Сумерки Мемфиса

Та-Имхотеп выговорила себе дозволение остаться при царице, хотя хозяйка очень сожалела о ней: но взамен Нитетис подарила эллинке другую египетскую служанку по имени Мекет, молоденькую и не такую умелую, но и не столь приверженную вере предков, как ее предшественница. Этой девушке было совсем не так страшно покинуть родину, и даже интересно посмотреть другие земли и чужестранцев. Та-Имхотеп всегда относилась к госпоже с долей высокомерия истинной египтянки, хотя Поликсена никогда не жаловалась на нее: но опасалась, что если увезет рабыню с собой, та возненавидит ее, хотя может никогда этого не показать. Держать рядом с собой ненавидящую тебя прислугу, которая подает тебе еду и ухаживает за твоим телом, - это как есть и спать рядом с разверстой могилой, каждый час боясь заражения трупным ядом! Но молоденькая Мекет, казалось, только радовалась ждавшим ее переменам. Поликсена, однако, обещала девушке, что если та умрет вдали от Египта, она найдет для нее бальзамировщиков: наверняка такие мастера уже есть в азиатской Греции! И о других слугах-египтянах, которых она с мужем вывезет с родины, тоже следует подумать. Поликсена прогостила у Нитетис на месяц дольше, чем рассчитывала. Уджагорресент дважды уезжал, оставляя подруг вдвоем, и снова возвращался: теперь он исполнял все обязанности фараона, да еще и в военное время, хотя и в мирное время эти обязанности были тяжелы и многочисленны. Царский казначей иногда встречался с Поликсеной, за трапезой и за вином, хотя у эллинки в его присутствии кусок не лез в горло. Но она внимательно слушала, что этот вельможа рассказывал Нитетис о положении Обеих Земель: видимо, смирившись с тем, что царица все равно передаст слова мужа подруге. Дела Та-Кемет были в плохом состоянии - Арианда ненавидели не просто так: этот вавилонский царек оказался жесток, как многие маленькие люди, неожиданно возвышенные до такого положения. Камбис неудачно выбрал наместника: а может, вообще плохо разбирался в людях. Уджагорресент сказал, при Поликсене, и, видимо, нарочно для нее, что надеется получить денежную помощь от Дария. Новый Ахеменид обещал стать великим правителем, вторым Киром и отцом для подвластных народов: и если переговоры не сорвутся, то скоро Та-Кемет, в которую потечет персидское золото, обретет прежнее могущество.* "Нет, царский казначей, - подумала Поликсена. - Ты сам понимаешь, что твоя страна уже никогда не будет прежней, как одомашненному псу уже не стать дикой собакой! Скоро вы только и сможете, что есть с рук у персов, а ваши боги будут на посылках даже не у Дария, а у его сатрапов!" Конечно же, это не может быть так: богов, если они существуют, нельзя принизить. Но Та-Кемет перестала быть обиталищем богов, вот и все. Только Нейт еще живет здесь, и уши ее отверсты для молитв. Только бы почитатели матери богов не ошиблись в своем поклонении и в своих мольбах! Уджагорресент прибавлял, что скоро Дарий, возможно, сам явится в Та-Кемет... но едва ли это будет сейчас, и едва ли он задержится так надолго, как Камбис. И это тоже предназначалось для ушей Поликсены. Чтобы греки уже трепетали - "сердца отсутствовали в них", как выражались египтяне. Пусть эллинка передаст слова первого из благородных мужей Та-Кемет своим афинянам, спартанцам и ионийцам! Однако пока эти скрытые угрозы только успокаивали Поликсену: она догадывалась, что Уджагорресент, когда обратил внимание на приближенную эллинку своей царицы, не раз обдумывал возможность избавиться от нее. Как из множества политических соображений, так и из обыкновенной мужской ревности. Теперь же эти общие трапезы и разговоры означали, что царский казначей намерен позволить и даже помочь жене Аристодема живой добраться до Навкратиса. Скорее всего, она уедет из Черной Земли и назад уже не вернется. Женщины намного больше привязаны к местам, где они живут, и зависимы от мужчин, которые опекают их. А великую царицу и ее эллинку теперь разделит слишком