Сумерки Мемфиса

Ликандра поселили в комнате с пятерыми другими рабами - все туземцы, и трое оказались его товарищами, которых вместе со спартанцем привели в дом Мидия: кроме него, хозяин дома приобрел себе юного ливийца и обоих персов. Ликандр из них всех мог объясняться с одним ливийцем, который, как и он, говорил по-египетски, но мало что мог сказать путного и мало чем мог поддержать своего греческого собрата. Этого юношу, самого молодого из пленников, звали Либу, по имени своего племени, - прежде он был рабом египтян, которые назвали его так, как им было привычно обращаться к иноземным рабам. Имя, данное матерью, Либу давно забыл. Он с малых лет трудился на земле храма Ра-Хорахти в Иуну - Гелиополе, где его вместе с несколькими другими людьми храма и перекупил у жрецов киренеянин. Ливиец подтвердил предположение Ликандра, что Стасий и его подельники торговали с Та-Кемет, но больше юноша ничего не знал: ни как давно Стасий промышляет этим делом, ни с кем киренеянин связан у себя на родине, в Египте или в греческих городах. Синеглазый Либу был совсем невоинственным юношей, хотя и красивым и, судя по всему, выносливым: Ликандр, терзаясь мыслями о будущем, мог хотя бы смутно предположить, что потребуют от него самого, но судьба ливийца оставалась полностью покрыта мраком. Едва ли, конечно, такой расчетливый человек, как Мидий, захочет скоро лишиться дорого купленного раба... Но с чего вдруг они решили, что лидиец расчетлив - или что он только расчетлив? Их хозяин может быть охотником за славой или просто жестоким сладострастником, использующим и убивающим рабов во имя удовлетворения мимолетного каприза! А еще этот азиатский грек может быть любителем мальчиков - женатым или неженатым, все равно. Юный Либу наиболее из них всех подходил в наложники богача - ему было шестнадцать лет. Но когда вырастает борода, такие рабы теряют свою привлекательность. - Я буду защищать тебя, - сказал Ликандр, хотя не знал, сможет ли защитить хотя бы себя самого. Ливиец улыбнулся. - Ты светлый человек, - сказал он. - Про ваш народ я слышал, будто вы очень жестокосердны и заносчивы, но ты совсем другой. Но не пытайся заступиться за меня напрасно, ты ничего не сможешь сделать... если хозяин захочет меня так, как мы оба думаем. Либу покраснел и тихо закончил: - Это не самое страшное. Ликандр усмехнулся с мрачной ненавистью. - Я бы скормил этого мерзавца собственным псам! И я это сделаю, с помощью богов! Либу вскрикнул и даже отодвинулся от него. Он понял, что этот лаконец и впрямь так свиреп, сколь и великодушен: но не будь он жестокосердным, не был бы и великодушным. Когда иссяк разговор, Ликандр, предоставив ливийца собственным горьким раздумьям, попытался обследовать место их заключения. Он один пытался это сделать - ни двое персов, ни старые рабы, с которыми их поселили, никак не противились своей судьбе. Лаконец попытался вызнать что-нибудь у этих невольников, которые казались немногим старше его и были азиатами: пленник заговорил с ними по-гречески, потом по-египетски, но его слушали с враждебностью забитых людей, которых понуждают к делу, к которому они давно уже неспособны. И зачем эти азиаты Мидию? Наверное, когда-то были нужны, но более нет. Зачем тогда переводить на них хлеб? Или лидиец не так жесток, как представляется?.. Потом Ликандр покинул комнату, чтобы понять, нет ли способа убежать. Из этой комнаты вела единственная дверь - на задний двор, и в ней было проделано окошко, забранное решеткой. Дверь была не заперта, пленники обнаружили это давно... но высунуться не решались, слишком хорошо помня, как