свой товар кому-нибудь из бесчестных азиатских греков. Может быть... Лаконец содрогнулся от мысли, пришедшей ему в голову. Хотя марафонцы, всего вероятнее, как и афиняне, предпочитали для этой цели мальчиков! Хотя никто не мог знать, чему будущие владельцы подвергнут рабов, когда запрут в своих домах, за этими глухими белеными стенами. Ликандр думал о постороннем, о грядущем, чтобы не сознавать своего унижения. Пока их клетки везли по узкой мощеной улице, взгляды проходящих мимо горожан скользили по этому человеческому зверинцу, жители Марафона останавливались и собирались группками, пытаясь получше рассмотреть рабов, которых прикрывали собой от чрезмерного любопытства охранники. Зрители тыкали в них пальцами, удивлялись варварам и смеялись. Правда, прохожих было немного - видимо, марафонцы менее публичный народ, чем их южные соседи, и гражданские страсти и развлечения реже побуждают их покидать свои дома, которые выглядели почти такими же закрытыми, как египетские. И, как в Египте, здесь росли кипарисы, нередко в кадках... правда, зелени было мало. В Элладе почти так же не хватает хорошей воды, как в Та-Кемет, хотя и выпадают дожди. Любопытствовали почти все, кто попадался навстречу пленникам на улицах этого городишки, казавшегося сонным. В Афинах бы на них так не глазели, там это привычное зрелище... но сплетни о том, кто, каких невольников и кому продал, афиняне разнесли бы гораздо скорее, и не только по своему городу. Совсем скоро Ликандр увидел, что они выезжают на площадь, где был сколочен большой помост, окруженный людьми, которые весьма живо приценивались к невольникам, выставленным для всеобщего обозрения: несколько закованных в цепи мужчин и мальчиков, греческой наружности, и две девушки, тоже гречанки. У рабынь были свободны руки, и этими руками они безуспешно пытались прикрыться: изодранные тряпки на них почти ничего не скрывали, и девушки плакали от невыносимого стыда. Вот надсмотрщик грубо заломил одной из рабынь руку и сорвал с нее голубой линялый хитон; девушка вскрикнула, а надсмотрщик еще и повернул ее лицом ко всем похотливым оценщикам! Светловолосая эллинка всхлипнула и прикрыла локтем лицо, так что все увидели ее белое стройное тело, тугие груди и более темный треугольник курчавых волос между бедер. Толпа сладострастно взревела: покупатели тут же стали перекрикивать друг друга, заламывая все большую цену. Египетских наемников и остальных к этому времени выпустили из клеток. Ликандр заскрежетал зубами, глядя на торг: порыв вожделения, которое нагота девушки против воли вызвала в нем, был подавлен огромным стыдом. Какое гнусное дело, продавать эллинских женщин в эллинских же городах! А если она... У него все омертвело внутри при мысли, что девушка может быть спартанкой. Но нет, едва ли: Ликандр знал и жен, и мужей своей родины. Вот дочерью Аттики эта юная рабыня вполне может быть, даже афинянкой! Вдруг его самого подтолкнули к помосту. Обе девушки были проданы; хотя вторую не раздевали, видимо, обеих взял один и тот же покупатель. И тут киренеянин крикнул что-то, и Ликандра вместе с несколькими рабами отвели в сторону. А всех его товарищей заставили подняться на помост! И Агия тоже! С Ликандром оставили только рабов со второй триеры, азиатов и африканцев: а все те, с кем он плыл, и кто в Сирии делил с ним опасности и победы, вынуждены были принять участь тех опороченных эллинок! Ликандр рванулся вперед, чуть не повалив своих охранников; но тут получил тупой удар рукоятью копья в грудь, и у спартанца пресеклось дыхание. Он упал на землю, чуть не всхлипнув от телесной и душевной боли, - душевная мука превосходила все телесные. Его крепко схватили за руки, когда пленник вновь встал, но удерживать эллина больше не требовалось: Ликандр уже ничему не сопротивлялся. Он только смотрел, что делают с другими воинами. Их не раздевали: хотя, конечно, нагота мужчины совсем другое дело, нежели женская. Обнажить перед всеми женщину, а тем паче соотечественницу, - как опозорить свое же святилище, плюнуть в лицо своим богам... Мужчина же богами создан для защиты этой чистоты. Но все равно происходящее было нестерпимо стыдно: Ликандр зажмурился на несколько мгновений, и заставил себя вновь открыть глаза только затем, чтобы увидеть, кому достанется Агий. Но спартанцу этого не удалось, Агия продали очень быстро, и его товарища и единственного друга здесь затянули в толпу. "Надеюсь, ему повезло с хозяином", - подумал Ликандр. Стыд притупился, как боль в давней ране. Но такая рана гноится, если забыть о ней. Ликандр был бы рад умереть от такого поранения чести. - Идем, - неожиданно услышал он рядом. Стасий из Кирены говорил с ним почти как с человеком - и порою такое обхождение