Сумерки Мемфиса

В свите Нитетис, кроме нее самой, оказался еще один человек, хорошо говоривший по-гречески: это был вестник, которого она посылала в Ионию, служивший Менекрату проводником. Менекрат заметил его еще в первый день пути на Пилак - но особого дружелюбия ему этот египтянин не выказывал. Однако теперь этот человек был оставлен Менекрату как переводчик и помощник, чему милетец был немало рад. Менекрат и его проводник с небольшим отрядом воинов спустились по реке - Сиене, город вместе с островом Абу, расположенным прямо посреди города*, был немного севернее Пилака. Но это не делало его приятнее для жизни. Раскаленная и сухая летом, зимой эта земля могла остывать так, что спасала только плотная шерстяная одежда: пустыня плохо держала тепло, как рассказал эллину проводник. По дороге этот египтянин, которого звали Тураи, неожиданно разговорился со скульптором... должно быть, сыну Та-Кемет было приятно ощутить себя знающим и значительным рядом с чужестранцем, который был знаменит у себя на родине. И Менекрату казалось, что египтянин догадался, какой слабости поддалась великая царица. Хотя это ничуть не умалило его преданности ей. Между прочим, Тураи рассказал, что в древности, во времена славнейших царей, колоссальные статуи изготовлялись прямо в каменоломнях - перевозить их лишний раз было слишком тяжело. Эллин вдруг ужаснулся, что от него потребуется то же. - Но ведь меня не заставят жить и работать на этой сковороде! - воскликнул он. - Ведь царица не требует себе колоссов! Тураи пристально смотрел на художника. Он заправил черные волосы под головную повязку, и губы этого сына пустынь растянулись в улыбке. - Посмотрим, мастер экуеша, - сказал он. Впрочем, Менекрат еще прежде договорился с великой царицей, что работать будет на острове, где условия были гораздо благотворнее, - камень перевезут, как только он его выберет. Египтянин просто пугал чужеземца... или предупреждал. Высадившись на левом берегу Нила, они направились в каменоломню, где добывали песчаник: всего в Сиене было три каменоломни, две из которых прославились месторождениями серого и розового гранита, славы древних фараонов. Эта штольня была меньше и не так известна, в ней добывали прочий камень. Менекрат вдруг порадовался, что увидит меньше человеческих страданий... он знал, каким трудом достается гранит, увековечивший за многие египетские хенти стольких тиранов. Вскоре они увидели небольшой палаточный городок - и множество глинобитных хижин, окруживших палатки и лепившихся друг к другу: здесь обитали рабы, свободные рабочие, которых было немало среди самих египтян, но чья жизнь мало отличалась от жизни рабов, и надсмотрщики. - Смотри, экуеша! - Тураи вытянул руку, указывая пальцем. - Вон там! Они остановились, и сопровождавшие их воины вместе с ними. Менекрат приложил руку к глазам. Впереди, на некотором удалении от городка, желтая каменистая земля была вся изрыта огромными расселинами и ямами: точно какие-нибудь боги в гневе топтали это место. Вокруг копошились человеческие фигурки. Крошечные люди спускались в ямы и поднимались; некоторые, собравшись кучей, тянули за веревки и перетаскивали предметы, казавшиеся гораздо больше их самих. - Ты уже бывал здесь? - спросил скульптор своего проводника. Египтянин только улыбнулся и сделал знак Менекрату продолжать путь. Сперва они направились к палаткам и хижинам: доложить о себе начальнику работ, устроиться во времянке и отдохнуть. Тураи сказал, что поселится вместе с греком: и, несмотря на его обычное для египтянина высокомерие, такое соседство обрадовало Менекрата. Насколько лучше среди множества враждебных людей, не знающих даже твоего языка, встретить хотя бы одного, кто немного близок! Такое товарищество еще отраднее, чем иметь друга среди друзей у себя дома! Именно Тураи представил грека начальнику работ - намного более надменному, чем он сам; а Менекрат предъявил письмо Нитетис с ее печатью. Это царское разрешение сильно подействовало на начальника. Вначале удивившись появлению