их стерегут. Как только лаконец выступил наружу, он услышал рычание. Уже смеркалось, но окружающие предметы были все еще видны достаточно ясно: лаконец прирос к месту, когда угрожающие звуки стали громче. Под платанами у стены, огораживавшей дом, были привязаны две собаки, которых Ликандр не мог разглядеть из-за двери. Страшные сторожа приподнялись и навострили уши: но все же пленник твердо направился вперед. Обе собаки вскочили и принялись лаять, едва только Ликандр сделал пару шагов от двери. Он поспешно отступил и присел под растущие у дома кусты. Этой надобностью пленник и хотел отговориться, если бы его застали. Потом он распрямился, стараясь не привлекать внимания псов, и осмотрелся. Ликандр разглядел, что двор окружен сплошной кирпичной стеной высотой, по крайней мере, в два человеческих роста. Под стеной росли розовые кусты: и красота, и хорошая мера предосторожности. Он медленно двинулся вдоль дома; раздалось ворчание, которое сразу опять перешло в хриплый лай. Собаки-убийцы сидели на цепи, теперь Ликандр это разглядел; и брехали они часто... но все равно... Несмотря ни на что, Ликандр, прячась за кустами и прижимаясь к стене, медленно продвигался вперед, намереваясь обогнуть угол дома. Он без помех добрался до угла; но стоило завернуть, как путь преградила фигура в панцире и шлеме. Холодное лезвие меча прижалось к его горлу. - Куда направился, раб? Стража!.. Конечно, дом стерегут не только собаки, но и люди! Стражник уступал Ликандру ростом и сложением, как многие, - но был сыт, и полон свежих сил, и в полном вооружении; и был, несомненно, свободным марафонцем. Наемник, каким сам Ликандр был еще недавно! Но Ликандр никогда не занимался таким делом, как этот! - Я выходил осмотреться, - сказал лаконец. Он не выказал страха и тогда, когда лезвие меча сильнее прижалось к его шее. Стражник скривился, убирая оружие. - Пошел назад, - приказал он. - Если это повторится, обо всем будет доложено хозяину! Под его холодной брезгливостью скрывалось беспокойство. Ликандр повернулся и быстро направился назад. Он уже не обращал внимания на собак. На пороге комнаты он едва не столкнулся с ливийцем. - Ты зачем вышел? - спросил гоплит. Юноша смущенно показал на кусты. Ликандр тихо рассмеялся. - Только далеко не ходи, - предупредил он. - Там за углом стража. Собак Либу уже тоже научился не слышать. Похлопав юношу по плечу, Ликандр вернулся в комнату. Двое персов уже спали; старые рабы тоже. Ликандр лег на свой тонкий тюфяк. Когда стемнело, стало свежо. Без плаща, который у него забрали, лаконца зазнобило. Но он не обращал на это внимания - он был рад, что лишился подарка киренеянина. Изнеживаться никак не годилось! Вернулся ливиец. Он замер у порога, и когда Ликандр приподнялся, обернувшись к африканцу, тот шепотом позвал по-египетски: - Это ты, экуеша? "Человек из народа моря". Ликандр кивнул и махнул юноше рукой. - Иди сюда! Либу, поколебавшись, подошел и пододвинул свой тюфячок к постели Ликандра. - Меня зовут Ликандр, - сказал ему спартанец. - Я запомню, - серьезно кивнул юноша. Потом улыбнулся и прибавил шепотом: - Я рад, что нашел такого друга, как ты! Достоинство странно сочеталось в синеглазом рыжеволосом Либу с покорностью - азиатская и африканская черта, подумал про себя Ликандр. Когда ливиец уснул, воин подумал, что никогда бы раньше не назвал другом пустынного варвара. Спартанцы даже с другими греками ладили с трудом! Он скользнул взглядом по беззащитно изогнутому во сне полунагому телу и вздохнул, не представляя, как быть, если завтра хозяин и вправду потребует мальчишку для утех. Потом