Сумерки Мемфиса

Менекрат прослужил великому евнуху отмеренный год. Из страха за Шаран и свое нерожденное дитя Менекрат делал все, что приказывал ему господин: а это были самые разные работы, по большей части изображения свирепых и непонятных божеств востока, а иногда и женские безделки, стилизованные под египетские, - бронзовые зеркальца, застежки, щипчики, коробочки для рисовой пудры. Художник часто стыдился себя, порою даже презирал. Он оправдывал свою покорность тем, что его жизнь и смерть ничего не изменят ни для Персии, ни для Ионии. Хотя эллин надеялся при этом, что ему удастся внести смуту в придворную жизнь персов: если Бхаяшия воспользуется его статуэтками для борьбы с единоначалием Ахура-Мазды! Пока, Менекрат знал, владычество единого бога, как и единого царя, на этих землях только устанавливается. Конечно, один эллинский пленник почти ничего не способен изменить. Но, если уж оказался в таком положении, он должен сделать все, чтобы ослабить Персию изнутри! Прослужив евнуху год, Менекрат получил обещанную свободу - и женщину, беременную его ребенком. Теперь, конечно, не могло быть и речи, чтобы бросить Шаран: хотя скульптор успел узнать, какую неблаговидную службу она сослужила своему господину. Эта простоватая с виду рабыня и в самом деле была шпионкой, которая не раз помогала Бхаяшии завлекать эллинских пленников и после препятствовала их побегу: пока великий царский евнух мог извлечь из них для себя пользу или удовольствие. Нескольких греков, взбунтовавшихся против такого обращения, схватили и казнили при ее соучастии. Но Менекрат был первым мужчиной, которого Шаран познала, - и первым, который пробудил ее сердце. - Я счастлива, что мой господин отпустил меня с тобой, - однажды сказала персиянка художнику. - Господин мог бы подарить меня одному из своих воинов или отдать на потребу всем сразу! У воинов Бхаяшии есть женщины, которых они возят с собой и которыми делятся друг с другом... но я бы так не смогла! Я бы сразу умерла!.. И Менекрат ничего не мог поделать с жалостью и любовью, которые пробуждали в нем слова этой рабыни. Если пожалеть ее значит предать своих, ему ничего не остается, кроме как стать предателем! За то время, что Менекрат провел в имении, исчезли двое из эллинов, живших в амбаре. Менекрат не знал, как и почему его хозяин избавился от увечных ремесленников, но знал, что Шаран к этому непричастна. Ему оставалось утешаться такой мыслью. Еще прежде того скульптор несколько раз пробовал заговорить со своими товарищами - он не мог отказаться от такой попытки: но они не откликнулись. Эти создания давно превратились в полуживотных, для которых далека и непереносима была память о прежней жизни. Должно быть, во всей Азии хватало таких рабов. До персов никто еще не действовал с таким размахом, захватывая и угоняя в плен тысячи иноплеменников, сметая с лица земли целые народы! И даже без всякой насущной надобности в рабочих руках или чужих женщинах!.. Когда истек Менекратов срок, Бхаяшия пришел к своему пленнику. - Ты можешь сейчас уйти, если желаешь, - сказал великий евнух. - А можешь остаться, чтобы служить мне. Ты ценный мастер, и очень мне пригодишься. Бхаяшия сделал паузу. Он превосходно понимал, что деваться художнику некуда. Менекрат молчал, рассматривая свои ноги в домотканых штанах. Лучшему скульптору Ионии так и не удалось узнать, какие жрецы здесь поклонялись его статуэткам и каким знатным женщинам евнух подносил сделанные им изысканные вещи. И впервые Менекрат решился спросить об этом. - На что идут работы, которые я делаю для тебя? - спросил он перса. - Ты враг Атоссы... я ведь верно понял? Губы евнуха тронула снисходительная и довольная улыбка. - Да, я враг Атоссы, - согласился его хозяин. - Ты знал об этом с самого первого дня, как попал ко мне, не правда ли? И твои работы могут немало навредить Атоссе и мобедам, которые ее окружают. Бхаяшия помолчал. - Когда одна женщина забирает власть в государстве так надолго, это грозит большой бедой, - сказал великий евнух с непривычной задумчивостью и озабоченностью. Прежде он никогда не позволял себе с пленником такого почти доверительного тона. Менекрат слушал с изумлением. - Власть следует разделять! - закончил перс. - А власть женщин - разделять всегда! Скульптор с изумлением подумал, что совершенно согласен с этими словами. - Я могу дать тебе дом и кусок хорошей земли, - продолжал Бхаяшия. - В удалении от города или в самих Сузах, на твой выбор. Менекрат посмотрел на Шаран, которая стояла рядом, оберегая руками наливающееся чрево. - Я останусь... пока не смогу уплыть домой, - закончил эллин. Он