свободного эллина во вверенных ему каменоломнях, египтянин теперь даже исполнился к нему некоторого почтения: он дал Менекрату и его помощнику дозволение поселиться вместе и отвел им для житья одну из лучших палаток. Кажется, перед тем из нее выгнали прежних обитателей. Во всяком случае, зайдя внутрь, художник застал палатку уже обжитой. И, в любом случае, палатки ставят только перед тем, как заселиться! - Здесь нам будет хорошо, - сказал Тураи, оглядев домик из сурового белого полотна, не пропускавшего жар. Он застелил волосяной тюфяк чистой льняной простыней: бельем их снабдил начальник. Потом египтянин сел на свою постель, поджал ноги и улыбнулся. - Ты похож на жреца, - заметил Менекрат. Он наконец снял свой хитон - и хотел выжать, но постеснялся. - Ты всегда так спокоен, будто все идет как должно! - Я был жрецом в юные годы. Жрецом Хнума здесь, в Сиене, - невозмутимо ответил его проводник на своем нарочно ломаном греческом. - Но мы, дети Та-Кемет, все служим нашим богам по мере сил и помним о своем месте. Менекрат раздраженно выкрутил хитон и повесил сушиться на колышек. Потом выпил воды из своей фляги; тело уже чесалось, но ополоснуться было нечем. Воду следовало беречь, хотя они не рассчитывали задержаться здесь дольше, чем на несколько дней. После недолгого отдыха Менекрат решил отправиться в карьер - за камнем. Ему хотелось поскорее покончить с этим делом. Эллин взял свои измерительные веревки и колышки, а также резец; молоток, чтобы проверить песчаник на прочность и ломкость сразу, ему дадут на месте. - Смотри, может, понадобится долго выбирать! - предостерег его египтянин. - Здесь далеко не всегда попадаются такие куски! А если ты найдешь камень и он треснет, как гранитный обелиск ее величества Хатшепсут... Менекрат покосился на проводника. - Камень и потом может треснуть, - проворчал эллин. - Не разговаривай много! Несколько ям и колодцев-шурфов, в которых мог уместиться только один человек и которые прорубались, чтобы найти новые залежи камня, они миновали не задерживаясь. Около одной глубокой и длинной ямы Тураи неожиданно остановился. - Здесь может быть то, что нужно! - воскликнул египтянин. Он как-то незаметно опять стал проводником. Не дожидаясь ответа, Тураи начал быстро и ловко спускаться в яму; остановившись на полпути, махнул рукой греку. - Иди сюда, экуеша! Менекрат попробовал ногой сыпучую землю с краю; а потом, выругавшись и наплевав на осторожность, стал спускаться, хватаясь руками и упираясь ногами. Он один раз чуть не сорвался и ободрал себе руку. Но вот наконец оказался подле Тураи. - Ну, что дальше? - раздраженно спросил эллин. Он начал понимать, что ему без этого человека никуда. Тураи улыбнулся. - Будем спрашивать, что тут нашли! Менекрат впервые близко увидел рабочих. Эти люди, с сожженными солнцем спинами, грязные и исцарапанные, даже не обернулись, когда к ним спустились чужаки: видно, работа отнимала все силы и отупляла настолько, что убивалось всякое любопытство. Рабочие - по всей видимости, рабы или пленники, захваченные на войне, - занимались тем, что загоняли клинья в скальную породу и поливали водой, чтобы скала треснула и можно было приступить к вырубке камня. Как, должно быть, им хотелось глотнуть этой воды вместо того, чтобы отдавать жизнь ненавистному царю - или царице! Но здесь же, прямо посреди раскопа, стояли двое надсмотрщиков с бичами из бегемотовой кожи, которые бдительно надзирали за вырубкой. Еще несколько надсмотрщиков, а также воины с луками прохаживались наверху - снаружи, между раскопами. Трое рабов с другой стороны ямы как раз, похоже, вырубали большую глыбу. - Спроси их, экуеша! - Тураи кивнул в сторону рабочих. Скульптор, потрясенный всем, что увидел, и задыхающийся от вони множества скученных немытых тел, только мотнул головой. Тогда египтянин сам направился к каменщикам. Он хлопнул по плечу одного из них - с молотком в руке. На широкой спине этого человека багровел свежий шрам, из-под головной повязки выбивались грязно-рыжие волосы. Сердце Менекрата