Ликандр повернулся на живот и сам крепко заснул. На другое утро рабы были разбужены самим хозяином: Мидий вошел в комнату в сопровождении своего огромного негра, который нес благовонную лампу. От нее комнату, в которой, несмотря на солнце, был полумрак, наполнил не только желтый свет, но и сильный аромат мирры и специй. Невольники при виде лидийца начали быстро приподниматься; персы и старые рабы встали и низко поклонились. Ликандр и Либу просто придвинулись друг к другу. - Я вижу, вы уже подружились! Превосходно, - улыбнулся Мидий, сегодня одетый в розовую хламиду с орнаментом из серебряных рыбок, плескавшихся в стилизованных серебряных волнах. - Но мне придется вас ненадолго разлучить. Он посмотрел на спартанца. - Идем со мной. - Куда? - глухо спросил тот. Ликандру было не столько страшно пойти, как он боялся за ливийца. - Прогуляться, - непонятно улыбаясь, ответил господин. - Ну же, не заставляй меня ждать! Когда они вышли за дверь, к ним присоединились еще двое охранников; снаружи ждал и тот мальчик, который мыл и причесывал Ликандра. И он вручил лаконцу чашу, судя по виду и запаху, наполненную вином, в которое было что-то подмешано. - Что это? - спросил гоплит. Мидий усмехнулся. - Будь это яд, ты бы обрадовался, правда? Спартанец принюхался к напитку, потом выпил в несколько глотков. Питье оказалось очень сладким, сразу ударило в голову... а потом по телу разлилась бодрость и словно вдвое прибавилось сил. И захотелось еще. Судя по всему, лидиец остался доволен действием напитка. Ликандр же ощутил холод в животе, как перед битвой: он догадался, что ему сейчас предстоит. Они вошли в сад и направились вперед по дорожке, края которой были выложены цветными камнями и раковинами. Старые оливы и платаны скрывали от чужих глаз не только дом, но и все, что происходило в саду. Послышался слабый шум воды, и господин с новым рабом вышли на утоптанную площадку, посреди которой бил фонтан, а под деревьями была сложена каменная скамья. Ликандр закрыл глаза: им вдруг овладело воспоминание о саде Поликсены, где они с его женой впервые обменялись поцелуем. Она растит сейчас их мальчика... Он услышал смех Мидия. - Не время спать, спартанец! Я хочу увидеть, чего ты стоишь! Открыв глаза, Ликандр увидел перед собой человека необычайно мощного сложения, в одной крошечной набедренной повязке: несомненно, мощнее его. Из-под низких надбровий с тупой ненавистью смотрели маленькие глаза. Было похоже, что это грек - хотя атлет не раскрывал рта и едва ли собирался. Ликандр отступил от противника и взглянул на хозяина: тот уже уселся на скамью. Под деревьями стояла стража, тоже не спускавшая глаз с обоих рабов. - Это Ксантипп, - улыбаясь, объяснил Мидий. - Я купил его два года назад - вот, видишь клеймо на спине? Он не очень красив и не очень умен, хотя и силен как бык. До сих пор он побеждал всех, кого я выставлял против него, но утонченным зрителям он не понравится. Лидиец поморщился. - Видишь ли, граждане Марафона не желают смотреть, как бодаются тупые быки. Им нужна схватка самих олимпийцев. Ликандр опять перевел взгляд на Ксантиппа: тот смотрел на своего врага без всякого выражения. И тут неожиданно Мидий громко приказал Ксантиппу, показав на спартанца: - Убей его! Ксантипп набросился на Ликандра и схватил его в свои стальные объятия. Несколько мгновений спартанцу казалось, что ребра его треснут: в глазах потемнело от боли и страшного напряжения. Босые ноги борцов словно вросли в землю, могучие тела задрожали: каждый силился не то задушить, не то повалить соперника. И вдруг они оба упали, казалось, в согласном