так не научился лгать убедительно: может быть, художникам этого не дано. Евнух усмехнулся. - Ты еще долго не сможешь уплыть. Конечно: пусть даже Менекрат был отныне объявлен свободным, у эллина не было ни средств, чтобы заплатить корабельщикам, ни проводника, чтобы помочь ему добраться до порта! Не говоря о том, что на руках у него была жена! Художник давно считал Шаран своей женой, он не мог называть ее иначе: пусть и не женился на ней ни по своему, ни по азиатскому обычаю. - Я останусь, - повторил Менекрат. - И я хотел бы получить дом в Сузах, уж если ты предлагаешь мне выбор, господин! Бхаяшия рассмеялся, откинув голову и плечи. Стало видно, что хотя он богатырского сложения, грудь у него увеличена, почти как у женщины. - Ты думаешь, что в Сузах тебе помогут бежать! Но ты можешь попасться великой царице, и тогда тебе придется очень пожалеть себя! Менекрат кивнул. - Знаю, господин. Но все же я хочу вернуться в Сузы. - Хорошо, - согласился евнух, еще улыбаясь. - Ты сам понимаешь, что должен быть очень осторожен. - Понимаю, - ответил грек, привлекая к себе за локоть испуганную безмолвную Шаран. Слова застряли в глотке и у Менекрата. Он внезапно почувствовал, стоя напротив этого разряженного важного полумужчины, что должен поблагодарить Бхаяшию не только за то, что евнух даровал ему свободу, но и за то, что он обратил его в рабство. Менекрат осознал, что царица Персиды не отпустила бы его живым... ее служанка Артонида, такая же преданная и такая же двуличная, как Шаран, сказала истинную правду. Атосса не могла позволить милетцу после себя оттачивать свое искусство на других женщинах! Менекрат поднял глаза на Бхаяшию, потом поклонился. - Благодарю тебя, господин, за твою милость. Могу ли я узнать, когда мне переезжать? - Завтра, - ответил великий евнух, совершенно удовлетворенный поведением художника. - Я отбываю в Сузы, и возьму тебя с собой, чтобы не привлекать к тебе внимания. Вдруг Шаран вырвала свою руку у эллина и, подбежав к евнуху, упала перед ним на колени и поцеловала край его плаща. Она рыдала и рассыпалась в благодарностях. Бхаяшия погладил вольноотпущенницу по голове, точно дочь или домашнее животное, и, склонившись к ней, тихо что-то сказал - может, дал благословение, а может, отдал приказ. Менекрат в эти мгновения подумал: "Жаль, что у нас нет евнухов. Они умеют управляться с женщинами как никто". Тут же он рассердился на себя за эту мысль и замолчал, сжав губы. Менекрат переждал, пока перс не уйдет, стараясь сохранять достоинство. Эллин вспомнил о полученном клейме, которое будет носить до конца жизни. Это была круглая розетка, древняя ассирийская эмблема солнца, как объяснила ему Шаран однажды ночью. Персидской невольнице было ведомо много больше, чем она говорила. Скульптору, как и воинам охраны, сопровождавшим великого евнуха, дали коня, а его жену посадили в повозку. Туда же был сложен их нехитрый скарб - огромное достояние вчерашних рабов; и инструменты Менекрата. Это и вовсе не имело для него цены. Они добрались до города за несколько часов. Найти Менекрата во владениях Бхаяшии, располагая людьми и средствами, было совсем не так трудно: но Атоссе, по-видимому, стало не до того. Менекрат знал от своей осведомительницы, что за время его отсутствия государыня родила Дарию второго сына. Сам Менекрат уже радовался своему отцовству - это было много лучшим подарком богов, чем следовало ожидать. Скульптор надеялся на сына, но был бы рад и девочке. Не попади он в такое положение, быть может, так и остался бы навсегда безженным и бездетным! Дом, обещанный эллину, стоял на окраине города, в тихом зеленом квартале. Там жили скромные ремесленники, не знавшие ничего, кроме своей улицы. Им будет мало дела до того, что рядом живет чужеземец. - У нас часто селятся ионийцы, - сказал Бхаяшия. - Но дела с анариями* ведут только те, кто имеет к ним касательство. Мы не суем везде свой нос и не набиваемся в друзья соседям так бесстыдно, как вы. Перс помолчал, с удовольствием глядя, как занялось краской лицо Менекрата, сделавшееся ярче его светлой бороды. - Так что можешь пока ничего не опасаться, - закончил Бхаяшия. - Ты никому здесь больше не нужен, кроме меня. Менекрат понимал, что так и есть, и ответил поклоном. Клеймо меж лопаток все еще жгло его... жгло всякий раз, когда эллин смотрел в глаза хозяину. Но чувство унижения давно притупилось. В Персии было мало таких, кто так или иначе не унижен! Художника оставили в новом доме вдвоем с Шаран, и в придачу дали мальчика-слугу, который бегал по хозяйству и помогал Менекрату в его работе. Разумеется, слуга оказался азиатом. Но