Сумерки Мемфиса

Когда Менекрат довел до конца работу, уже наступила весна. Он был рад и опустошен - как всегда, когда заканчивал скульптуру: и эта последняя статуя потребовала от него столько сил, сколько ни одна работа прежде. Он изобразил жену Дария в тиаре и под покрывалом: хотя она разоблачалась перед эллином, насколько могла, чтобы тот смог верно передать линии ее тела. И Менекрат преуспел - хотя испытывал к Атоссе далеко не такие же чувства, какие вызывала у него прекрасная царица Та-Кемет. Приступы тоски и радости, страдания за родину, любовь к женщинам, которым он служил, любовь к своему искусству - все это сплавилось в последней работе Менекрата, породив статую, какой до сих пор не видела не только Персия, но и весь эллинский мир. Увидев законченную скульптуру, Атосса не сдержалась в выражении восторгов, которые Менекрат понял без всякого посредства. Эллин сиял радостью и гордостью: зная, что покорил Персию своим искусством, если уж не способен оказался по роду ремесла воевать с нею мечом! И он был счастлив сознанием, что он преуспел также и в переговорах. Атосса не обманула милетского художника, и Дарий поддержал Поликсену в ее притязаниях на трон - царь царей, не ограничившись отправлением гонцов, изъявителей царской воли, прислал сестре Филомена в подкрепление несколько кораблей, полных отборных воинов. Ионийцы склонились перед новой властительницей... Менекрат не мог судить, подчинились они ей по памяти о ее брате, из любви или страха, но Иония опять зажила в мире и процветании. Поликсена справилась со своими царскими обязанностями! Менекрат спросил у Атоссы, когда ему будет позволено вернуться домой. Как ни хвалила его великая царица, при этом вопросе лицо ее сразу омрачилось, точно художник чем-то оскорбил персиянку. Атосса спросила его через Тураи - не желает ли он остаться у нее на службе, придворным скульптором. Он будет богат, как никогда не разбогател бы в своей Ионии: царица подарит ему имение, он сможет жениться на прекрасной девушке по своему выбору и завести наложниц, если захочет... Как ни соблазнительно прозвучало такое предложение в первое мгновение, Менекрат решительно потряс головой, поняв, что это для него означает. Навеки отрезать себя от родной земли, от всего, что так дорого сердцу эллина! Менекрат опустился на колени с искренней благодарностью и сожалением. - Я не могу, госпожа, - сказал он. - Зов родины сильнее! И я не смогу работать для тебя так же хорошо, если забуду свою страну, - прибавил иониец. Он опустил голову почти покаянно. Персиянка неподвижно смотрела на него: в этот миг она была страшна. Задрожали сжатые губы, черные глаза расширились, точно она выпила какого-то возбуждающего кровь зелья - из тех, какие превосходно готовили в Азии. - Хорошо! Очень хорошо! Пусть уезжает! - наконец выкрикнула Атосса, не обращаясь словно ни к кому: и стремительно вышла со своей свитой. Тураи несколько мгновений смотрел на грека. Он покачал головой, словно не веря тому, чему только что оказался свидетелем. - Что ты сделал! - воскликнул слуга Нитетис. Он побледнел, несмотря на все свое самообладание. - А что? - отозвался художник. Менекрату сделалось страшно, когда он увидел лицо друга, но скульптор старался бодриться. - Не мог же я согласиться! Тураи вздохнул. - Ты совершенно не годишься для переговоров с азиатами, - сказал он с глубокой досадой. - Разве можно так прямо отказывать великой царской супруге? Потянул бы время... сделал вид, что обдумываешь ее щедрое предложение, а там... - Я так не могу, - оборвал его скульптор. - Я поступился уже стольким здесь... собой я поступиться не могу!.. Тураи долго не отвечал. А потом спросил с устрашающим спокойствием: - А ты знаешь, что может воспоследовать за твоим отказом? Менекрат опустил голову. - Да, - сказал он. - Все равно... я не могу! Тураи кивнул, огладив свой чистый подбородок. Теперь уже поздно сожалеть: может, удастся еще сделать хоть что-нибудь! Египтянин быстро вышел, оставив товарища в одиночестве. Менекрат долго смотрел на статую Атоссы; а потом прошептал мраморной царице: - Кажется, это единственное, что я сделал правильно... Теперь можешь казнить меня как угодно! Но при мысли о казни художник невольно задрожал: Менекрат успел наслушаться, какие изуверские способы используют персы для расправы с неугодными. Обезглавить, как сделали бы в Элладе... нет, его соотечественники были просты и прямы в своем обращении с врагами, как отличались прямотой во всем. А вот персидские палачи могли убивать свои жертвы днями и неделями - причем приказать казнить здесь могли по совершенно ничтожным