усилии; Ксантипп оказался под Ликандром. Потом, заревев, сбросил с себя врага и навалился всей грудой мышц на спартанца, коленом давя ему на грудь. От удара затылком о землю у гоплита загудела голова; Ликандр увидел перед собой лицо жены, потом юного ливийца... и, вдруг ощутив в себе силу титана, опрокинул на спину Ксантиппа. Или это силач Мидия поддался ему?.. Ликандр надавил локтем на шею Ксантиппа и заглянул в маленькие глаза под нависшими бровями. И он понял, что его противник не глуп и совсем не труслив. Ликандр слегка кивнул в ответ на безмолвную мольбу и отнял руку от его горла. В следующий миг противники переменили положение: Ксантипп оказался под спартанцем на животе, и его шея очутилась в захвате. Сидящий Мидий, не отрывая глаз от атлетов, подался вперед, полураскрыв рот и вцепившись в свои колени; но не останавливал борцов. Ксантипп сопротивлялся - пытался сбросить с себя лаконца, скреб ногами землю, но попытки освободиться делались все слабее по мере того, как могучая рука выжимала из него жизнь. Потом силач захрипел, захрипел в последнем напряжении и Ликандр - и тело Ксантиппа обмякло под ним. С трудом высвободив из-под него руку, лаконец, пошатываясь, встал. Он весь взмок, так что хитон облепил тело. Ликандр поднял глаза на своего хозяина. Губы лидийца раздвинулись в улыбке. Он похлопал. - Храбрость с одной стороны, великодушие с другой! - воскликнул Мидий. Ликандр понял, что господин обо всем догадался. - Бедняга Ксантипп, он устал... или, может, ленился в последнее время, не встречая себе достойных противников! - Чего ты хочешь от меня? Чтобы я занял его место? - с глухой ненавистью спросил спартанец. - Нет, это было бы расточительством, - сказал Мидий, спокойно улыбаясь. - Ты мне обошелся в шесть раз дороже! Ликандр взглянул на мертвое тело. Потом повернулся к хозяину. - Я понял, - сказал лаконец. - Ты хочешь на мне зарабатывать! Чтобы я участвовал в марафонских играх, а ты или твои подельники будете ставить на меня! Лидиец кивнул. - Ты умен, - сказал он. - И ты угадал, но лишь отчасти. Я люблю искусство, спартанец, которого вы не понимаете. Драгоценный камень без огранки, необъезженный нисейский жеребец - вот что ты такое, и, как этот камень или этот конь, ничего сам в себе не смыслишь! - Пусть так, - сказал Ликандр, сохраняя спокойствие. Он вынужден был признать, что и в самом деле почти ничего не понимал в играх развращенных людей, в которые оказался втянут. - Но я раб! Ты ничего не получишь с меня, потому что к играм допускаются только свободные граждане! Мидий опять улыбнулся. - А кто в городе знает, что ты раб? Ликандр смотрел на него в потрясении. - Так ты будешь выдавать меня за свободного человека? Да кто тебе поверит, и кто позволит провести эту грязную игру? Во взгляде лидийца выразилось сожаление. - Ты совсем не знаешь людей, - сказал он. - Такие, как ты, не научаются жить до самой смерти! Потом он рассмеялся. - Согласись, что ты сам никогда бы не заработал на себе так, как это сделаю я! Ликандр с отвращением покачал головой. Он опять взглянул на убитого: Мидий словно бы уже забыл о нем. - Да уберите же его наконец! Хозяин лениво кивнул, и двое стражников подняли и унесли Ксантиппа. Потом Мидий опять посмотрел на Ликандра. - Что еще, мой герой? Лаконец сложил руки на груди. - Так все пойдет тебе, я не получу ничего? Мидий засмеялся. - Это мне уже нравится! Нет, - серьезно прибавил он. - Ты великодушен, я увидел это, - я тоже великодушен! Ты будешь получать четвертую часть каждого выигрыша! Ликандр долго смотрел на него, борясь с собой. И наконец произнес: - Я согласен.