Сумерки Мемфиса

Тем же вечером Уджагорресент в саисском дворце, в своем кабинете, принимал у себя верховного жреца Нейт. - Это безумие, божественный отец. Или ты уже забыл, что Камбис сделал с городом Птаха? Ты хочешь повторения - когда на смену ему пришел тот, кто гораздо сильнее? Старик улыбнулся: кожа на лице и на лысом черепе натянулась, как у мертвеца. - Безумие уже началось, - тихим дрожащим голосом ответил жрец. - Мы можем воспользоваться этим и сделать то, чего требует Маат, или же не делать ничего, и тогда Маат будет окончательно уничтожена! Подумай, - тут взгляд тусклых лишенных ресниц глаз стал пронзительным и страшным. - Отвечать тебе предстоит не на суде Дария, даже если ты будешь схвачен и допрошен, царский казначей! Тебя ожидает гораздо более страшный суд, чей приговор неотвратим и окончателен! Уджагорресент беззвучно рассмеялся. - Ты и в самом деле веришь в это, божественный отец? Старый жрец не ответил, продолжая все так же не мигая смотреть на первого из благородных мужей Та-Кемет. Уджагорресент первым отвел глаза. - Я понял, - произнес он. - Ты хотел сказать, что главное - не то, существует ли Осирис и суд сорока богов, а то, во что верю я сам в своем сердце... и что вижу, когда заглядываю в него. Старик медленно наклонил голову. - Так ты готов действовать, сын мой? Уджагорресент кивнул и встал из-за стола. Он прошелся по кабинету, заложив руки за спину и скользя взглядом по изображениям Амона и ибисоголового Тота в простенках, перед которыми курился фимиам. - Ты говоришь так, потому что сам уже одной ногой стоишь в зале последнего судилища и надеешься, что я исполню давний долг за тебя! - усмехнулся царский казначей, снова повернувшись к собеседнику. - А может, потому, что ты всегда найдешь путь скрыться, к чему бы персы ни приговорили меня?.. Жрец поспешно склонился к нему из-за стола. - Если потребуется, мы дадим убежище и тебе, Уджагорресент, и великой царице с сыном! Ты сам знаешь, что у нас есть такие подземные и наземные укрытия, что Дарий не найдет нас, даже если изроет ходами всю эту землю! Но ты также знаешь, что царю царей недосуг этим заниматься. У него хватает дел в Азии! Уджагорресент хлопнул ладонью по столу. - Хорошо!.. Я убью вавилонянина, если его не убьют без меня. И я займу трон Хора в Хут-Ка-Птах, как Гаумата в Сузах, потому что больше таких безумцев не найдется... ну а когда Дарий прослышит об этом? Он рассмеялся, будто не верил себе. В черных глазах Уджагорресента и вправду сверкнуло какое-то сумасшествие. - Я не стану тебе ничего советовать, - снова подал голос верховный жрец Нейт. - Ты говоришь со мной потому, что уже решился сам! Уджагорресент мрачно взглянул на жреца. - "Не имей друзей, ибо не находится друга в злой день"*, - пробормотал он изречение древнего фараона. - Проклятый старик! Ты знаешь, что тебе ничего не грозит, чем бы ни обернулось это дело для меня!.. Потом вельможа справился с собой и попросил: - Оставь меня теперь, божественный отец. Я должен подумать. Невозмутимый верховный жрец встал и, слегка склонив голову, величественно, но быстро покинул кабинет, прошелестев по навощенному полу своим белым платьем. Оставшись один, Уджагорресент опять сел и склонился лбом на руки. Сколько раз, и мальчиком, и государственным мужем, он чистосердечно просил у великой богини совета, приходя в ее дом и преклоняя колени! Но делал потом только то, всегда только то, что подсказывало ему собственное сердце. Если же он не выполнит безумное требование верховного жреца и не сделается фараоном, хотя бы на час, тот не даст убежища Нитетис и ее сыну. Царский казначей, самый высокий сановник государства и бывший начальник кораблей поступит подобно Псамметиху: хотя поступок наследника Амасиса всегда казался Уджагорресенту верхом безрассудства!.. И, решившись на это, медлить нельзя. Уджагорресент встал, оттолкнувшись одной сильной рукой от стола, и почти бегом покинул кабинет, не взглянув на богов. Он поспешил на конюшню, в которой с появлением Камбиса не переводились лучшие кони: Уджагорресент еще в бытность свою приспешником Камбиса наловчился ездить верхом не хуже персов. Он приказал приготовить себе лошадь и нескольких конных воинов-египтян: не скрываясь, Уджагорресент объявил бывшим приближенным Камбиса, оставшимся в Саисе, что отправляется в столицу, разобраться с беспорядками. Пусть его сейчас видит и слышит как можно больше персов! Ну а в Мемфисе, быть может... - Быть может, я еще и переживу это, - пробормотал царский казначей. Он поскакал в Мемфис во весь опор. Саис ужасы войны опять обошли стороной; однако же в Мемфисе творилось то же, что во дни восстания Псамметиха. По всем улицам лежали трупы персидских воинов в залитых кровью пестрых хлопковых штанах и рубахах, под которыми они обыкновенно носили