часто забилось от волнения. Он пытался расслышать, о чем Тураи говорит с этим рабом, но стук молотков и непрекращающийся камнепад заглушали их голоса. Вскоре египтянин вернулся к скульптору. Он покачал головой, поймав взгляд своего подопечного. - Не подойдет? - воскликнул милетец. - Может, и подошел бы, но весь этот камень предназначен для нового храма Амона в Уасете, - ответил Тураи. - Нужно спрашивать сперва надсмотрщиков! - сказал эллин. Разговаривать с надсмотрщиками ему казалось гораздо легче, чем с этими вонючими и озлобленными пленниками. Тураи молча кивнул. - Пойдем. Он первым взобрался наверх, как первым спустился; и даже подал греку руку, сильную и твердую. - А кто был этот раб? - спросил Менекрат, когда выбрался со своим товарищем из рва. Его вдруг не на шутку взволновала судьба неведомого пленника. Египтянин пожал плечами. - Какая разница? Похоже, что финикиец. Нам присылают много пленников из Азии. Менекрат покусал губы и промолчал. Тураи коротко взглянул на своего спутника и отвернулся. Они еще довольно долго обходили карьер - теперь, когда решили расспрашивать в первую очередь надсмотрщиков, это облегчило скульптору задачу; однако выяснилось, что значительная часть камня была уже распределена. И преимущественно на храмовое строительство. Потом стемнело, и ходить по каменоломне стало опасно; да и рабы уже сворачивали работу. Менекрат чувствовал себя так, точно сам полдня ломал спину вместе с этими невольниками. "Царица решила заблаговременно вознаградить меня", - мелькнула в его голове кощунственная мысль. Но эллин тут же отогнал мысли о Нитетис. Думать о ней в таком месте... нет, это было невозможно. Вернувшись в палатку, они поели при свете глиняного светильника, а потом легли спать. На душе у Менекрата было скверно. Но во сне он опять увидел Нитетис - и улыбался, и стонал, поворачиваясь и сгорая на своей постели: так трудно было гнаться за ускользающим и запретным блаженством! Когда взошло солнце, Менекрат обнаружил, что испачканная простыня прилипла к бедрам. Он скомкал ее, скрывая белые пятна, не зная, как объяснить случившееся египтянину... и тут увидел, что бывший жрец сидит на своей постели, как вчера, поджав ноги, и пристально на него смотрит. Менекрат отвернулся, краснея. Но ведь этот Тураи тоже мужчина, должен понять! Египтянин, однако, и не подумал сделать ему никакого замечания. - Вставай, уже светло, - сказал он. Менекрат пригладил волосы, которым еще вчера требовался костяной гребень. И вдруг подумал: а не звал ли он Нитетис во сне?.. Как все же хорошо, что его помощником оказался именно этот человек! Будь на месте его другой правоверный египтянин... Менекрат не решился додумать эту мысль. Они поели сушеных фруктов, выпили воды - часть ее скульптор все же потратил на умывание. Потом отправились в другую часть каменоломни. Сколько времени потребуется, чтобы обойти ее всю?.. В этот раз Менекрату повезло. Еще до того, как наступило время обеда, он нашел цельную глыбу подходящего размера: скульптор несколько раз сам говорил с работниками, с которыми пришлось объясняться на языке Та-Кемет. Они тоже оказались пленниками-азиатами - но успели выучить достаточно египетских слов, чтобы понимать своих надсмотрщиков. Менекрат попытал камень молотком, поддел резцом... песчаник казался достаточно прочным и, вместе с тем, податливым. Глыба уже наполовину выдавалась наружу. Если удастся извлечь ее, не повредив... Еще нужен второй такой же камень! Они ушли в палатку, поесть и передохнуть. Тураи советовал поспать днем: но Менекрат и сам, как только проглотил свой кусок лепешки, упал и заснул. Он знал, что и рабочие в такое время отдыхают: потому что надсмотрщикам тоже нужны силы. В этот раз милетец спал без сновидений. Будто снова провалился в ров, где провел все утро. Во второй половине дня они с Тураи ушли искать еще один подходящий камень. Если не найдется пара первой глыбе, все труды будут напрасны. Когда Менекрат спустился в новый ров, первый из каменщиков, которого он уже привычно