Сумерки Мемфиса

Аристодем приехал на свадьбу Филомена. Дорога до Ионии, соседствовавшей с Карией и Лидией, конечно, была опасной - но безопасных дорог в греко-азиатских землях не было. Впрочем, продвигаясь по Ионии, афинянин так и не смог решить - греческая это земля или все же персидская. Обычаи обоих народов перемешались тут намного сильнее, чем в Египте. Смешение наблюдалось во всем - в планировке домов, садов и хозяйств; в одежде и вооружении; в языке, верованиях и понятиях. Встретив прохожего или проезжего, или даже оседлого ионийского грека, никогда нельзя было знать наперед, каких обычаев он придерживается и что думает о теперешней власти Персии и о теперешнем наместнике. Прежде, чем увидеться с бывшим товарищем, молодой афинский купец расспрашивал о нем его греческих подданных. Их слова несколько ободрили Аристодема - ионийцы говорили, что нынешний сатрап правит ими не хуже своего предшественника, больших притеснений не делает и соблюдает порядок. Вместе с облегчением эти слова наполнили душу афинянина и тревогой. Филомена уподобляли его предшественнику-персу! Да чем же он, в самом деле, лучше, и чем может отличиться, властвуя на персидской земле? Не слишком ли самонадеянно со стороны коринфского царевича было думать, что он способен пошатнуть позиции персов, приняв одну из многих сатрапий? Аристодем все более опасался, что Филомен попусту погубил себя: хотя изначально, конечно же, хотел только блага Греции. Увидев же дом, вернее - дворец Филомена в Милете*, Аристодем был поражен. Несомненно, его товарищ добился неслыханных почестей, которых большинство людей не могли дождаться до самых седин, - пусть даже и ценою утраты доброго имени. Людям свойственно злословить обо всех, кто добился чего-нибудь значительного: и лишь история способна рассудить, кто был более прав. Дворец сатрапа стоял на вершине холма, на котором был основан город. Этот дворец-цитадель был окружен садом, и был построен в несколько ярусов; и каждый ярус оканчивался террасой. На террасах тоже росли деревья. Это напомнило Аристодему манеру египтян разводить сады на крышах; и уступчатый храм Хатшепсут, вырубленный в скале и слитый со скалой, на террасах которого росли мирровые деревья, привезенные из Пунта, - дивное творение Сенмута. Но эта ионийская крепость имела совершенно азиатский облик, ничто в ней не казалось привнесенным из Эллады или Египта: а что было привнесено, уже представлялось персидским. Когда же был построен этот прекрасный дворец?.. Похоже, что недавно, а значит - со сказочной быстротой и искусством. Когда афинянин назвал себя страже у ворот, его вместе со свитой почтительно пригласили войти. Аристодем впервые задумался о невесте Филомена. Будет ли ему позволено ее увидеть? Какое влияние эта персиянка окажет - и уже оказала на своего будущего мужа?.. Гостя провели во дворец, в перистиль - вернее, один из укромных внутренних двориков, где росли миртовые кусты, стояла скамья и посредине бил фонтан. Аристодем сел на скамью, восхищенно осматриваясь: и чем больше он восхищался, тем большее стеснение испытывал. Когда хозяин вышел к нему, Аристодему показалось, что перед ним перс, - хотя он сразу же узнал старого друга. Филомен по-прежнему носил недлинные волосы, хотя и отпустил их немного, - персы носили волосы разной длины; густая черная борода оказалась аккуратно подстрижена, как у придворного. На сатрапе Ионии был халат и шаровары, все пурпурное с золотом: носить пурпур имели право только приближенные царя царей и члены его семьи. Глаза коринфянина были подведены черным, а пальцы унизаны перстнями. Все это очень шло Филомену, но делало его совершенно другим человеком. Аристодем болезненно улыбнулся, обнимаясь и целуясь с другом. - Ты мне напомнил Уджагорресента, - сказал он. Филомен хохотнул. - Я его сам себе давно напоминаю. Но царский казначей стар, и его страна устарела. Он посмотрел товарищу