Сумерки Мемфиса

Хилон был очень рад брату - не столько даже потому, что любил его, сколько потому, что афинский дух третьего из сыновей Пифона жаждал новых дуновений, общения с молодыми, образованными и успешными, как он сам, людьми, которые часто собирались в его новом доме. За своей женой, афинянкой Алексией, он получил хорошее приданое: и, вместе с земельным наделом отца, который отходил ему как старшему из сыновей Пифона, вернувшихся на родину, это помогло Хилону обустроиться в Афинах быстро и хорошо. Многие еще помнили здесь отца обоих братьев - отплывшего в Египет, когда Хилону исполнилось пятнадцать лет, а Калликсену только семь. Хилон был гораздо старше, и несравненно лучше помнил Афины, покидая их! И, несмотря на это, Калликсену казалось, что он любит родной город сильнее старшего брата. Можно было быть настоящим афинянином - и при этом неохотно идти на жертвы во имя своего полиса: и порою юному моряку казалось, что это и означает сделаться настоящим афинянином... Хилон, к тому же, хотя и охотно вступил в свои гражданские права, не горел рвением исполнять гражданские обязанности: прежде всего, воинскую. Но Калликсен забыл все неприязненные мысли, когда вступил в дом брата, обставленный с таким вкусом, в отличие от серого материнского жилища; и когда Хилон, радостный, нарядный и благоухающий, крепко обнял его, встретив на пороге. - Мой маленький братец вернулся! Как вырос! - воскликнул этот настоящий молодой афинянин, потрепав Калликсена по голове. Хилон сочетал в себе грубоватую открытость старшего брата, Аристона, с любознательностью Аристодема. - Ну же, проходи, я тебя хорошенько угощу. Небось оголодал на своем корабле? Появилась миловидная темноволосая Алексия, жена хозяина. Она тоже радостно улыбалась: и ей не приходилось притворяться перед гостями, хотя между нею и мужем и не было любви. Хилон был внимателен к супруге и никогда не увлекался мальчиками-рабами, что служило причиной раздоров во многих афинских домах. Когда Калликсена усадили в кресло и налили ему хиосского вина, юноша наконец вспомнил, с какой мыслью выходил от матери. Блеск дома Хилона совсем вскружил ему голову! - Аристодем... Мать сказала, что у тебя для меня письмо от Аристодема, - сказал Калликсен молодому хозяину. - Да, - Хилон кивнул и, внезапно став серьезным, заторопился. Аристодем для своих братьев всегда был самым таинственным, хотя все четверо успели пережить немало. А эта тесная дружба Аристодема с Филоменом из Коринфа, - не то героем, не то изменником, - и свадьба Филомена с персиянкой царской крови никому не давали покоя. - Я чуть не вскрыл его без тебя, - почти упрекнул Калликсена Хилон, протягивая младшему брату запечатанный папирус. - Долго же ты пропадал! Калликсен уже не слышал: сломав печать, он погрузился в чтение. И скоро понял, почему Аристодем обратился из-за моря к нему, младшему, а не к основательному Хилону. В Калликсене горел тот же беспокойный жертвенный дух, что и в Аристодеме, - и этот же дух побудил Филомена, сына Антипатра из Коринфа, оправдать имя своего отца, перейдя на сторону персов... В своем письме Аристодем открыл юному моряку многое, о чем им не случилось поговорить прежде: для чего Калликсен был раньше слишком молод. Юный сын Пифона узнал об уроках Пифагора, о тех семенах, которые самосский философ посеял в душах обоих друзей. Калликсен узнал и о том, что сам великий Пифагор, чтимый столь многими в Элладе, сдался Камбису. И о том, что побудило самосца это сделать. Аристодем прибавлял, что остается в Навкратисе - городе, в котором теперь пересекались торговые пути Египта, Эллады и Азии; а также многие другие пути. - Ну, что он пишет? - спросил Хилон, дожидавшийся с почти невежливым нетерпением, пока брат кончит читать. Калликсен покачал головой и, когда Хилон взял у него папирус, отвернулся. - Хорошо, что я не философ! - сказал юноша. Хилон быстро, нахмурив брови, пробежал строки, которые не предназначались для его глаз, - а когда опять взглянул на брата, Калликсен почувствовал, что Хилон согласен с ним. Но он так же, как Калликсен, не желал обсуждать Аристодема в его отсутствие. - Слава богам, что он здоров, - Хилон натянуто улыбнулся и тут же сменил тему, предложив брату рассказать о себе и своем плавании. Калликсен сначала неохотно, а потом увлеченно стал рассказывать; тем временем Алексия с двумя рабынями накрывала стол, по сторонам которого стояли обеденные ложа. Хилон трапезничал также и по-египетски, в кресле, - обычно тогда, когда сидел