казалось спартанцу еще большею низостью, чем прямое унижение. Ведь все равно он теперь стал чужой собственностью, вещью! Ликандр наконец взглянул на тех, кого оставили с ним: это были два не то перса, не то мидянина, один нубиец и один ливиец, юный и по-девичьи миловидный. Самые разные... натуры, как называет это Стасий. - Куда нам идти? - угрюмо спросил Ликандр. Если уж киренеянин говорит с ним таким образом, можно надеяться и на честный ответ! Хотя бы отчасти честный. - Вам повезло, - повторил Стасий слова, уже сказанные в пути. - Вы попадете к одному... весьма знающему человеку, который найдет вам самое лучшее применение за всю вашу жизнь! Черноглазый киренеянин коротко и как-то невесело рассмеялся, хотя первая партия невольников явно была продана выгодно. Да, подумал Ликандр, он, несомненно, испытал рабство на собственной шкуре... Но ведь для эфиопа и даже азиатского грека такое положение несопоставимо с позором спартанца, ставшего рабом! Негры, это Ликандр знал совершенно точно, нередко даже радовались, когда их покупали в богатые египетские дома в качестве слуг и домашних любимцев, как балованных животных: для этих племен есть досыта нередко уже достаточно... А уж для азиатского грека... кто их только разберет! Ликандр вдруг заметил, что из хозяев, которые выставляли его товарищей на общем рынке, оставшихся сопровождает один Стасий. Видимо, пристроить Ликандра и этих избранных - его частное дело. А может, они его доля в продаже невольников, и последняя партия пойдет гораздо дороже! От площади идти оказалось недалеко. Они свернули в узкий проулок, потом прошли еще немного: охранники-азиаты чуть не обтирали побелку со стен своими плечами, так было тесно. И наконец, снова выйдя на мощеную улицу, остановились перед дверью в высокой стене. Стасий постучал медным кольцом-колотушкой. Калитка, отметил про себя спартанец. Запертая. Из-за стены вдруг раздалось рычание, от которого все невольно вздрогнули: так тихо, люто рычали дикие собаки или свирепые египетские псы, которых натаскивали выслеживать беглых рабов. Через небольшое время калитка отворилась, и на гостей изумленно воззрился привратник: старый азиатский грек в длинной бесформенной одежде, которую те нередко носили, и в синей головной повязке. - Впусти нас, Азор, - улыбаясь, сказал Стасий. - Ты сам видишь, у меня большое дело к твоему господину! Старый раб уже и сам разглядел большую свиту киренеянина и с низким поклоном посторонился. - Да благословят тебя боги, господин... - Уже благословили, - рассмеялся Стасий. - Азор родом из Лидии, - вполголоса пояснил он Ликандру. Остальных работорговец вообще не удостоил ни словом. - Господин этого дома тоже лидиец. И тут со стороны большого хозяйского дома послышался многоголосый лай и снова рычание, ставшее гораздо отчетливее. Юный раб-ливиец всхлипнул от страха. Ликандр только сжал зубы. Привратник Азор куда-то торопливо ушел, - видимо, за хозяином, - а лаконец огляделся. Да, они, без сомнения, попали в богатый дом - мраморный особняк, может быть, того самого пентелийского мрамора; с позолотой на фронтоне и фальшивыми рифлеными колоннами из красного гранита. Удивительным образом пленнику показалось, что изнутри это жилище больше, чем снаружи. В саду, который окружал дом, щебетали птицы: должно быть, редкие. Опять залаяли псы, вернее - одна собака. Лай, поскуливание и рычание стали громче, и Ликандр понял, что собаку ведут сюда. Скоро он увидел ее - желтый остроухий пес, который рвался с поводка у сдерживавшего его великана-негра, что приближался к рабам и их охранникам впереди группы людей. Пес не прекращая лаял; потом смолк, хрипло дыша и вывалив красный язык, когда его дернули за ошейник. Потом оскалил зубы и заворчал - зубы у него были страшенные. - Это Дракон. Назван именем одной из собак Актеона*, - послышался новый голос: с тем же выговором, что и у Азора, но более молодой. - Подходящая кличка, не так ли? К ним подступил человек, походивший на Стасия, - та же неприятная многознающая улыбка, за которой, однако, скрывалось больше, чем глумление. Может быть, своя тайная боль. Но этот лидиец был намного более холеным, чем Стасий, в вышитой желтой хламиде, в золотых браслетах и кольцах. И лицо у него было подкрашено, как у персов. Хозяин дома сразу же обратил внимание на Ликандра - он обошел спартанца, задирая голову, чтобы видеть его лицо. - Это и есть тот герой чистейшей лаконской породы, которого ты обещал мне, Стасий? - наконец спросил он, обернувшись к работорговцу. Киренеянин склонил голову с восточной вежливостью, как старый друг дома. - Да, Мидий. Хорош, не правда ли? Мидий опять медленно обошел пленника и неожиданно схватил за руку выше локтя и сильно