в глаза и улыбнулся, сжав его плечи: перстни впились в кожу. - Как же я рад тебя видеть! Счастье, что ты добрался невредимым! Аристодем подумал, что и выговор военачальника стал другим: здесь это почти не обращало на себя внимания, зато в Аттике или Лаконии речь Филомена резала бы слух так же, как речь персидского посланника. - Поликсена не приехала? - спросил Аристодем, на всякий случай: хотя был почти уверен, что нет, и теперь - тем более! Поликсена могла вообразить все, что Аристодем увидел своими глазами, по одному только письму старшего брата; и не приедет, пока будет способна противостоять его воле. - Нет, не приехала. Лицо Филомена на несколько мгновений сделалось отчужденным и холодным. Потом он опять улыбнулся афинянину, но тот так и не смог понять, о чем царевич думает. - А где твоя невеста? - спросил Аристодем. - Смогу ли я увидеть ее когда-нибудь? Он знал, что женщины в Персии содержатся и более строго, и более свободно, чем в Элладе: условности, которые было трудно понять со стороны. - Ты увидишь ее на свадьбе, - пообещал Филомен. Казалось, он рад, воодушевлен - но не походил на нетерпеливого жениха. - Я тоже до свадьбы почти не могу с нею видеться. - И все же ты уверен, что будешь счастлив, - улыбнулся Аристодем, вспоминая о своем брате Аристоне. - Я уверен, - сурово сказал его друг, - что назад пути нет. - А почему ты так одет? - вдруг спросил афинянин, исподволь присматривавшийся к нему. Он коснулся белой льняной рубашки, которая виднелась у Филомена под пурпурным халатом. - Ты зороастриец? Нужно ли это, чтобы жениться на персиянке? Его это очень занимало, и не только в отношении брата своей возлюбленной. Филомен покачал головой. - Это необязательно, хотя и желательно... Пойдем, отдохнешь и поешь с дороги, и я тебе все расскажу. После ванны и очень вкусного обеда Аристодем устроился с другом на одной из озелененных террас, куда для них вынесли столик с напитками. - Ты стал богат как Камбис, - сказал афинянин. - Мне все еще не верится, что я не сплю. Филомен усмехнулся. - Скажи лучше - как Поликрат! Или Крез, царь Лидии! Он сделал глоток гранатового напитка. - И какое может быть сравнение, - продолжил сатрап Ионии. - Камбис покоряет себе все, на что бросает свой взгляд! Поистине царь царей, которому еще не было равных в истории! Аристодем тоже пригубил фруктовое питье, которое стояло перед ними вместе с разбавленным вином. Он знал, что Филомен, подобно истинным персам, воздержан в винопитии, как это свойственно было и воспитанным эллинам, и радовался, что хоть чему-то из своего прошлого его друг остался верен. Афинянин поправил светлые волосы. - Расскажи мне, как ты живешь... как правишь своей сатрапией. - Сегодня у меня есть время... хотя я не так занят, как был раньше. Азиаты словно бы умеют растягивать время, как египтяне, - усмехнулся Филомен. Потом он налил себе уже вина, которое у персов подавалось в конце трапезы, а не во все время еды, как у эллинов. Они заговорились до темноты: о сатрапии, о своей жизни и родне, о богах и философии - обо всем. Понадобился новый кувшин вина, но ни один из старых друзей не опьянел за разговором. *** Пока Аристодем не увидел Филоменову невесту своими глазами, ему не верилось в его свадьбу... даже после всех разговоров, после всего, что Аристодем увидел и попробовал в маленьком царстве Филомена. Артазостра появилась перед гостями и родственниками с открытым лицом, - но все остальное, волосы, руки, ноги, было скрыто под тяжелыми одеждами. Юное лицо было нарумянено, возможно, чтобы скрыть бледность и страх, хотя девушка казалась невозмутимой. Филомен сравнивал дочь Аршака с царицей Камбиса, Роксаной; но Аристодем не видел и Роксаны, и ни с кем из женщин не мог сравнить эту дочь Азии. Артазостру вывел к собравшимся за руку отец, и потом вложил эту смуглую узкую руку с покрытыми краской ногтями в руку Филомена. Несколько мгновений