поводам!.. Менекрат понадеялся на своего находчивого друга. Взывать к богам родины в этой стране казалось бесполезным. Тураи пришел через долгое время. Вид у него был понурый. - Что ты узнал?.. - воскликнул скульптор. - Ничего хорошего... хотя пока и ничего дурного тоже, - Тураи скупо улыбнулся. - Охрану нам не усилили... возможно, царица даже не рассердилась. Но если ты сейчас попытаешься бежать, ты разгневаешь ее без всякого сомнения, и тогда пощады не жди, - докончил бывший жрец, в упор посмотрев на Менекрата. - Без тебя я все равно не ушел бы! - воскликнул эллин. Он подошел к стене и уперся в нее обеими руками, опустив голову: чувствуя ладонями шершавый известняк. - Что же теперь?.. - Подождем, друг экуеша, - сказал Тураи. - Может быть, Атоссе просто нужно дать успокоиться, и тогда она отпустит нас и даст сопровождение. Скорее всего, так и будет, - прибавил египтянин с ударением. - В любом случае, попытавшись бежать, ты почти наверняка погубишь нас обоих и сильно навредишь своей Ионии! Менекрат кивнул. - Подождем, - сказал художник. - Подождем! - повторил он, подняв голову. Тураи кивнул; и оба улыбнулись друг другу, с одинаковым выражением на бледных лицах. Им не пришлось мучиться ожиданием. Тою же ночью Менекрат, ворочаясь без сна на своей мягкой постели, услышал у двери шорох. Эллин быстро сел; египтянин тоже. Тураи, похоже, не сомкнул глаз, как и эллин. - Кто это? - прошептал скульптор, подбираясь и готовясь обороняться. Хотя оружия при нем не было, но... Менекрат разжал свои сильные руки, ощутив касание длинных женских кос и густой запах благовоний. - Это ты! - шепотом воскликнул он. - Молчи! Да, это я, Артонида, - прошептала служанка великой царицы. Она отступила от скульптора и оглянулась на его помощника. - Моя госпожа приказывает вам обоим уходить из дворца, немедленно, - прошептала персиянка. Тураи быстро перевел: хотя эллин уже и сам наполовину догадался. - Что случилось? - приглушенно воскликнул Менекрат. Он встал и начал искать плащ. - У вас есть враги... один евнух, имени которого я не могу назвать, - сказала Артонида. - Этот евнух хочет тайно пленить вас обоих, и приказать отрубить художнику уши и нос. Как будто это моя повелительница приказала сделать такую гнусность... чтобы грек не вернулся домой и не сотворил больше никакого великого художества! Этот негодяй хочет, чтобы Иония опять стала врагом Персии и великой царице, - объяснила девушка. Тураи отрывочно перевел слова Артониды. Все поняв, товарищи в ужасе застыли. Но тут посланница государыни прикрикнула на них: - Скорее! Вы хотите, чтобы вас поймали? Я покажу, куда вам идти, для вас снаружи приготовлены лошади и проводники! Сомневаться было некогда. Тураи кивнул другу: - Давай быстрее, экуеша! Они похватали свои пожитки; Менекрат успел сунуть в заплечную сумку сверток с золотом. Артонида, подбежав к двери, делала им знаки рукой: - Быстрее, быстрее! Они выскользнули в коридор следом за персиянкой. Девушка поспешила вперед: в переходах горели светильники, но им пришлось избегать света. Артонида отыскивала для эллина и египтянина дорогу в обход и стражей, и стенных факелов. Толкнув какую-то неприметную дверь в стене, служанка Атоссы остановилась. Из-за двери пахнуло сыростью и железом. - Пройдите до конца коридора, там выход наружу. Мне дальше нельзя с вами, - сказала персиянка, отступая. Она поправила косы. - Да хранит вас единый бог. - Тебя тоже, - откликнулся Менекрат, полностью понявший это последнее пожелание. Художника в этот миг переполняла благодарность к своей спасительнице и к мудрой супруге Дария. Робко улыбнувшись, Артонида растворилась в темноте. Товарищи быстро шагнули в дверь. Тураи тут же захлопнул ее: они оказались в темноте. - Стой, - громко прошептал египтянин скульптору, который уже направился дальше. Менекрат остановился. - Что такое?.. Привыкнув к темноте, они видели, как блестят белки глаз друг друга. Египтянин различил, как отсвечивает на плече художника серебряная фибула с изображением оскаленной львиной морды. - Это может быть ловушка, - сказал Тураи. - О чем ты говоришь? - спросил Менекрат. Тураи улыбнулся в темноте. Потом придвинулся ближе. - Может быть, царица Атосса в самом деле задумала сотворить с тобой все то, о чем говорила ее служанка, - изувечить, чтобы ты не смог показаться перед сородичами. Едва ли Атосса хочет, чтобы ты повторил свое свершение, - сказал бывший жрец. - А вину свалит на этого великого евнуха или кого-нибудь еще, кого хочет подставить... У милетца округлились глаза. - Что же тогда делать? Тураи усмехнулся. - Теперь - ничего. Не