Сумерки Мемфиса

Гермодор, войдя в свою пустую мастерскую, медленно обошел рабочую комнату - с растерянной и грустной улыбкой старый скульптор поднимал и снова клал на место черепки, осколки голов и бюстов, которые оставили после себя ученики. Все еще беззаботные мальчишки, хотя и художники: и собственная неумелость, подражательство, слепота своего творчества занимают их гораздо меньше кипучей молодой жизни и удовольствий Афин. Чего он хотел добиться, отнимая время у их юности... зачем показал эту новую работу, которая вызовет только скандал и, скорее всего, будет уничтожена?.. Скульптор вошел в свой маленький музей - храм муз, заставленный статуями, и быстро приблизился к мраморному атлету. Он сорвал простыню и пробежал пальцами по плечу фигуры, потом коснулся лица. Ему казалось, что спартанец вот-вот отшвырнет его мраморной рукой. Столько жизни воплотилось в этой работе! Подобное чувство нечасто овладевало старым мастером, даже рядом с признанными творениями. И вот - рядом с собственным!.. - Все равно, ты только глыба мрамора, а он только раб. Не более, - прошептал Гермодор, схватившись за копье каменного воина и поникнув седой головой. Никогда еще он не чувствовал такой усталости и безнадежности, такого одиночества художника. Вот дар богов лучшим из людей! Холод одиночества... а потом, все равно, темнота смерти и забвение. Гермодор отступил от статуи - а потом вдруг схватил со стола молоток. Это орудие осталось незамеченным Горгием и Никием, а лежало здесь еще тогда, когда он знакомил юношей со своей работой! И еще тогда Гермодора подмывало... Афинянин замахнулся сплеча и нечаянно локтем снес со стола, стоявшего позади, какую-то глиняную статуэтку. Вздрогнув, Гермодор обернулся и уставился на черепки: это оказался божок какого-то африканского племени, и глина была покрыта блестящим составом вроде смолы, предохраняющим ее от растрескивания и делающим ее совсем черной. Гермодор когда-то купил эту статуэтку у египтян за бесценок - за устрашающий вид, который скульптору понравился гораздо больше канонического равнодушия египетских статуй... Туловище идола разлетелось, и на него с земляного пола смотрело зверское толстогубое лицо, расчерченное белой и синей красками. Усмехнувшись, афинский мастер наступил на останки божка ногой и, крутнув крепкой деревянной подошвой, раздавил; и только тогда несколько успокоился. Гермодор отбросил молоток обратно на стол: он тяжело дышал и весь взмок от пота. Потом опять посмотрел на своего копьеносца. - Как я могу знать, что ты стоишь больше него? - прошептал старый скульптор. С тех пор, как ученики видели эту работу, она заметно продвинулась. Самому Гермодору казалось, что он работает очень медленно, нашаривая дорогу, как хромой, бредущий без палки: только человек спартанской силы и выносливости мог так долго ему позировать, пока из мрамора рождался его улучшенный двойник. Насколько быстрее своих детей творили боги! Но теперь художнику казалось, что время работы промелькнуло незаметно. Уже появился из камня тяжелый щит гоплита, каким пехотинец прикрывал себя и плечо товарища слева, когда выстраивалась знаменитая непробиваемая фаланга: но этот воин, оторвавшись от других, изготовился к одиночному удару. Будет ли достаточно этого удара? И к чему это приведет - когда его лаконец метнет свое копье в афинский ареопаг?.. Горгий и Никий уже вернулись домой, к своим влиятельным отцам: и что рассказали им? Конечно, Гермодор не верил в предательство со стороны своих вдохновенных детей. Но ведь предательство может быть и ненамеренным. - Я просто очень устал, - прошептал художник. Побороть усталость, порожденную борьбой с мертвым камнем и с собственными демонами, могла только помощь живым людям. Бросив прощальный взгляд на скульптуру, Гермодор поспешно накрыл свою статую и, выйдя