за столом вдвоем с супругой: мужские сборища она, конечно, покидала. Но и в этот раз Калликсен попросил разрешения поесть за столом в кресле, по-семейному. - Пусть тогда и госпожа останется, - сказал он. - Когда останется моя госпожа, мне решать! - рассмеялся Хилон: и вдруг, немало смутив Калликсена и саму молодую супругу, привлек ее к себе на колено и звучно поцеловал в щеку. Может быть, брат был уже немного пьян. Но больше он такого себе не позволил и учтиво отодвинул для жены стул. Алексия села рядом с креслом хозяина, внимательно глядя поверх кубков и блюд на брата мужа, который занял такой же стул напротив. Почти не прикасаясь к своей еде, афинянка слушала его рассказ, стараясь по окончанию восстановить начало. Когда Калликсен упомянул о бронзовом кинжале с древнего Крита, Хилон очень оживился и поблагодарил брата: юноша сразу же, через стол, вручил ему подарок - извлек из собственных ножен на поясе, к которому привесил старинное оружие, и подал рукоятью вперед. - А я уж подумал, что это ты от меня защищаешься, - пошутил Хилон. Он с жадностью рассматривал черный блестящий нож, притупленный временем, при свете настенного светильника. - Какая красота! Ты говоришь, древний Крит? Калликсен кивнул. - Если только меня не надули, - сказал он, покраснев от смущения и радости при виде радости брата. - Похоже на то, что действительно Крит или какие-нибудь земли, которые с ним торговали, - заключил Хилон, рассмотрев кинжал со всех сторон и ощупав грубоватую квадратную фигуру богини, служившей рукоятью. - Чеканка явно старинная, и таких богинь почитали на Крите во времена расцвета. - А как ее имя? - спросил Калликсен. Юноша испытывал странную робость, когда пытался вглядываться в равнодушное плоское лицо под разделенными пробором волнистыми волосами с высоко поднятым узлом. - Кто ее знает... Афродита? Астарта? Богиня-мать, так говорят сейчас в Азии, - ответил Хилон. - Может, критяне ее зовут как-то по-своему! Они ведь не чистопородные эллины, как и азиатские греки! За небрежностью и светским лоском образованного молодого афинянина скрывалось беспокойство... такое же, какое вызывала у них обоих саисская Нейт со своими храмами. Положив кинжал на дальнее кресло, Хилон улыбнулся брату и протянул ему руку через стол. - Благодарю тебя, братец. Порадовал! Калликсен улыбнулся в ответ, вдруг ощутив укол прежней неприязни. Потом все некоторое время молча ели; впервые обратившись к Алексии, Калликсен поблагодарил хозяйку за вкусный обед. Та улыбнулась, поправив белую ленту, перехватывавшую голову. - Я и мои служанки еще не так опытны, - ответила афинянка. - Но у Хилона часто бывают гости, и мы стараемся, чтобы всем у нас понравилось. - Восхитительно, - искренне сказал Калликсен, допив свое вино и закусив горячим медовым пирожком. Он с непривычки слегка опьянел, и брат нахмурился. Но гость, как и хозяин, не нарушал приличий. После обеда хозяйка оставила их, и братья пересели в кресла у очага. Калликсен попросил принести простой воды. - Знаешь, какой вкусной она кажется, когда так долго был в море! - сказал юноша. Хилон слегка прищурил глаза - серые, как у старшего, Аристона. - Знаю, маленький братец, - сказал он. - Я ведь тоже бывал в море, и не раз. Калликсен быстро опустил глаза, не желая ссоры. - Не сердись, если я тебя обидел, - попросил он. Хилон рассмеялся. - Да ничем ты меня не обидел! Он прервался. - Ты ведь еще не докончил, - напомнил хозяин. - Как вы доплыли назад? Надеюсь, все было благополучно? Калликсен сперва хотел похвалиться столкновением с персами, как в разговоре с матерью, - но после этого разговора уже не мог хвалиться, как намеревался. Да и перед братом представлять себя героем вовсе ни к чему, теперь юноша это особенно чувствовал. Тем более, что никакого геройства и в самом деле не было! Калликсен все же рассказал про персов, а потом осторожно высказал догадку матери - что это мог быть киренский работорговец Стасий. Хилон встревожился, услышав про персов, но к предположению матери отнесся спокойнее. - Мало ли здесь работорговцев! - сказал молодой хозяин. - И что бы мы без них делали, скажи на милость? Откуда бы брали всю прислугу и работников, а, братец? Калликсен промолчал. Ему было мучительно это молчание - как всегда, когда он чувствовал свою правоту, а возразить на разумные доводы никак не мог. - У меня в доме служат две девушки-коринфянки, и старый опытный конюх из Мегары, - продолжил Хилон. - Мы купили их недавно в городе, это не приданое жены, и мы