многое. Поликсена понимала, что, должно быть, расстается с подругой навеки... но пока не осознала этого, а только считала, сколько времени ей еще осталось до родов. Если она правильно рассчитала, осталось чуть более месяца. И Никострата она не видела уже больше двух месяцев! Нитетис, чувствуя, что гложет подругу, несколько раз ласково просила ее задержаться в усадьбе до родов. Но этого Поликсена боялась больше всего. Остаться беспомощной, с беспомощным младенцем, во власти злейшего врага! Пусть сейчас Уджагорресент благосклонен к ней, царский казначей каждый миг может передумать! Когда разведчики царицы, которых Нитетис послала обследовать окрестности, доложили, что все спокойно и можно отправляться в путь, Поликсена стала собираться. Сборы заняли немного времени: Поликсена отправлялась к царице налегке. И сейчас ее повозку отяготил только окованный железом сундучок с подарками: Нитетис тоже понимала, что они расстаются надолго, быть может, навеки. Царица опять дарила Поликсене драгоценности, египетской и ливийской работы, - как память и, возможно, на случай нужды. Египет, получив поддержку и покровительство Персии, уже не будет расставаться со своими сокровищами так легко, как раньше: и ценность их в других странах снова возрастет. - Я не останусь в такой нужде, как ты, филэ, - улыбаясь, говорила Нитетис. Слезы в ее глазах блестели как жемчужинки, украшавшие ее сандалии. - Мне принадлежат все богатства моей земли! Поликсена опустила глаза, в который раз подумав, что дружбу нельзя отделить от политики. - Ты вернешься в Саис и опять займешь дворец? - спросила эллинка. - Да, - ответила Нитетис. Поликсена посмотрела в глаза подруге и ощутила почти непреодолимое желание благословить ее на долгие годы царствования. Но не сделала этого. - Говорят, Сафо Лесбосская бросала своих подруг из любви к мужчинам, - сказала она, коснувшись унизанной браслетами тонкой руки египтянки и невольно покраснев. - Но поэтесса, несомненно, не могла забыть ни одной женщины, которую любила. А твоего места, великая царица, в моем сердце никто никогда не займет! Нитетис долго смотрела на нее без улыбки - и, казалось, в ее черных глазах, в безукоризненно накрашенном лице совсем не осталось жизни. - Не сомневаюсь, моя дорогая. Потом, кивнув, царица пригласила подругу сесть на траву под гранатовым деревом - поговорить, пока слуги укладывали последние пожитки Поликсены. Все необходимое она уже проверила сама. Когда обе госпожи устроились рядом, царица со вздохом сказала: - Знаешь, что сейчас больше всего печалит меня... как ни странно? Что мне ни с кем больше не доведется поговорить на языке эллинов - так, как с тобой. Лишь по делу, но не языком ума и сердца! Нитетис усмехнулась. - Ты, должно быть, совсем не так огорчена, что забудешь мой язык? Поликсена промолчала: в такие мгновения притворяться было невозможно. - Я буду писать тебе, - вдруг прочувствовав разлуку, она ощутила, как сдавило горло. - Писать о том, чего твои подданные не поймут, а значит, угрозы в этом не увидят! Царица кивнула - и они крепко обнялись, в последний раз ощутив силу гибких гладких рук, упругость грудей, теплое дыхание друг друга. - Ну, все, - Нитетис, вспомнив об осторожности, отстранилась первая. Ее голос тоже дрожал от слез, но только несколько слезинок прочертили обводку глаз. - Так мы никогда не простимся! Она подняла подругу под руку. Поликсена пошатнулась, выпрямляясь: ноги у нее теперь чаще затекали, чем раньше, хотя она не позволяла себе забыть об упражнениях. Держась за руки, царица и ее подруга дошли до повозки. Когда они остановились, Нитетис вдруг сказала: - Я тебе положила статуэтку матери богов, на дно сундучка. Я ведь знаю, ты еще не успела посмотреть мои подарки! Эта Нейт золотая, но ее ты не продавай и никому не передаривай! - Нет, конечно! - воскликнула эллинка. И ей вдруг очень захотелось, еще не видев статуэтки Нейт, избавиться от этого египетского идола, который отныне будет