панцири, и халдеев в длинных халатах. Плакали дети, женщины с визгом разбегались от вооруженных всадников, не разбирая, свои это или чужие. Конь Уджагорресента, оскальзываясь на мощеных улицах в лужах крови, чуть не сломал ногу; а потом заржал от страха и попятился, отказываясь везти дальше. Горели богатые дома тут и там, как будто взбунтовалась чернь, воспользовавшись неразберихой; или мародерствовали какие-нибудь наемники. Уджагорресент спрыгнул с коня. - Где наместник? - воскликнул он. Царский казначей уже не сомневался в этот миг, что кончит жизнь на колу, с отрубленным носом и ушами, как персы казнили изменников; и ощутил вдруг спокойствие и мужество отчаяния. Тут он увидел пробиравшегося к нему среди мертвых тел египетского военачальника в круглом шлеме царских цветов, белого с синим. - Наместник мертв! - воскликнул этот воин, в котором Уджагорресент узнал Сенофри. Того самого, кто возглавлял воинские части Хут-Ка-Птах еще при Амасисе и держал оборону против Камбиса. Тяжело раненный, Сенофри попал в плен к персам и продолжил свою службу под началом азиатского фараона, хотя всегда ненавидел его, как многие честные египтяне. - Это твои солдаты убили Арианда? - спросил Уджагорресент. - Нет, господин, вавилонянина убили мятежники во дворце, - ответил Сенофри. Уджагорресент безнадежно вздохнул и посмотрел на толстую белую стену дворца, между зубцов которой были видны неподвижные часовые-египтяне с луками. - Что будет с нами, когда придет войско Дария, - пробормотал он. Сенофри усмехнулся. - Ничего. Умрем как мужчины! Уджагорресент рассмеялся, глядя на военачальника. Солдаты, которых он взял с собой из Саиса, слушали этот разговор с огромной тревогой. - Ты тоже предлагаешь мне двойную корону, храбрец? - спросил царский казначей. - Уж не затем ли, чтобы было на кого свалить вину, когда царь царей покарает нас?.. А это случится скорее рано, чем поздно! - Ты прав, господин, мы хотим, чтобы ты принял власть, - ровно ответил Сенофри. Этот человек когда-то ненавидел и Уджагорресента, но теперь эта ненависть была вытеснена куда более сильной. - Но мы не сможем спрятаться за твою спину, и ты это знаешь. Если сюда придут персы, мы умрем все! - закончил военачальник. Уджагорресент оглядел город, морщась и щурясь от дыма и ощущая, как из-под его собственного шлема на виски и шею сбегают струйки горячего пота. Когда-то он сам был одним из высших военачальников Та-Кемет. Уджагорресент кивнул. - Что ж, тогда я готов. Сенофри взглянул на него с невольным уважением. - Так идем сейчас, господин. Изрубленное тело Арианда лежало посреди его собственной опочивальни - царской опочивальни, еще помнившей истинных сынов Амона. Уджагорресент, которому несколько боязливо и, вместе с тем, торжествующе предъявили это свидетельство измены, брезгливо присел над трупом, внимательно рассматривая. Волосы и борода азиата были всклокочены, будто его рвали за волосы и бороду; и черты искажены ужасом. Уджагорресент улыбнулся в лицо мертвецу, потом встал. - Похороните его, - приказал он, обращаясь к солдатам. Дворцовые слуги и рабы все попрятались. Уджагорресент в упор посмотрел на изумленного Сенофри. - Я знаю, что у персов не принято хоронить мертвых, а вавилонянина вы не пожелаете удостоить погребения по нашим священным обычаям... но я приказываю бальзамировать его! Уджагорресент дернул головой, гневаясь на непонятливость этого прирожденного солдата. - Вы сделали меня фараоном или полновластным наместником, оком Хора на этой земле, - так исполняйте!.. Сенофри отдал поклон и быстро вышел. Вскоре в опочивальню явились жрецы-парасхиты, которых обычай считал нечистыми и презренными, ибо они взрезали и потрошили тела, которые следовало сохранить для будущей жизни: но это были самые ревностные служители Маат. Уджагорресент сказал им, что надлежит сделать, и жрецы закивали, не осмеливаясь заговорить, дабы не осквернить комнату своим дыханием. Потом тело азиата завернули в полотно - так, чтобы его нельзя было узнать, - и вынесли вон. Потом Уджагорресент приказал разослать во все концы Та-Кемет вестников со словами, что он, царский казначей и главный советник, принял власть над городом, Севером и Югом: но корону не принимает, поскольку не является сыном Ра и не желает навлечь на страну еще большее проклятие. Если верховный жрец Нейт так ратует за восстановление чистоты Маат, об этом он должен был подумать прежде всего, размышлял новый наместник, холодно и мрачно усмехаясь. Выйдя на балкон, он обозрел огромную мощеную площадку перед дворцом, огражденную пилонами, на которой Сенофри уже строил личную охрану фараона - "царских храбрецов". Как будто ничего и не случилось за эти три года... и персы рассеялись, как огромное смрадное облако. "О моя Нитетис, какое счастье, что ты не видишь всего