с Алексией очень ими довольны. - Ты добрый хозяин, - сказал Калликсен, взглянув на брата и тут же опустив глаза. - И твоя жена добрая госпожа. Но сколько есть людей гораздо хуже! Хилон нагнулся к брату и пожал его локоть. - Везде есть плохие люди, мой дорогой Калликсен. Это в человеческой природе, как сказал бы наш с тобой брат-философ! Калликсен резко встал. - Аристодем бы так не сказал!.. Хилон смотрел на него из своего кресла с искренним изумлением. Юный моряк, повертев в руках свой пустой кубок, поставил его на стол. - Прости, я опять не сдержался. Мне пора, я пойду, - Калликсен быстро направился к двери, но в этот раз старший брат оказался проворнее. Он настиг его и перехватил юношу за плечи. - Куда тебе пора? Куда ты побежал?.. Калликсен дернулся, но брат был сильнее, хотя не таскал месяцами ящики и не тянул корабельные канаты. - Я со своим афинским гостеприимством так противен тебе, что ты хочешь сбежать, едва переступил порог? Останься хоть на вечер и на ночь, у меня будут гости, умные и славные люди, - Хилон улыбнулся, по-прежнему крепко держа Калликсена за плечи. Это была забота и любовь. Калликсен устыдился себя. - Конечно, я останусь! - сказал он. Брат снова усадил его в кресло. - Ты опять не закончил, - напомнил он, улыбаясь. Калликсен хотел рассказать еще про спартанцев, проданных Стасием, - и про того самого атлета, на котором его покровитель зарабатывал, по-видимому, нечестным образом. Но опять не знал, как про это заговорить. Не сочтет ли его брат и такую историю совершенно обыденной? "Мать так не думает, а ведь она живет в Афинах гораздо дольше Хилона!" - подумалось юноше. Но ведь мать женщина! Они рассуждают совершенно иначе, нежели мужчины! - Этот киренеянин продал недавно в Марафон спартанцев, - наконец сказал Калликсен. - Одного из них хозяин выставляет на марафонских играх в честь Геракла... Хилон стал серьезным, как тогда, когда брат напомнил ему про письмо Аристодема. - Да, я знаю эту историю. Случается и так, как видишь! Хотя бы теперь не насмешничал. Но Калликсен не знал, что прибавить к своим словам, и потому замолчал, чтобы послушать о домашних делах брата. Однако юноша отчего-то чувствовал, что история спартанцев еще далеко не закончена... и что он сам, Калликсен, сын Пифона, сопричастен ей. Один из троих гостей, которых пригласил к себе Хилон этим вечером, смог рассказать о лаконском атлете гораздо больше брата. Калликсен спросил об этом рабе вскоре после начала ужина: почему-то чувствуя, что обязан это сделать. - Этот раб теперь знаменитость Марафона! В Афинах теперь завидуют марафонцам, которые узнают новости гораздо скорее! - сказал гость Хилона. - Сам Гермодор, гордость афинских художников, уехал ваять с него статую героя... и говорят, это будет великая статуя. Он взглянул на Калликсена. - Надеюсь, ты увидишь ее вместе с нами, юный Язон! Гермодора заставят выставить эту работу, даже если он не намеревался, - усмехнулся афинский ценитель изящного. - Слишком долго он со своим спартанцем будоражит наши умы! - А как имя этого спартанца? Никто не знает? - спросил юноша, ловивший каждое слово. Хилон при этом вопросе неожиданно тоже насторожился и прищурился, глядя на гостя. Но Калликсен на брата не смотрел. - Его зовут Ликандр, сын Архелая, - сказал афинянин. Он усмехнулся. - А что, ты с ним знаком? Калликсен мотнул головой. Это имя ничего ему не сказало, и юноша почувствовал облегчение. Но совершенно успокоиться не мог. - Что же это значит, - прошептал брат Аристодема едва слышно. Другой брат Аристодема при звуке имени спартанца застыл на своем ложе. - Афина Паллада, - прошептал Хилон, холодея. Он никак не мог подумать, что... Кубок с вином накренился в его руках, и темный напиток богов пролился на белый хитон. Вскрикнув, хозяин вскочил и попытался смахнуть капли вина с платья; но было уже поздно. Гости быстро встали, пытаясь рассмотреть, что случилось, и выражая сочувствие. - Ничего страшного... Но теперь придется переодеться, - рассмеялся Хилон. - Подождите меня, друзья! Хозяин быстро покинул комнату. Его проводили выражениями сожаления, улыбками и благодарностями за прекрасный вечер. Хилон отсутствовал несколько дольше, чем позволяли приличия, - но его отсутствие никого не насторожило. Вернувшись и опять опустившись на ложе, он принял новые искренние любезности от гостей. Хилон посмотрел из-под ресниц на брата: кажется, мальчишка ничего не понял. И очень хорошо. Хилон за прошедшее небольшое время успел решить, как ему действовать.