надзирать за ее жизнью вдали от Черной Земли: как египтяне верили, что мумии видят свои погребальные камеры глазами, нарисованными на саркофагах. Но Поликсена уже знала, что не сможет и не посмеет этого сделать. Поликсена посмотрела на воинов, которых госпожа давала ей в сопровождение: пятеро египтян, с кожей темной, как земля, с мускулистыми телами и хмурыми лицами честных служак. Это были воины царицы. Но не получил ли кто-нибудь из них тайного приказа от Уджагорресента, выполнить который для них первейший долг?.. Потом эллинка посмотрела на Та-Имхотеп, стоявшую в стороне рядом с сестрой: женщины держались за руки. Они были и оставались рабынями, но такое рабство для них было дороже любой свободы и называлось - Маат. Та-Имхотеп вышла проводить бывшую госпожу, и когда Поликсена улыбнулась ей, египтянка широко улыбнулась в ответ, что было несвойственно прислужнице, всегда серьезной и углубленной в себя, как жрица. Выпустив руку сестры, Та-Имхотеп поклонилась эллинке, как египтяне почитали господ: простерев перед собой руки с обращенными к небу ладонями. - Я буду молить Осириса перед его престолом за тебя, госпожа. Я буду тысячи и тысячи раз молить пресветлого бога даровать тебе тысячи и тысячи лет! - воскликнула Та-Имхотеп на языке Черной Земли. Никакого другого она не употребляла. Поликсена изумилась, хотела ответить рабыне - но не нашлась. После такого напутствия все слова казались неуместными. Она только кивнула и тут же отвернулась. Потом хотела еще что-то сказать царице, но тут подошла ее новая служанка, Мекет, с совсем коротко подстриженными волосами, которые всегда придерживал венчик из синих эмалевых васильков. Эта юная девица поклонилась, радостно улыбаясь и, как видно, еще не понимая до конца, что может ждать их всех впереди. - Все собрано, госпожа. Поликсена ласково погладила девушку по щеке, и ее волосы пощекотали руку коринфянки, неприкрытую гиматием. В Элладе волосы остригали только рабыням, но в Та-Кемет такие прически носили женщины всех сословий. Случалось, египтянки и совсем обривали голову, чтобы легче было надевать сложный парик. - Ну так едем, - Поликсена вздохнула и обняла обеими руками свой живот. Вот о чем следовало помнить превыше всего. Она в последний раз посмотрела на царицу - долгим взглядом, словно могла запечатлеть в памяти ее облик. Словно эти черты, - черные сложно переплетенные косы, приподнятые к затылку, тяжелые серьги с подвесками, похожими на золотую бахрому, которые почти касались плеч, глаза, полные нежной тревоги, алые губы, - не выветрятся из сердца, не успеет Поликсена доехать до Навкратиса. Нитетис, улыбнувшись напоследок, обняла ее и поцеловала. - Да будет тверда твоя поступь, - произнесла великая царица на языке Та-Кемет. Поликсена поклонилась, насколько позволял живот, и молча забралась в повозку. Тут подошедший Анаксарх заглянул к ней, придержав дверцу. - Все хорошо, госпожа? Можно ехать? Поликсена кивнула, сморгнув слезы. Эти верные воины любили ее, и оберегали уже столько лет, за несоразмерное опасностям своей службы жалованье: хотя Поликсена и старалась награждать ионийцев при случае. И теперь ее греки, должно быть, сомневались в воинах-египтянах, которым предстоит охранять госпожу в пути вместе с ними! Пусть даже Уджагорресента в поместье сейчас нет... - Все хорошо. Едем, - приказала она, придав своему голосу твердость. Мекет уже сидела в повозке среди мешков, обхватив руками колени. Анаксарх сам захлопнул дверцу: и Поликсена услышала, что именно начальник ее ионийцев подал команду трогать. Почему-то эллинку успокоило это сознание. Оставшись наедине со служанкой, Поликсена некоторое время прислушивалась к стуку копыт. Она подумала об остальных слугах, ехавших следом, а потом поерзала на скамье, на которой уселась неудобно. И тут впервые обратила внимание, на чем сидит ее новая рабыня. Поликсена ахнула. - Мекет! Ты села на мой сундучок! Ее ларец с драгоценностями был достаточно велик, чтобы