Сумерки Мемфиса

Калликсен сидел после слов царицы в напряжении, точно на допросе у врага... он смотрел на жену брата, приказавшую ему остаться, почти как на врага; но она не стала выспрашивать у молодого моряка ничего, что бы показалось ему подозрительным. И вообще почти ничего не спрашивала: Поликсена сама рассказывала о подвластной ей земле, да так, что афинянин невольно заслушался. Она упоминала и брата, но не слишком часто, чтобы растравить душу гостю. Зато Калликсен, всегда болезненно чуткий к несправедливости и подлости, а сейчас - особенно, ощутил любовь, которую Аристодем и коринфянка питали друг к другу. Он вторично устыдился себя. Да, теперь ионийцы жили под персами: но как мог он судить их, совсем не зная? - А что сейчас твои старшие братья в Афинах? - вдруг спросила гостя царица. - Аристон и Хилон? Здоровы ли их семьи? Это был едва ли не первый вопрос, который Поликсена задала ему: и Калликсен ответил без раздумий. Он улыбнулся собеседнице, хотя и ощущал тяжесть на сердце. - С братьями все хорошо, они здоровы. У Хилона недавно умерла дочь-младенец... но Хилон почти не огорчился, у них с Алексией уже есть сын, а скоро будет еще ребенок. Тут Калликсен замолчал. Он понял, как сказанное им должно было прозвучать для женщины. - Прости, царица, - молодой афинянин извинился улыбкой. - Я не должен был говорить так о детях! - Ничего, - Поликсена смотрела на него совершенно спокойно и даже с каким-то удовлетворением. - Я люблю слышать от людей правду! А правда всегда выскакивает скорее обдуманной лжи! Калликсену неожиданно снова стало неуютно. Но прежде, чем гость опять ощетинился, царица спросила: - А что же бедняжка Меланиппа? Сколько у нее сейчас детей? Калликсен не сразу вспомнил, что речь идет о лемниянке - жене Аристона. А когда вспомнил, поспешил заверить хозяйку, что все дети Меланиппы живы и здоровы. У нее сейчас было трое, двое - сыновья. Поликсена пригубила свое вино, глядя в сторону. Гость успел поужинать: и сейчас для них приготовили только вино с водой и легкие закуски. - У меня только двое детей... Вот видишь, - неожиданно произнесла царица. - Видишь, сколько труда женщина кладет даже на одного ребенка? А мужчины затевают войны, в которых убивают без счета сыновей других матерей! И по каким мелким поводам народы воюют! Смущенный афинянин кивнул. Он понял, что Поликсена подразумевает: женщина на троне, конечно, будет всеми силами стремиться хранить мир. "Но если все войны прекратятся - мужчины перестанут быть мужчинами", - тут же подумал Калликсен. Однако у власти всегда будет слишком много мужчин, чтобы угроза всеобщего мира когда-нибудь претворилась в жизнь. Взглянув на царицу, молодой моряк понял, что ей не нужно говорить ничего из этого: Поликсена была слишком умна. Он неожиданно ощутил восхищение этой женщиной... сродни тому, что испытывал его мертвый брат, но еще больше: как восхищает незнакомое. Афинянину захотелось выпить за хозяйку дворца, в котором он находился, и он поднял свой килик*. Калликсен вначале опасался что-нибудь пить у этой госпожи, но его опасения оказались напрасны: даже после многих недель на одной воде превосходное чистое вино Поликсены только слегка опьянило его. - За тебя, госпожа, - сказал молодой моряк. - И за Ионию! Поликсена слегка склонила голову, пригубив свое вино. - Ты горяч, но ты воспитан, - сказала она. - Благодарю тебя. Глядя на эту женщину, глядя в ее знающие темные глаза, на изгиб ее шеи и плеч, он ощутил... Калликсен не смел опустить глаза ниже, но ему вдруг ужасно захотелось этого. Чтобы скрыть внезапное мучительное неудобство, молодой моряк кашлянул и отодвинулся. Он порадовался, что ему здесь дали хитон, чтобы прикрыться. - А разве ты не будешь говорить со мной о цели нашего прибытия? О наших товарах? - спросил он. Поликсена рассмеялась; но это сейчас нисколько не показалось гостю обидным. Он только жадно смотрел на ее красный рот. - Опись ваших