Сумерки Мемфиса

Бхаяшия вернулся на шестой день. К этому времени Менекрат успел вылепить несколько женских статуэток - две, изображающие Шаран, и одну, которой эллин попытался придать облик Атоссы. Шаран, увидев, что Менекрат лепит другую женщину, взревновала, хотя и едва ли могла узнать жену Дария: Менекрат понял это по блеску глаз персиянки. Шаран молчала, но он чувствовал, что происходит в ее душе. Великий евнух нагрянул без предупреждения, и рабы не слышали его. Бхаяшия стремительно вошел в каморку пленника, чуть не разметав его хрупкие работы полами своего одеяния, отягощенного бесценными индийскими изумрудами. Бритая голова перса сегодня была обнажена, а глаза сильно накрашены. Менекрат успел узнать, что такую подводку персы получают из каких-то насекомых, которых вываривают или толкут в ступке. Эллин едва успел встать при виде хозяина; а Шаран жалобно пискнула и повалилась Бхаяшии в ноги. Впрочем, перс-кастрат не казался разгневанным – а только наводил страх, для порядка. Шаран встала и отошла в угол – рабыня остановилась, сложив руки на животе и потупив глаза. Менекрат остался на месте. Ему тоже не следовало поднимать взора на господина, но иониец все равно вскидывал свои серые глаза – и не мог скрыть гневного и вызывающего блеска. Бхаяшию, однако, ничуть не раздражило это выражение непокорства. Он обозрел маленькую мастерскую, и губы перса медленно растянулись в улыбке. Великий евнух кивнул Шаран, которая тут же приблизилась и поклонилась; господин что-то быстро ей сказал. Персиянка, выслушав Бхаяшию с полным и самым почтительным вниманием, повернулась к Менекрату. - Выйди! – велела Шаран. Видя, что Менекрат не трогается с места, глядя на нее и ее господина, Шаран повелительно махнула рукой. Менекрат опустил голову и плечи и вышел, не кланяясь и не оглядываясь. Греческий раб почти сразу услышал за тонкой глинобитной стеной приглушенный голос Шаран; он напряг было слух, но подслушивать показалось противно и бессмысленно. Менекрат отошел подальше по пустому коридору, а потом, миновав неподвижного стражника, вышел на задний двор. Там эллин остановился, прикрыв глаза и вдыхая воздух, в котором аромат лаванды и миндаля, цветущего на склоне, смешался с запахом отхожего места. Выгребная яма была уже почти полна. Здесь бывало немало людей, и работа для слуг не переводилась! Шаран, конечно, переиначила правду, если не солгала Менекрату! Несомненно, сейчас персиянка докладывала своему господину о поведении пленника в эти дни – может быть, хвалилась, что заставила скульптора работать, умаслив заботой и лаской, как не получалось из-под палки. Может быть, Бхаяшия давал ей новые коварные распоряжения насчет Менекрата… Менекрат мотнул пепельной головой, которую персиянка совсем недавно причесывала. Нельзя так жить, не веря никому: даже в рабстве! Конечно, Шаран многое от него скрывает: но ведь и самому Менекрату приходится ловчить, изыскивая пути к свободе! Художник пригладил отросшую за последние дни бороду, которую персиянка подрезала особым ножиком. Потом послышались мягкие женские шаги. Шаран носила настоящие козловые башмачки: у нее были хорошие, добротные вещи. Менекрат повернулся к своей стражнице. Шаран посмотрела на эллина и немного покраснела. Она волновалась. - Господин зовет тебя. Иди, - сказала персиянка. Менекрат глубоко вздохнул. Он зачем-то пригладил волосы, одернул рубашку, которая почти достигала колен; и вернулся в дом. Снова войдя в свою мастерскую, он некоторое время стоял, глядя на ветхий коврик у входа, - а потом поклонился, не поднимая глаз, и приблизился к персу. От евнуха густо пахло амброй и конским потом. Тошнота подступила к горлу Менекрата. - Ты умеешь расписывать алебастр? – спросил Бхаяшия; и эллин вздрогнул. Он и забыл, что этот человек хорошо владеет греческим языком. - Да, - сказал Менекрат. Он не прибавил слова "господин", и Бхаяшия пропустил это мимо ушей. Да, царедворец, обладающий такой властью, пусть