теперь это было милетцу все равно, а Шаран буйно радовалась своему новому положению. - Я стала госпожой! - воскликнула персиянка, хлопая в ладоши. Она обошла свое жилище, ощупав и чуть ли не обнюхав саманные* стены, столы и лавки, обняв каждое молодое деревце в саду. Менекрат понимал, какой переворот в одночасье совершился в душе бедной невольницы, и был счастлив за нее. Хотя за себя ему было очень горько. В первую ночь, когда они лежали в объятиях друг друга в своей собственной спальне, Менекрат тихо спросил: - Ты могла бы уехать со мной? Шаран пошевельнулась, устроившись к мужу спиной. Чтобы он не видел ее лица, понял пленник. Эллин обнял живот подруги, вдыхая каштановый запах ее волос и чувствуя, как сжимается сердце. Шаран долго не отвечала. И наконец скульптор услышал ее глуховатый голос: - Ты никак не можешь сейчас уехать, ведь ты сам это знаешь! Нам не на что уехать! И ты должен дождаться нашего ребенка! Персиянка быстро обернулась. - Это мой дом! Я едва стала свободной - а кем я буду, если приеду в твою страну? Меня опять обратят в рабыню... или до смерти будут изводить насмешками! Я слышала, каковы ваши женщины!.. "Женщины везде одинаково злоязычны", - подумал Менекрат. - Может быть, моя царица возьмет к себе нас обоих, - сказал он. Шаран дернула плечом. - Может быть, и возьмет. Да только пока это все пустое, - резко ответила вольноотпущенница Бхаяшии. - И нельзя показывать господину, что ты снова вздумал бежать! Менекрат и его персидская жена наладили новую жизнь в собственном жилище и даже познакомились с соседями. Эти персы показались Менекрату ничуть не хуже других. Но говорить с этими бедными гончарами, ткачами и кожевниками ему было не о чем, все они были озабочены только собственным пропитанием. Менекрату же зерно, сушеные фрукты и мясо привозили посланцы Бхаяшии: а за первую работу эллину заплатили царскими серебряными сиклями. В этом же году Дарий ввел в обращение золотую монету - дарики, получившие хождение по всей Азии.* Менекрат с каким-то детским удивлением вертел в руках неровные кругляши с вычеканенной на них фигурой царя, натянувшего лук. Он думал: сколько же человеческих жизней будут в скором времени покупать и уже покупают на эти деньги. Многие эллинские поселения, и особенно Лакония, все еще почти не нуждались в деньгах: тем более в чужих... но долго ли они продержатся? Через два месяца после переезда в Сузы у Шаран начались роды. Менекрат хотел послать своего помощника за повитухой, они заранее узнали, где ее найти. Но не успел: Шаран, здоровая и широкобедрая, родила стремительно, и, несмотря на то, что ребенок был крупный, легко. Это был мальчик, и притом пепельноволосый, как отец! Эллин, счастливый не меньше жены, решил назвать ребенка Элефтерай - "Освободитель". Менекрат верил, что рождение сына предвещает ему возвращение домой! Элефтераю исполнилось три месяца, когда по Сузам пронеслась весть, что великий царский евнух схвачен за измену царю и приговорен к смерти. Менекрат даже не успел понять, что это значит для него и жены. Он бросился на рынок, которого до сих пор старался избегать, и там услышал то, что передавалось из уст в уста. Бхаяшию схватили в собственном доме в царском подворье, и вывезли на телеге за город: там его распяли, отрубив уши и нос. Он умирал целые сутки в страшных мучениях! - Кто его знает, за что. Может, и вовсе ни за что, - толковали торговки сыром и овощами, ужасно взбудораженные этим происшествием: как женщин всегда возбуждают тайны чужих гаремов. - Хоть бы и всех этих безбородых под топор, они все там во дворце друг друга стоят! Менекрат поспешил домой. Он ощущал попеременно то отчаяние, то надежду. Бросился было к сундуку со сбережениями, потом в спальню к жене. Шаран неутешно плакала, сидя на полу, и рядом на лавке заливался забытый ребенок. - Что нам теперь делать? - воскликнула персиянка, увидев художника. Она оплакивала своего жестокого хозяина, которому они были стольким обязаны. И Шаран тоже понимала, что умер единственный в Сузах человек, которому нужен ионийский скульптор! Менекрат подбежал к кричащему сыну и схватил его на руки. Элефтерай сразу притих. - Теперь мы должны попытаться бежать! - воскликнул художник. * "Анарии" - противоположность ариям, как называли себя персы-зороастрийцы. * Саман - древний строительный материал, широко использовавшийся в Азии и Египте: смесь глины, соломы и навоза. * Дарик был в ходу с 517 года до н.э. Чеканка золотой монеты в Персии была прерогативой царя, в то время как медные и серебряные деньги могли чеканить сатрапы. Сикль как денежная единица существовал еще в Вавилоне.