возвращаться же! Но ты предупрежден. Менекрат пошарил у себя под плащом: у него на поясе был нож, у Тураи тоже... но сумеют ли они воспользоваться оружием в драке, да еще и ночью?.. Художнику никогда в жизни не приходилось этого делать! Тураи откачнулся от стены напротив. Друзья увидели, что в конце коридорчика обозначились очертания полукруглой наружной двери: стало видно, как поблескивает ее железная оковка. - Вышел месяц... Хорошо, - прошептал египтянин. Он нашарил свой нож; потом кивнул. - Не отставай. Товарищи быстро дошли до конца коридора. Египтянин приналег на дверь - она не подавалась: скульптору неожиданно стало страшно, что та не откроется. Но тут дверь скрипнула и распахнулась: очевидно, заклинило от сырости. Эллин и египтянин вышли, и их обдало холодом и запахом навоза. Этот запах в Персии проникал повсюду. Какое-то время оба постояли, озираясь. Они оказались, очевидно, в одном из внутренних дворов сузского дворца: высокие кирпичные стены загораживали весь обзор, а справа зияла арка... С этой же стороны друзья внезапно увидели движение. Менекрат уже без колебаний схватился за оружие. Но тут оказавшийся перед ними чернобородый человек проговорил по-гречески, почти правильно: - Я прислан за вами... Вон лошади! Идемте! Незнакомец был рослый, в длинной темной рубахе, головном платке и штанах - очевидно, перс. Менекрат и его помощники пошли туда, куда этот человек манил их: под аркой обозначились силуэты еще двоих, державших под уздцы коней. Все вскочили на лошадей. Проводник-перс воскликнул тоже по-гречески: - Не отставать! Он показал вперед, под арку - а потом, пригнувшись к конской шее, ударил лошадь пятками. Менекрат оказался между персами и Тураи, который скакал последним: слуга Нитетис нарочно пропустил художника вперед, чтобы не потерять его. И именно грека следовало охранять! Они скакали какое-то время - Менекрат почти ничего не разбирал вокруг: ему казалось, что зубчатые стены нависают со всех сторон и опрокидываются на него, и он едва находил в себе силы следить за своими спутниками и не отставать. А потом эллин словно бы услышал встречный топот копыт... Им перерезали дорогу!.. - Сюда! - крикнул проводник-перс. Он резко вильнул вправо; остальные устремились за ним, но их уже окружали. Конь Менекрата завертелся на месте с громким ржанием. И тут скульптор почувствовал, как его ухватили за шиворот, за плащ, и тянут вниз. - На помощь!.. - крикнул иониец. Он наугад попытался ударить кулаком, но промазал; ударил локтем и попал в мягкое тело. Кто-то взвыл от боли и ярости; а потом эллина пребольно ухватили за волосы, запрокинув ему голову. Свет месяца ослепил его: эллин почувствовал, что падает с коня. "Неужели все?.." - успел подумать Менекрат. А потом его ударили по затылку, и он лишился чувств. Тураи услышал крики своего товарища и его врагов; понял, что те одолевают. Нападавших было едва ли не десятеро! Но египтянин и еще один его спутник, из присланных провожатых, успели отпрянуть в сторону. Они увидели, как сверкают клинки... - Бежим! - крикнул Тураи перс. Все равно они уже ничего не могли сделать. Тураи не раздумывая поскакал за своим спутником. Они какое-то время мчались без оглядки; проскочили еще одну арку, а потом перс остановил коня у высокой внешней стены. Египтянин увидел, что он, свесившись с коня, говорит со стражниками - "бессмертными" воинами Атоссы. Те выслушали, затем завозились у низкой железной двери. Еще немного - и дверь отворилась. Путь на свободу был открыт! Спешившись, Тураи и его провожатый вышли наружу и вывели коней. Дверь за ними закрылась, лязгнул засов. Они стояли на улице, вдоль которой тянулись глухие глинобитные дома. Перс сделал знак Тураи, и они прошли еще немного вперед, завернув в какой-то проулок. Там египтянин дал волю отчаянию. - Мы бросили его!.. - Ничего нельзя было сделать, - ответил перс. - Остальные или мертвы, или умирают... И ты уже ничего не узнаешь о своем друге, пока те, кто его похитил, не захотят показать его, - сочувственно прибавил он. Тураи поднял голову и всмотрелся в азиата. А если это тоже наемный убийца, подосланный великой царицей?.. - Ты выведешь меня отсюда? - угрюмо спросил слуга Нитетис. Этот перс, кто бы он ни был, говорил правду: сейчас Тураи уже ничем не сможет помочь своему несчастному экуеша. Только известить о его судьбе кого следует! - Я тебе помогу, затем я и прислан, - сказал перс. - А потом дам знать великой царице Атоссе! Нужно поспешить: может быть, царица еще успеет разыскать злодеев, - прибавил он. Тураи помедлил пару мгновений; потом кивнул. - Идем скорее, - мрачно сказал он.