тоненькая девушка могла усесться на нем. Мекет поспешно вскочила, оглаживая платье; она чуть не ударилась головой о низкий потолок и, потеряв равновесие от тряски, припала боком к скамье рядом с хозяйкой, схватившись за сиденье. От Мекет пахло дешевым лотосовым маслом и приторным девичьим потом. - Прошу простить меня, госпожа... Девушка так была испугана своей неловкостью, что Поликсена пожалела ее. Она показала в угол, самый дальний от своего места. - Сядь вон туда, на сундук с одеждой. Он гораздо больше и удобнее. Эллинка улыбнулась, и египтянка робко ответила на улыбку; кивнув, Мекет поспешно пробралась в угол и устроилась среди вещей госпожи. Поджав ноги, рабыня затихла, как зверек. Поликсена подумала о драгоценностях, которые она так и не посмотрела. Нет, сейчас, при этой девушке, она доставать их не будет: хотя Мекет и кажется честной и усердной. А вот статуэтка саисской богини... даже вороватая египетская служанка десять раз подумает, прежде чем притронуться к ней. Поликсене очень захотелось взглянуть на прощальный дар великой царицы, который та, видимо, считала самым ценным. Соскользнув со скамьи, коринфская царевна присела над окованным сундучком, как египтянки усаживались на родильный стул. Крышка была туговата, но не запиралась. Еще раз бросив взгляд на Мекет, Поликсена открыла ларец. Несколько мгновений она, затаив дыхание, рассматривала сокровища, которые выглядели так, точно были похищены из богатой гробницы времени какого-нибудь из славных Аменхотепов, Рамсесов или Тутмосов. А может, это и вправду было так: Нитетис, не таясь, рассказывала, что расхищение древних усыпальниц - одно из самых доходных дел среди египетских грабителей, хотя и каралось оно жесточайше. Но риск стоил того. Вельможи Египта, - все, кто мог себе это позволить, - начинали обустраивать свои гробницы с молодости: и под землей в Египте скопилось едва ли не больше сокровищ, чем над землей. Вздрогнув, эллинка подумала о том, что будет носить драгоценности, возможно, сорванные с мумий; и что сама Нитетис, живая богиня, украшает себя ожерельями и кольцами, которые могли быть совсем недавно спрятаны под погребальными пеленами и пропитаны бальзамическими солями... Подавляя дрожь, Поликсена запустила руку в сундучок. И на самом дне, среди холодных металлических цепочек, камней и обручей, она нащупала статуэтку. Сердце эллинки стукнуло от волнения: она поспешно захватила и вытащила фигурку, которая оттянула руку, как настоящая золотая. В повозку проникало немного света снаружи, в щели между покрывавшими ее коврами, и собственного золотого блеска статуэтки оказалось достаточно, чтобы рассмотреть ее. Поликсена знала, что еще в древние времена в Та-Кемет были скульпторы, добивавшиеся большого портретного сходства: она видела одно из изображений великого зодчего Сенмута, с глубокими складками на щеках и усмешкой много повидавшего человека, и даже уцелевший портрет фараона-отступника - Эхнатона, хотя большая часть его статуй была уничтожена вскоре после смерти Угодного Атону. Изображение фараона-единобожца разыскал для своей царицы Ужагорресент: и Поликсена навсегда запомнила необычно выпуклый череп, удлиненный подбородок вытянутого лица, по-женски полные бедра царя, отталкивавшего своим безобразием и, вместе с тем, странно притягательного. Скульптору удалось сохранить душу Эхнатона в камне. Золотая статуэтка Нейт, которую Поликсена сейчас держала на коленях, была выполнена с мастерством, равным искусству скульптора, изображавшего Эхнатона. И, глядя в лицо богине, Поликсена забыла дышать. Нейт была изображена в длинной юбке и воротнике-ускхе, который приподнимали обнаженные груди, в короне Севера, венчавшей обритую голову. Она улыбалась эллинке понимающе, немного насмешливо и с тайной угрозой... словно предостерегала свою владелицу против нарушения какого-то закона. И лицо матери всего сущего было лицом царицы Нитетис. * Дарий действительно вкладывал средства в Египет.