сжал. Лаконец зашипел сквозь зубы, стиснув кулаки, отчего мышцы еще сильнее напружились. Мидий прищелкнул языком. - И это после месяца плавания? - воскликнул он. - Меньше, чем месяца, но путь был долгий, - улыбаясь, согласился Стасий. - И нашел я этого спартанца умирающим в пустыне. Темные глаза Мидия загорелись. - Я беру его! - сказал лидиец. - А остальные? - спросил Стасий. Хозяин взял его под руку. - Давай-ка пройдем в дом и все обсудим, дражайший Стасий. За чашей хиосского вина*! А спартанца пусть пока вымоют и накормят. Киренеянин нахмурился, хотел возразить... но потом кивнул. Они быстро удалились в сопровождении четверых азиатов Стасия и охраны Мидия. Свирепого пса утащили следом. - Он шутя перервал бы горло и тебе, спартанец, - сказал рядом с Ликандром привратник Азор, проследивший за взглядом нового раба. - Я знаю, что вы ходите на волков с одной рогатиной. Но эти зверюги гораздо хуже! Их обучают сразу кидаться на горло! Он сделал Ликандру знак. - Идем, я распоряжусь, чтобы тебе дали поесть и помыться. Ликандр пошел; он бросил растерянный взгляд на оставшихся рабов, но потом сосредоточил все внимание на своем проводнике. - Почему ты думаешь, что твой хозяин купит меня? - Ты далеко не первый, - усмехнулся старый лидиец. - И если мои глаза не лгут, ты лучше многих, кто был до тебя! Ликандр не стал спрашивать об участи прежних рабов Мидия. Они вошли в дом через заднюю дверь - прошли в небольшую комнату, которая, судя по запахам, наполнявшим коридор, соседствовала с кладовыми. У пленника заурчало в животе; он покраснел. - Хочешь есть? - спросил Азор с добродушной усмешкой. - Пока как раз вода согреется. Он жестом предложил спартанцу сесть на лавку. Тот сел, сразу ощутив, как на плечи навалилась огромная тяжесть; Ликандр спрятал лицо в ладонях и подумал о своей жене. Вскоре принесли еду, от вида и запаха которой у пленника потекли слюнки: козлятину с приправами, свежий хлеб, сыр и разбавленное вино. Ликандр съел все до крошки, выпил и вино, за что тут же мысленно выругал себя. Но когда его позвали мыться, опьянение тотчас прошло. Он с наслаждением стащил с себя заскорузлую рванину и погрузился в горячую воду. Мальчик-раб долго старательно оттирал его египетским натроном; потом расчесал мокрые вьющиеся волосы. Они так спутались, что приходилось выдирать их прядями. Потом слуга так же связал волосы спартанца шнурком на затылке. Когда Ликандр вышел из ванны и мальчик принялся вытирать его, на пороге появился Мидий. - Молодцы! Теперь оставьте его, - сказал он своим домашним рабам, делая мальчику знак отойти. Ликандр прикрылся полотенцем и неподвижно и гневно смотрел на хозяина. Тот улыбнулся. - Теперь ты мой, спартанец. Я уплатил за тебя сумму в тридцать быков. Ликандр прикрыл глаза, и пальцы, державшие полотенце, разжались. Он ощутил на себе жадный взгляд владельца. - Думаю, я не стану клепать на тебя ошейник или ставить клеймо, - произнес лидиец наконец: в голосе его послышалось восхищение своей покупкой и необыкновенное довольство собой. - Кто когда-нибудь видел Тезея или Ахилла в рабском ошейнике? Лаконец взглянул на него. - Так как же ты можешь знать, что я не сбегу? - Можешь попытаться, если думаешь, что удерешь от моих сторожей, - улыбнулся Мидий. - Но что ты будешь делать, даже если убежишь? Вплавь доберешься до Египта? Или бегом до Афин? Прочие рабы засмеялись: не заискивая, а оценив остроумие господина. - И ведь ты, кажется, не один здесь! У тебя остались товарищи, - прибавил лидиец. Ликандр повесил голову и проклял все на свете. Конечно, за его бунт могут покарать остальных. Тут выражение Мидия изменилось, в нем появились серьезность и искреннее восхищение. - Думаю, мы договоримся с тобой. Я знаю, как горд твой народ, и не подвергну тебя унижению! Да, тебе предстоит ублажать своего господина, - лидиец рассмеялся, - но ублажать тем способом, который вы, спартанцы, предпочитаете всем другим! Как тебя зовут? - неожиданно спросил он. - Ликандр, сын Архелая, - сказал гоплит. Он опять проклял себя за недомыслие. Как можно называть свои имена этим скотам! Скоро все в Марафоне будут трепать имена плененных спартанцев, самые последние рабы будут торжествовать над ними!.. Но Мидий не смеялся. - Что ж, я верю, что скоро Ликандр, сын Архелая, прославит своего хозяина и город Марафон, - сказал он. Потом велел рабам: - Оденьте его. Лидиец покинул комнату. Ликандр поднял руки, позволяя одеть себя в чистое. Ему сейчас оставалось только смириться. * Охотник из греческих мифов, которого Артемида превратила в оленя за то, что он подсматривал за нею во время купания. Потом Актеона в образе оленя разорвали собственные псы. * Вино с острова Хиос в Эгейском море, которое очень ценилось.