молодые глядели друг другу в глаза - и так, что все в зале почувствовали себя лишними. Аристодем мрачно подумал, что на свадьбе его брата не было и следа такого тонкого взаимочувствия между женихом и невестой, хотя свадьба была куда более разгульная. Бракосочетание уже совершилось, и после краткого благословения, которое Филомен и Артазостра приняли от могущественных родственников персиянки, после греческого обряда осыпания зерном и другими плодами земли старшая дочь Аршака удалилась в свои комнаты. А афинянин так и не успел составить о ней никакого представления. Все опасные тайны этого существа предстоит познать мужу, и только ему. Как в Элладе... но совершенно иначе. С этого праздника Аристодем, как и со свадьбы Аристона, тоже ушел раньше. Он долго сидел в своей богато убранной спальне, которая выходила на террасу, - ветер колыхал легкую шерстяную занавесь, закрывавшую арку: этот прием был известен в Азии в древности, как рассказал афинянину Филомен. В Элладе, даже в Афинах, арки еще не встречались, хотя были красивы, прочны и как нельзя лучше вписались бы в гармонию храмов и общественных зданий. Пифагореец думал о своих братьях: не написать ли ему в Афины или Навкратис о том, что увидел и узнал в Ионии, от Филомена и его подданных. Но Аристон просто не поймет его, Хилон для этого слишком афинянин... а Калликсен сейчас в море. Аристодем мысленно пожелал удачи брату, избравшему самую необычную судьбу. Нет, он обо всем расскажет братьям при встрече, если это суждено. Письменные строки... лживы, даже если в них только правда: как свидетель, которому дозволено выступить лишь с одной заготовленной речью, ничего к ней не прибавляя. Аристодем уже чувствовал себя так, точно ему предстоит оправдываться перед своими родственниками и согражданами. Аристодем проспал допоздна, хотя это было не в его привычках. Когда он проснулся и сел в постели, его уже терпеливо дожидался приставленный к нему раб-иониец, одетый по-гречески, как и многие слуги здесь. Аристодем спросил о своих людях, и прислужник ответил, что с ними все благополучно и они очень довольны. Еще бы они были недовольны, попав в такую сказку, будто на остров Цирцеи! Милет называли "жемчужиной Ионии", и много греческих земель до недавнего времени были подвластны ему и отдавали свои богатства, даже египетский Навкратис! После омовения гость вышел завтракать на свою террасу. Все его мысли были заняты Филоменом. Как прошла брачная ночь, не разочаровался ли он в своей персиянке? Филомен, конечно, не был неопытен с женщинами, но с девицами... Тем более с азиатками... Он подождет, пока хозяин сам придет к нему: если здешние обычаи это позволят. Аристодем еще не успел закончить завтрак, как бахромчатая занавесь арки отодвинулась и на террасе появился молодой супруг. Он был в алых шароварах, стянутых широким золотым кушаком, и голый по пояс; это было до того непривычно в его азиатском облике, что афинянин вздрогнул и привскочил с кресла. Сатрап Ионии прижал палец к губам и, неслышно подойдя к другу, сел в кресло рядом. И когда он научился красться, словно тигр?.. В темных глазах коринфянина светилась улыбка. - Ну, что? - спросил Аристодем, настороженно глядя на Филомена. Тот снова прижал палец к губам. - Она еще спит, - проговорил Филомен так, точно отсюда мог разбудить свою жену. - Ты доволен ею? - спросил афинянин. - Мне так же стоит спрашивать себя, довольна ли Артазостра мной, - рассмеялся молодой сатрап. - Но, кажется, мы оба получили то, чего ожидали. Аристодем взял и медленно поднес к носу засушенную ветку миндаля, стоявшую перед ним в вазе. Покрутив ее в пальцах, афинянин опустил ветку на колени. - Я думал, что в Азии женщины еще больше покорны мужьям, чем в Аттике, - сказал он. - Но теперь я вижу, что... - И в Аттике жены не рабыни, - усмехнулся Филомен. - А в Азии в любви и брачных отношениях существует много тонкостей, до которых не