из мастерской, направился по улице дорогой, которой, видимо, уже много раз ходил. Подойдя к запертой калитке, он услышал знакомое ворчание собак. Гермодор грустно покачал головой. Бедняги! Кто виноват, что человеческая воля исказила их природу, заставив псов скалить зубы не ради защиты себя и стаи - а озлобиться против всех, кроме своего хозяина? Афинянин постучал медным кольцом-колотушкой. Азор, который, как всегда, сидел в своей конуре при входе, скоро открыл гостю. Он поклонился старому знакомому господина. - Тебе нужен Ликандр, господин? Или ты желаешь говорить с хозяином? - Ликандр, - ответил скульптор. Он вздохнул. - С вашим хозяином мне еще рано говорить! Азор еще раз поклонился. - Пожалуй в сад, господин. Сейчас я позову спартанца. Гермодор проводил лидийца тяжелым взглядом. Разумеется, раб прежде всего доложит о госте Мидию, а уж потом тот решит, одолжить ли скульптору ненадолго свою собственность и не прогнать ли его взашей. Что за боги правят миром, где сила и мужество служат вот таким хозяевам? И ведь это не исключение, а всеобщее правило!.. Выйдя на площадку, посреди которой был устроен фонтан, Гермодор некоторое время постоял в задумчивости. Потом, приблизившись к фонтану, наклонился и, погрузив руку в прозрачную воду, зачерпнул ее и оплеснул разгоряченное лицо: он очень ценил хорошую воду, как всякий настоящий эллин. Его обрызгало сверху, но художник только улыбнулся. Потом Гермодор, посмотрев в воду, неожиданно вздрогнул от разноцветья, взвихрившегося в глубине просвеченного до самого дна водоема: его рука спугнула рыбок, резвившихся в фонтане. Новая затея Мидия! Афинский художник потряс мокрой рукой и быстро отступил: лидиец отчего-то стал еще более мерзок ему, чем раньше. И тут сзади послышались шаги и звон оружия - шел Ликандр со своей стражей. Гермодор быстро повернулся. Спартанец выглядел как обычно - в некрашеном хитоне, хотя и в хороших сандалиях; волнистые темные волосы собраны на затылке. Стражники, выведя раба к посетителю, отступили под деревья, чтобы не слышать их разговора: как было уже привычно. Художник проницательно посмотрел на свою модель. - Как ты сегодня? - спросил он. Ему хотелось выказать больше сочувствия; но он знал, что спартанцы этого не любят. Однако Ликандру, сыну Архелая, никогда не требовалось лишних слов, чтобы понять другого. - Я здоров, - атлет не улыбнулся, пристально глядя на художника. - А как ты, мастер? - Здоров, слава Аполлону, - Гермодор обтер рукой почти высохшее лицо. Конечно, это было не вполне так, возраст брал свое - и кости ныли, и бессонница, бич художников, приходила все чаще, - но он надеялся, что боги еще отпустили ему достаточно. Оба сели на скамью. Ликандр, опустившись рядом с Гермодором, оперся локтями о колени и склонил голову: как всегда, неспособный ни на что пожаловаться. А скульптор смотрел на него и гадал: какую еще боль может скрывать это непроницаемое лицо. - Ты ведь скопил уже достаточно для выкупа? - спросил афинянин. - Да, - отозвался лаконец, не глядя на него. - Уже два месяца как скопил. Но Мидий прекрасно знает, что я не уйду один. Он взглянул на Гермодора. - Агий покончил с собой десять дней назад!.. Афинянин задохнулся, сердце часто застучало. Его теперь нередко одолевали сердцебиение и одышка: может, потому Ликандр ничего и не говорил... Он ничего не сказал художнику, когда тот работал с ним за пять дней до этого! - Несчастный... Мне очень жаль, - наконец сказал Гермодор. - Будь прокляты эти негодяи! - Несчастный? - воин усмехнулся. - Может, он счастливее меня! Оба долго не нарушали молчания. Потом Ликандр неожиданно опять заговорил. - Я думаю о том, что моему сыну скоро исполнится два года, а он ни разу меня не видел! И ничего обо мне не знает! - Ты жалеешь об этом? - осторожно спросил художник. Ликандр вздохнул