и бессмысленно злобный, должен был уметь обращаться с людьми. - Хорошо, - сказал перс своим высоковатым невыразительным голосом. – Я привез образ богини Иштар. Эллин увидел раскрашенную глиняную статуэтку: рогатая корона, скрещенные на груди руки. "Исида… Нейт", - пронеслось в голове у ионийца. Бхаяшия знал о статуэтке Нейт, которую он сделал для царицы Египта. От персидских шпионов нельзя укрыться нигде, подумал эллин. - Ты повторишь этот образ семикратно, - продолжил евнух. – Распишешь алебастровые статуэтки золотом и красками. Тебе доставят все нужное. Менекрат провел языком по нижней губе. Сердце больно стучало в ребра. - Как скоро я должен сделать эту работу? – спросил он. - У тебя есть месяц. Одна луна, - перс усмехнулся. – Если справишься, я вознагражу тебя. Менекрат поклонился, не решаясь ничего больше спрашивать. И тогда евнух покинул комнату. Скульптор прикрыл глаза. Запах хозяина все еще стоял в комнате – этот неистребимый запах богатого и бесстыдного кочевника, пропитывающий ковры, войлоки, волосы. Эллин сел, привалившись спиной к холодной стене. Он бездумно взял в руку топорно, грубо сработанную глиняную фигурку Иштар. Менекрат поглядел на нее, потом отложил и уткнулся лбом в колени. О какой награде говорил этот перс? Разве может что-нибудь скрасить ему жизнь в рабстве? Вкусная пища? Кричащая цветами, как у всех дикарей, одежда? Золото?.. Или ему снова лгут, но какой в этом смысл?.. Тут он заметил, что не один. В дверях стояла Шаран. Когда Менекрат пошевелился, персиянка подошла к нему и присела на корточки напротив пленника. Она взяла его лицо в ладони, заставив посмотреть себе в глаза. - Что он сказал тебе? - спросила Шаран. Менекрат вяло усмехнулся. - Твой господин обещал мне награду, если я закончу работу в срок, - сказал скульптор. - Но что он может дать мне? Шаран погладила его по волосам. - Награда может быть не только в том, чтобы дать, - сказала азиатка, - но и в том, чтобы не отнять! Может быть, если ты угодишь господину, он не разлучит тебя со мной! Менекрат приподнялся, впившись в нее взглядом. - Что ты говоришь?.. Эллин попытался представить, что эту женщину, ставшую ему единственным другом здесь, отнимут, увезут. Еще неделю назад он не ведал о ее существовании. Но при мысли, что он может остаться в этом месте без Шаран, художнику вдруг стало так тоскливо, что захотелось умереть. - Чтоб твой Бхаяшия сгорел в вашем аду, - прошептал Менекрат. - Может быть, Бхаяшия и заслужил это, - серьезно сказала персиянка. - Но награда может означать и другое. Шаран обняла пленника за шею и прошептала на ухо: - Бхаяшия сказал, если ты хорошо прослужишь ему год... он даст тебе свободу... и мне вместе с тобой! Менекрат некоторое время смотрел в расширившиеся черные глаза азиатки под почти сросшимися черными бровями. А потом разомкнул губы и спросил: - А если я откажусь ему служить? Лицо Шаран побелело как алебастр. Сейчас она нисколько не притворялась. - Великий евнух бывает очень щедр. Это правда, - сказала персиянка. - Но он бывает и безжалостен. А я рабыня, меня никто не защитит! Менекрат сжал кулаки, не зная, кому слать проклятия. Как быстро это существо, лишенное пола, нащупало его слабости!.. Бхаяшия отлично сознавал - даже если Менекрат считает Шаран его орудием, он не позволит этой рабыне пострадать по своей вине... Менекрат отвернулся. На глаза ему снова попалась статуэтка Иштар. - А почему Бхаяшия поручил мне изображать Иштар? - спросил иониец. - Разве вы поклоняетесь не Ахура-Мазде? - Ахура-Мазда не запрещает служить и жертвовать другим богам, - ответила Шаран. Может быть, Бхаяшия решил опереться на жрецов этой все еще могучей богини, чтобы по каким-то причинам противостоять единому богу, провозвестниками которого служат Дарий и его главная царица?.. Менекрат переплел пальцы на животе, неподвижно глядя на стену напротив. Спустя несколько мгновений он произнес: - Я согласен. Через две недели, когда уже четыре