окликнул, ответил эллину на родном языке. Менекрат с ужасом воззрился на сородича, оказавшегося в подобном положении. Как будто он не предвидел, что рано или поздно такое случится! Греческий пленник тоже смотрел на скульптора с ужасом... и, признав соплеменника, едва ли не с отвращением. - Как ты попал сюда? - спросил скульптора этот египетский раб. - А ты? - воскликнул Менекрат в ответ. Спохватившись, он обернулся к Тураи. - Скажи начальникам, что я хочу поговорить с этим человеком! Если надо, я заплачу! Египтянин невозмутимо кивнул. - Я родом из Кирены, сражался против персов, - сказал черноволосый, чернобородый и темный от солнца пленник, когда скульптор вновь повернулся к нему. Менекрат уже и сам заметил, что выговор у этого грека непохож на ионийский: и ему стало легче. - Слышал про бунт в Кирене? - спросил каменщик. Менекрат кивнул. - Когда мы восстали против наместника Аркесилая и убили, его мать Феретима пожаловалась Дарию... и тот приказал выдать царице всех зачинщиков,* - продолжил киренеянин. Он говорил уже почти беззлобно - на злость не хватало сил: как старые воины берегли ярость только для боя. - Царица приказала посадить мятежников на кол, женам их отрезать груди... а тех воинов, кого не убили в сражении и не казнили, сослали сюда. Или на другие работы. Менекрат молчал, не в силах ничего ответить. Раб долго разглядывал его, а потом спросил: - Ну а ты кому здесь служишь? Иониец отвернулся. - Царице Нитетис... Я скульптор Менекрат из Милета. И в голове его вдруг мелькнула тщеславная, низкая надежда, что этот пленный греческий воин слышал о нем. Но киренеянин остался совершенно равнодушным. Он только сказал: - Я еще не видел здесь наших свободных людей. Но наверное, скоро появится больше. Менекрат открыл рот... то ли хотел в чем-то повиниться перед этим африканским греком, то ли обещать помочь. Но, конечно, художник промолчал. Что он мог сделать? Он быстро вернулся к Тураи и поторопил его, чтобы поскорее выбраться из раскопа. Все понимающий египтянин промолчал; и неожиданно эллин ощутил ненависть к своему помощнику. Хотя оснований ненавидеть Тураи у него было не больше, чем себя. Остаток дня прошел бесплодно - только то радовало, что больше Менекрат не сталкивался с сородичами. Хотя ему теперь все мерещилось, что киренские пленники видят его из своих ям и рассматривают с ненавистью. Хотя это, разумеется, был вздор: рабочие почти не поднимали голов. Вторую глыбу он отыскал к вечеру третьего дня. Еще четыре дня потребовалось на вырубку обеих. И только на восьмой день драгоценные камни наконец подняли наверх. Менекрат старался не смотреть рабочим в лицо. Но его участие и не требовалось: египетские надсмотрщики прекрасно справлялись со всем сами. На двух больших плотах камни сплавили по реке на остров, где уже давно были открыты мастерские и трудились египетские скульпторы. Менекрат написал письмо царице, что потребовало от него немалого усилия. Эллин сообщил госпоже, что остается в Сиене работать вместе с Тураи, который стал ему незаменимым помощником; и поблагодарил Нитетис за все. Теперь, когда Менекрат больше не видел, как добывается камень, а долгожданная работа опять встала перед скульптором во весь рост, благодарность и любовь вновь начали возвращаться в его сердце. Разве повинна Нитетис в том, что происходит?.. И кто повинен? Таков закон войны! Тураи подыскал для своего подопечного в Сиене подмастерьев-египтян - такие статуи невозможно было изваять в одиночку; но руководство, разумеется, принадлежало Менекрату. Он ушел в работу с головой - время от времени посылая царице отчеты. Через два месяца первая статуя была готова. Менекрат принялся за вторую: изготовление копии было гораздо труднее, и теперь скульптор продвигался намного медленнее. До Сиене доходило мало новостей извне. И Менекрат почти не прислушивался к ним. Но кое-что он не мог не услышать. Когда голова и плечи второй Нитетис выступили из камня, милетец узнал, что в Та-Кемет направляется Дарий. * Остров Элефантина. * Исторический факт.