доросли в своих понятиях даже вы, афиняне. Аристодем сломал веточку, и сухие коричневато-розовые лепестки осыпали его хитон. - Нужно ли нам это! - гневно воскликнул гость. Боясь признаться в своих мыслях сам себе, он сейчас больше всего на свете хотел бы, чтобы Поликсена любила его, а он - ее со всей азиатской тонкостью и в греческой гармонии... Друг пристально смотрел на него и, кажется, понимал его смятение. Сделав несколько глотков вина прямо из кувшина, Филомен встал. - Мне нужно вернуться к Артазостре, - сказал он. - Должно быть, она уже проснулась. Я приду к тебе после обеда... ты ведь еще останешься? В глазах этого столь могущественного теперь человека блеснула мольба. Аристодем кивнул. Он мучительно подумал, что нужно уезжать как можно скорее. Филомен торопливо обнял его, обдав запахом мускуса, и быстро покинул террасу. Аристодем смог увидеться с другом только к вечеру, когда тот исполнил все свои любовные и прочие многочисленные обязанности. Филомен приказал оседлать для себя и афинянина лошадей, и они отправились вдвоем покататься по огромному саду. - Не соскучился без меня? - спросил господин дворца, улыбаясь. Аристодем засмеялся. - Ну что ты. Некоторое время они молча ехали шагом, погрузившись в задумчивость. Потом афинянин спросил: - Давно хотел узнать у тебя, но все забываю... в чем преимущество кривого персидского меча перед греческим? Филомен долго не отвечал. А потом сказал: - Наши прямые мечи разрубают твердые тела, но неглубоко проникают в мягкую плоть. Изогнутый же однолезвийный клинок не столько разрубает, сколько разрезает внутренности. Если хочешь, я могу сам поучить тебя! Аристодем принужденно рассмеялся и поднял руку. - Боюсь, у меня нет времени учиться сражаться по-персидски. Завтра я уезжаю из Милета... если ты не возражаешь, конечно. - Разумеется, - спокойно и вежливо сказал сатрап Ионии. Когда они возвращались назад, Аристодем увидел на террасе Артазостру. Он даже не сразу понял, что это жена Филомена: афинянин впервые увидел ее без головного покрывала. Черные волосы персиянки были распущены, и ветер колыхал ее пурпурные одежды, когда она, возвышаясь над всеми и опираясь одной рукой на ограждение, смотрела в сад, освещенный факелами. Проезжая мимо супруги, Филомен приветственно поднял руку, и Артазостра склонила голову - слегка, царственно. Аристодем подумал, что персиянка хороша собой, хотя он видел много женщин красивее ее... но для Филомена сейчас это не главное, как и для него самого. *** Когда пифагорейцы прощались, Филомен сказал: - Если встретишь... когда увидишь Поликсену, передай ей, что я люблю ее! Скажи... Он вдруг смешался и замолчал. - Скажу, - кивнул Аристодем, внимательно глядевший на него. Сегодня Филомен был одет как раньше, по-эллински. - Все расскажу так, как ты мог бы рассказать сам! Афинянин очень надеялся на эту встречу с сестрой Филомена... и на многое другое. Но он еще вчера отправил письма и Аристону, и Калликсену, в Афины: чтобы друзья передали его послание младшему брату, когда тот вернется из плавания. Сам Аристодем собирался назад в Навкратис, но был вовсе не уверен, что доедет. Друзья крепко и сердечно обнялись. - Желаю тебе счастья, - сказал Аристодем молодому господину Ионии, который и так получил все блага, о которых мог мечтать. Филомен отвел глаза и горько сказал: - Благодарю. И ты будь счастлив. Они еще раз обнялись, и Филомен быстро ушел. Аристодем утер увлажнившиеся глаза. - Герой Эллады! - прошептал афинянин. - Мог ли Гомер вообразить что-то подобное? Ни Фалес, ни Анаксимандр*! Даже Пифагор! А потом, не мешкая, эллин ушел собираться в путь. * Самый могущественный и богатый из ионийских городов, бывших автономными: несмотря на то, что они процветали, объединить их для противодействия Ахеменидам не удалось. Из Милета вышло много знаменитостей. * Прославленные философы милетской школы, жившие незадолго до правления Камбиса.