этого", - подумал Уджагорресент. Он приказал убрать с улиц трупы и кровь и привести в порядок все, что порушено. Персов, оставшихся в живых, царский казначей велел не трогать: он знал, что его мало кто послушает на границах и в удаленных местах, где люди наконец напились персидской крови и не боялись больше ничего. Но в пределах Хут-Ка-Птах его власть была сильна, и вскоре город успокоился. Персы тоже присмирели, ожидая поддержки своего верховного повелителя из Суз. Когда кончился этот длинный день, Уджагорресент вызвал писца и начал диктовать письмо Нитетис. Сон не шел к нему, несмотря на огромную усталость: и, меряя шагами спальню, царский казначей вызывал перед глазами образ возлюбленной царицы. Он говорил со своей воспитанницей и молодой женой так, как говорил бы с единственным другом. Он чувствовал, что, кроме нее, не может довериться никому. Только после этого Уджагорресент снял свой кожаный панцирь, который все еще ладно сидел на его фигуре, и отстегнул меч. Велев приготовить себе ванну, самый могущественный человек в Та-Кемет омылся от чужой крови, грязи и пота. Он долго сидел в покрытой глазурью терракотовой ванне, откинув голову на бортик и полузакрыв глаза, - в той самой ванне, в которой недавно купался вавилонянин Арианд и которую ему доставили из Персии вместе с великим множеством другого добра. Персидский мальчик, совсем недавно прислуживавший Арианду и оставленный в живых, стоял около нового господина на коленях, не смея поднять глаза. Наконец Уджагорресент пошевелился с шумным плеском - вода уже остыла, и он поднялся. Юный перс тут же встал следом, гибким и быстрым движением, и вперил в царского казначея испуганный взгляд, ожидая приказаний. Уджагорресент беззлобно усмехнулся. - Ототри меня натроном, - приказал он. - Потом умастишь меня касторовым маслом и разотрешь мое тело... Умеешь? Перс робко улыбнулся и кивнул: как видно, юноша пытался показать, что умеет не только это, но и много больше. Уджагорресент поморщился и вновь с тоской вспомнил о своей божественной супруге. Слуга вымыл его и сполоснул длинные волосы лимонной водой, отчего они заблестели; потом, когда египтянин улегся на скамью, перс размял его тело мягкими, но сильными руками и умастил маслом. Уджагорресент чуть не задремал. Сейчас мальчишка-азиат с легкостью мог бы убить его... вернее сказать, Уджагорресент почувствовал бы угрозу по участившемуся дыханию и неверным движениям мальчишки и свернул бы ему шею. Но перс ничего не сделал. Когда новый правитель Черной Земли вышел из купальни, обернув вокруг пояса мягкую льняную простыню, в окна-прорези уже сочился рассвет. Он вернулся в спальню, где уже убрали следы убийства, и приказал юноше принести себе простого пива и лепешку. Подкрепившись по-солдатски, как любил Яхмес Хнумибра, Уджагорресент лег на царское ложе. Велев разбудить себя через несколько часов, он крепко заснул. Разбудил его тот же персидский юноша, который провел ночь, скорчившись на тюфяке в углу, - спал ли он, неизвестно. Мальчишка, кутавшийся в пурпурный халат явно с чужого плеча, осунулся и глядел на Уджагорресента с еще большим страхом, чем ночью. Но, кажется, его предательства можно было не опасаться. Царский казначей приказал опять приготовить себе ванну и завтрак. И велел азиату разыскать слугу-египтянина, из тех, что остались здесь со времен Амасиса: чтобы одеться подобающим образом. Разумеется, не так, как подобало фараону, но как следовало знатнейшей особе, на которую были возложены полномочия Великого Дома. Потом, одевшись в длинную юбку и золотой передник, тончайшую рубашку, укрепив на груди пектораль с сердоликом, зеленой бирюзой и лунным камнем, покрыв голову белым кожаным шлемом, Уджагорресент позвал к себе писца. Он послал за писцом, еще не осведомившись о состоянии дел в городе, - это было первейшее дело. Уджагорресент стал диктовать письмо Дарию. Письмо царю царей у него сочинилось за ночь: и слова сами ложились на язык. Писец, покрывая папирус иератическими строчками, время от времени бросал на наместника взгляды, полные ужаса, но ни разу не сбился. Он тоже понимал всю важность послания Уджагорресента. Потом царский казначей немедленно отправил гонца в Сузы. Через два часа, хладнокровно думал Уджагорресент, он отправит к Дарию еще одного: на случай, если восставшие египтяне или персы перехватят и убьют первого вестника. А помешать переговорам могли и те, и другие. Наместник совершил преклонение перед статуей Амона, потом перед статуей Нейт; а затем вышел на обращенный к городу балкон - показаться народу, который уже столпился перед дворцом. Уджагорресент теперь знал, что сказать и простолюдинам. * Поучение к сыну фараона Аменемхета I (Среднее царство, XX в. до н.э.), один из самых известных памятников древнеегипетской литературы.