и не ответил. - Хотел бы я знать, помнит ли еще обо мне Поликсена! - произнес он. - Конечно, - убежденно сказал Гермодор: хотя сам никогда не был женат. - Такого, как ты, женщина не может не помнить! Ликандр улыбнулся. Афинянин знал, что память об этой далекой женщине, оставшейся в Египте, - одна из немногих радостей в его теперешнем тусклом существовании. Лаконец редко говорил о своей любимой жене - и теперь Гермодор сомневался: стоит ли ему высказать сомнения, пришедшие ему на ум. Но, с другой стороны, такого случая может больше и не представиться! Все-таки скульптор решился. - Ликандр, ты ведь не был дома уже больше двух лет, - сказал он: со всей осторожностью. Атлет быстро распрямился и посмотрел ему в лицо. Долго ни один из них не произносил ни слова. Но когда Гермодор попытался продолжить, Ликандр прервал его: - Я знаю, что ты хочешь сказать, мастер! - Ты... - Гермодор остановился. - Ты осудил бы ее, если бы узнал?.. - Нет, - лицо воина опять было непроницаемо. - Я знаю, что она любила меня... и всегда буду благодарен за то, что она мне подарила. И ведь Поликсена не спартанка! Ликандр помолчал. - Мне всегда казалось, - тут лаконец снова улыбнулся, в уголках глаз собрались морщинки, - что я слишком прост для нее. Скульптор некоторое время не произносил ни слова. Потом склонился к пленнику, тронув его за плечо. - Я давно понял, что мало найдется на свете людей, сравнимых с тобою в величии души. Теперь я в этом убедился! Для меня было бы честью, - тут голос Гермодора дрогнул, - если бы ты считал меня другом! Он поколебался. - Я постараюсь помочь тебе, чем могу! В серых глазах заиграли искорки. - Я благодарен тебе, афинянин, за эти слова и за твою доброту. И я расскажу о тебе своему народу, если мне суждено вернуться к ним. Гермодор, собравшись с духом, протянул своей модели руку; и едва не охнул, ощутив ответное пожатие. Еще некоторое время оба сидели рядом, все так же молча. Но в воздухе как будто потеплело. Наконец очнувшись и подняв голову, старый художник посмотрел на небо между деревьями: оно уже розовело. Гермодор вспомнил о страже; потом подумал, что и сам намеревался... сегодня же ему следовало поговорить с Мидием из Лидии. Если Гермодор не хотел, чтобы его слова о дружбе и помощи, сказанные лаконцу, остались пустыми словами! - Ты бы хотел вернуться домой, если... когда освободишься? - спросил художник. - Да, - серые глаза обратились к небу, алевшему между далекими черными, будто вырезанными, соснами. - Только не в Египет. На родину, в Спарту. Ликандр усмехнулся. - Я даже благодарен тем, кто пленил меня и моих братьев! Здесь мы отвыкли от того, к чему совсем не следовало привыкать! Художник заледенел, увидев выражение в глазах спартанца. Но это длилось недолго: потом Ликандр опять склонился головой на руку и вздохнул. - Если я больше не нужен тебе, мастер, позволь мне уйти. - Разумеется, - Гермодор быстро встал, и воин поднялся следом. - Я приходил просто узнать, как ты живешь! Ликандр кивнул. Он уже направился прочь, но тут афинянин окликнул его. - Погоди! Пленник быстро приблизился снова. Гермодор хотел схватить его за руку; но вовремя отдернул свою. Понизив голос, художник проговорил, бросив быстрый взгляд на стражу: - Ты знаешь, что я сам беден и на самом деле мало значу в Афинах, как и другие люди моего занятия... но если бы ты согласился принять от меня... Гермодор увидел, что первым порывом спартанца было отказаться; но потом он снова кивнул. Пленник быстро скрылся между платанами, и охрана последовала за ним. Афинянин некоторое время смотрел ему вслед, будто не зная, идти ему немедленно за своим атлетом или остаться, - потом опять сел на скамью. Некоторое время старый мастер слушал безостановочное журчанье воды в фонтане, а потом прошептал с глубокой скорбью: - Ты не вернешься.