товаров мне уже предоставили, - сказала Поликсена. - И говорить о них я буду с твоим полемархом. Хорошо, что вы привезли коринфскую бронзу... хотя ничего такого, без чего мы не могли бы обойтись, - заметила царица вполголоса, словно бы обращаясь к самой себе. Она посмотрела в голубые глаза моряка. - Ты же находишься у меня как гость. И тебе, кажется, время отдохнуть. Калликсен поспешно кивнул и встал, радуясь, что в зале полумрак. Хотя эта женщина, наверное, догадывалась: с ее опытом... - Можно мне пойти спать, госпожа? - спросил он. Поликсена молча кивнула, слегка улыбаясь. Она жестом подозвала к себе стражника-перса, который стоял в стороне, почти слившись с тенями; и приказала ему что-то на персидском. Тот молча поклонился. Видно было, что этот азиат горд своей службой и дорожит ею. - Видарна проводит тебя в гостевую комнату, - сказала царица афинянину. Калликсен поклонился. Пока он смотрел на перса и слушал, как Поликсена объясняется со своим стражником, его возбуждение почти прошло; и неловкость тоже. Но теперь явилась неловкость другого рода. Гостю захотелось поскорее остаться одному. Он обрадовался, что его не пригласили снова мыться, - прикосновения других людей, здешних слуг, сейчас были бы нестерпимы. Но оказаться в настоящей постели было блаженством. Некоторое время, лежа и глядя в высокий расписной потолок, Калликсен вспоминал свою жену и думал о будущем ребенке. Потом вспомнил мать - Каллирою с Коса, подарившую ему и братьям золотые волосы: мать, всегда с такой надеждой смотревшую на младшего сына. Калликсен улыбался, думая о доме и любимых людях. Потом он вспомнил Аристодема и шепотом пообещал принести за него жертву Аиду. Но печаль, которую принесли мысли о брате, не захватила Калликсена... этот философ на самом деле никогда не был близок своим братьям. Когда Калликсен заснул, он увидел молодую вдову Аристодема - царицу Ионии. Она этим вечером совсем не походила на вдову. На другой день гость проснулся поздно, но чувствовал себя хорошо отдохнувшим. Светловолосый, как он сам, раб-иониец сказал, что царица сейчас занята - а пока Калликсен может погулять по дворцу и выйти в сад. Умывшись и поев с помощью приставленного к нему слуги, Калликсен, в сопровождении этого самого раба, бродил по дворцу и саду несколько часов... он безмолвно восхищался всем, и даже присутствие персов уже почти не коробило молодого моряка. Персы умели нести свою службу почти незаметно. Иногда Калликсен спрашивал раба о том, что попадалось ему на глаза: и иониец отвечал, почтительно и толково, хотя не вдаваясь в подробности. Потом молодой афинянин вкусно пообедал и поспал днем; он спросил, можно ли ему прогуляться по городу, - и, к своему удивлению, получил согласие. К нему только приставили двоих воинов-ионийцев. Но Калликсен уже почти не чувствовал себя пленником. Он побродил по Милету и восхитился его садами и статуями. Калликсен заметил своеобразие ионийской скульптуры и спросил себя: а не заслуга ли это покойного Филомена? Можно будет спросить у его сестры... Царица вышла к Калликсену только вечером. Она опять приняла его в зале с фонтаном, одетая в этот раз в белое с алым. Поликсена улыбалась. - Понравился ли тебе мой город? - спросила госпожа дворца, которую уже уведомили о его прогулке. Калликсен ее не разочаровал. - Понравился, - сказал он. - Мне все понравилось! Он вздохнул и оглядел зал, в котором они стояли. - Такой зал с выходом на террасу - персидское новшество, - объяснила царица. Ее, как видно, радовало, что афинянин чувствует себя значительно свободнее. - Не правда ли, террасы создают ощущение простора? - спросила Поликсена. - Дворцы в Персии выглядят закрытыми, хотя азиаты очень любят озеленять их... а мы, пользуясь их достижениями, можем строить так, как не мыслили до сих пор. Калликсен кивнул, соглашаясь. - Да, - сказал он. - И статуи... в Милете они очень необычные. Царица неожиданно помрачнела. - Лучший в