статуэтки из семи были готовы, однажды ночью Менекрат лежал без сна. Скульптор не то думал, не то грезил. Перед ним вставало грубовато-равнодушное лицо глиняной Иштар, каждая черточка которого за эти дни врезалась ему в память; его сменило лицо золотой Нейт, более утонченное, но такое же отрешенное... а потом лик владычицы Саиса вдруг ожил и исказился. Перед Менекратом была Поликсена в бронзовом боевом панцире, раскрасневшаяся от ярости. Царица Ионии бросала ему в лицо гневные упреки, которых скульптор не слышал. Менекрат приподнялся, чтобы расслышать обвинения царицы и ответить на них; но тут у порога раздался шорох. - Шаран! - тихо воскликнул художник. - Тише!.. - отозвалась персиянка умоляющим шепотом. Она подошла к нему; но, не дойдя нескольких шагов, опустилась на колени и проползла эти оставшиеся шаги на коленях. Менекрат уже сидел, глядя на служанку. От запаха этой азиатки и ее теплой близости его неожиданно охватило возбуждение и вместе с тем расслабляющее томление, с которыми становилось все труднее совладать. - Зачем ты здесь? - шепотом спросил эллин. Шаран стояла напротив него на коленях и страстно смотрела в глаза. - Разве ты не знаешь? - откликнулась она. Шаран взяла его за голову обеими руками; ощущение ее прохладных пальцев на висках, в волосах было блаженством. Она могла бы взять его голову и унести, почудилось пленнику. А потом персиянка поцеловала его. Менекрат ответил на этот поцелуй; и вдруг ощутил, что, не достигнув обладания, уже достиг полного единения со своей стражницей. Собственные чувства испугали его. - Я знал, что ты придешь, - хрипло сказал Менекрат. - Ты знал!.. Он ощутил ее радость и страх. Шаран прильнула к нему всем своим плотным горячим телом. - Я знаю, ты всех нас считаешь лжецами, - прошептала азиатка. - Но послушай меня сейчас, я не лгу: у меня еще не было никого, никогда... - Я верю, - прошептал художник. Он больше не мог сражаться с собой. Обхватив свою подругу за плечи, Менекрат мягко уложил ее под себя. Он стал водить губами по ее телу, утыкаясь лицом в шею, в ложбинку между грудей, в сгиб локтя. Шаран лежала неподвижно и казалась бесчувственной под его ласками; но неожиданно выгнулась и издала протяжный стон, словно исторгшийся из глубин ее существа. Эллин поднял платье женщины, под которым ничего не было, и припал губами к вздрагивающему смуглому животу; он заскользил ниже, погружаясь в горячее безумие. Когда он наконец слился с нею, то услышал, как она всхлипывает под ним от боли и счастья; Менекрат оглаживал ее ноги, согнутые в коленях, целовал запрокинутое лицо. А Шаран вдруг крепко обвила его руками и дохнула: - Навсегда. Потом они долго лежали молча, обнявшись. После пережитой необычайной близости любовники ощутили какое-то странное новое отчуждение. Шаран устроила у эллина на груди тяжелую голову. - Я рада, что это был ты, - тихо сказала она. Менекрат поцеловал ее в темя. Взял персиянку за руку, пройдясь чутким пальцем по мозолям на ладони, недавнему ожогу. На нее позавчера брызнуло кипящим маслом, когда она жарила ему мясо. Вновь жалость и нежность сжали сердце эллина. А потом вернулся холод. Да, персы знали, что делают, и умели обращаться с пленниками! Еще раз поцеловав свою возлюбленную, Менекрат мягко вынудил ее сесть и выпрямился сам. Шаран молча смотрела на него: ее глаза медленно наполнились слезами обиды. Менекрат улыбнулся. - Лучше тебе сейчас вернуться к себе, - сказал скульптор. - Если увидят, что мы спим вдвоем... может быть плохо! Шаран несколько мгновений не отвечала, будто не слышала; потом кивнула. - Правда, мне лучше уйти. Она поморщилась, поднимаясь на ноги; провела руками по юбке, на которой осталось кровавое пятно. Эллин проводил ее до двери, обнимая за талию. На пороге еще раз поцеловал. - Завтра увидимся, - шепотом напомнил он. Шаран слабо улыбнулась; потом потупилась и скользнула прочь. Менекрат вернулся на свою постель и сел. Он долго сидел и напряженно думал.