Ионии скульптор был моим другом, - сказала она. - Я любила его, и о нем говорили и в Египте, и в Персии! А теперь он отправился в Сузы, ко двору Атоссы, и пропал там бесследно! - Вот как? - спросил Калликсен. Царица села на кушетку, и он, сам того не заметив, опустился рядом. - Ты искала его? - спросил молодой моряк. Поликсена кивнула. Она протянула руку... и афинянин, чуть дыша, взял царицу за руку, ощутив ее жар и холодок ее браслетов: многих серебряных колец. - Я сделала все, чтобы найти этого художника... но, по-видимому, Менекрат из Милета убит или пленен завистниками. А искать в Персии человека, которого спрятали, - все равно что песчинку в пустыне! Поликсена быстро сделала глоток вина. Калликсен выпил тоже, глядя, как дрогнуло ее горло... он сам не знал, что с ним творилось: неужели хозяйка все-таки что-то подмешала в его питье? Коринфянка теперь смотрела прямо на него: и гостю показалось, что она не плачет, а усмехается. - Что это? - спросил молодой моряк, вдруг увидев шрам у Поликсены повыше локтя. - Откуда? - Это я получила, когда упражнялась с мечом, - ответила царица. Она усмехнулась, видя изумление на его лице. Калликсен погладил ее руку: полузаживший шрам казался еще глаже ровной смуглой кожи... и если темные глаза Поликсены представились ему бездной человеческих скорбей, как море, ее гордая усмешка вдруг стала для молодого афинянина предвосхищением высшего блаженства. Какие тайны еще она скрывала?.. Не в силах бороться с собой долее, он придвинулся к Поликсене вплотную; и поцеловал госпожу дворца. Поцелуй был соленым и свежим, но тотчас с огромной силой пробудил в нем дремавшее желание. Калликсен прижал царицу к себе, пьянея от ощущения ее горячего крепкого тела и восточных ароматов; Поликсена и не подумала сопротивляться, обнимая его и сжимая сильными руками. Ее тяжелые волосы были сегодня частью заплетены в косы и подобраны на затылке, но быстро рассыпались, когда Калликсен выдернул золотые шпильки. Он уложил хозяйку дворца на кушетку... слишком короткую и тесную для того, что гость намеревался совершить; но это неудобство, как и неслыханный его поступок, довели его возбуждение и наслаждение до крайности. Калликсен почти не ласкал ее - но царица насладилась не меньше него, когда он овладел ею, только от ощущения его тесных объятий и запаха; оттого, что принадлежала ему. Потом он лежал, ни о чем не думая, уткнувшись головой ей между тяжелых грудей... царица первая оттолкнула своего любовника. Пока он приподнялся на ложе, она уже встала и успела привести в порядок свой хитон и алый гиматий. Калликсен смотрел на нее таким потерянным взглядом, что царица рассмеялась. - Ну, что скажешь, юный Язон? Молодой моряк провел рукой по влажному лбу, откинув выгоревшие волосы. - Ты меня соблазнила, - прошептал он. - Неправда, - возразила царица. Она закончила туалет, оставив черные волосы распущенными и перекинув их через плечо; и сделала шаг к нему. - Ты пожелал меня и первым обнял, а я тебя не оттолкнула. Недостойно валить свою вину на меня... хотя трусливые мужчины в подобных случаях так и поступают! Калликсен быстро отвел взгляд. Он встал с кушетки и огляделся: никого не заметил. - Кто видел нас? - шепотом воскликнул молодой афинянин. Поликсена пожала плечами. - Мои слуги, может быть... но они будут молчать. Калликсен быстро подступил к царице, хотел сказать что-то гневное... но вспомнил ее слова - как ведут себя трусливые мужчины. И неожиданно для себя опять обнял вдову брата. Поликсена прижалась к нему. - Ты не только смел, но и великодушен, - прошептала она. А потом вдруг оттолкнула своего любовника и посмотрела белокурому афинянину в глаза. - Твоя жена ждет ребенка, не так ли? Калликсен кивнул, удивленный. Он не помнил, чтобы говорил царице о жене: а уж тем более о своем нерожденном первенце! Коринфянка неожиданно подняла руки и расстегнула висевшее у нее двойное жемчужное ожерелье. А потом вложила драгоценность в руку своему случайному возлюбленному. - Отдай своей супруге - скажи, что это дарит ей царица Ионии, - потребовала Поликсена. Афинянин боялся даже оценить, сколько может стоить такое ожерелье. Но он понял, что отвергнуть этот дар нельзя никак. Калликсен низко поклонился. - Как пожелаешь, госпожа. Конечно, изголодавшись в своих плаваниях, молодой афинянин, случалось, принимал в объятия других женщин... хотя никогда не блудил так, как большинство моряков. Но то, что случилось сегодня, никак нельзя было назвать блудом. Это был дар... такой же, как жемчуг, оттягивавший ему руку. Царица Ионии улыбнулась. - Я хочу, чтобы ты был счастлив со своей женой, - сказала она. - Чтобы она родила тебе здоровых сыновей. Калликсену почудилась насмешка в глазах Поликсены при этом пожелании... и, кажется, он понял ее смысл. - А ты не боишься нас? - серьезно спросил он. - Афинян? Поликсена подняла брови; потом покачала головой. - Пройдет очень много лет, прежде чем вы сможете угрожать тем, кто далеко, - сказала она. Сказала с несомненной грустью. Царица прошлась перед гостем, сцепив руки перед грудью. - Но я желаю только лучшего вашему священному городу, который я, должно быть, уже никогда не увижу, - прибавила коринфянка. - Поэтому я куплю у вас все ваши товары... и очень выгодно для вас. Калликсен только спустя несколько мгновений осознал весь обидный смысл этих слов. Поликсена жертвовала афинянам деньги - жертвовала деньги на постройку кораблей: возможно, для войны с нею же! Эта прислужница персов знала, что пройдет очень много лет, прежде чем афинский флот станет пригоден для военных нужд!.. Но молодой моряк промолчал. Он понимал, что даже если бы он и пожелал отвергнуть такую благостыню, его старый полемарх примет подарок царицы. Поликсена смотрела на него, и вправду желая одарить лучшим, что у нее было. И Калликсен опять подошел к вдове брата и обнял: как обнимал свою жену, как обнимал свою мать. Когда царица Ионии осталась в зале одна, сидя на кушетке подобрав ноги, она неожиданно почувствовала прикосновение чьей-то косы и прохладных пальцев, погладивших тот самый шрам. Поликсена улыбнулась, не поворачиваясь. - Иди сюда, - сказала эллинка. Артазостра, подкравшаяся сзади, обошла кушетку и села рядом. Ее живот был уже заметен. - Может быть, тебе стоит... Я могу сварить сильное зелье, ты знаешь, - взволнованно сказала персиянка. Царица кивнула. - Я знаю... но не нужно. Я уверена, что ничего не будет. Вдова Аристодема грустно усмехнулась, глядя вслед тому, кто уже ушел. - Как он хорош, и как еще молод! И он любил меня сегодня! Артазостра ласково обняла эллинку за плечи. - Ты завидуешь его жене? - Нет, нет. Поликсена благодарно сжала пальцы другой руки персиянки. - Я давно поняла, что мне больше не нужен муж. Калликсен любил меня, и будет помнить... этого достаточно. При таких словах в глазах персиянки мелькнула ревность. - Я люблю тебя, - сказала Артазостра. Поликсена рассмеялась; потом прижала подругу к себе. - Не бойся, я тебя не брошу! Я даже не сержусь, что ты за нами следила! Но персиянка чувствовала, что царица не только не сердится - а, напротив, очень рада такому ревнивому вниманию. Артазостра встала и поклонилась. - Ты купишь у них товары? - спросила она. - Да, - ответила Поликсена, нахмурившись. - Я бы охотно дала им больше... пусть бы строились и вооружались как следует. Но больше нельзя. - Понимаю, - родственница Дария улыбнулась. - Эллада должна всегда бороться с Персией, как Ахура-Мазда с Ангро-Майнью*! - Да, пожалуй, что так, - ответила Поликсена без улыбки. - И не одни только Эллада и Персия - ничто не может существовать без борьбы противоположностей! * Легкий сосуд для питья с двумя ручками. * Ангро-Майнью (в сокращенном варианте Ахриман (Ариман)) - злое начало в зороастризме, соответствует дьяволу в христианстве, хотя концепция несколько иная. В частности, дуализма и "предопределенности выбора зла".