Сумерки Мемфиса

Скульптор пережил завтрашний день, и много последующих дней под небом его покоренной Ионии протекло для него мирно и радостно. Менекрат прогостил во дворце недолго, а когда набрался сил после путешествия и почувствовал в себе смелость, попросил у царицы дозволения вернуться в свой покинутый дом при мастерской, который остался нетронутым. Поликсена не препятствовала - и, зная, что художнику с семьей совсем не на что жить, дала ему ссуду на первое время. Менекрат обязался вернуть долг своими изделиями, и быстро покрыл его. Он был дорогим мастером, и скоро все нелицеприятные слухи, которые поползли о вернувшемся пленнике, сменились возросшим восхищением перед его искусством. Теперь он был не только скульптором, но и ювелиром-камнерезом. Скоро Менекрат принес жене то самое довольство, которого она жаждала. Нрав Шаран смягчился от этой заботы, и эллин по-настоящему радовался на свою жену. Шаран согласилась обвенчаться с ним по обычаю Ионии, но потребовала, чтобы он объявил всем приглашенным, что по персидскому обычаю уже на ней женат. - Не желаю, чтобы нашего сына позорили слухи, что он незаконный! - заявила персиянка. И Менекрат с готовностью согласился на эту ложь. Он прекрасно понимал теперь, чего стоит доброе имя и как легко потерять его. Шаран надела на свадьбу эллинский белый хитон, показав восхищенным и удивленным гостям округлость своих рук и плеч и полную, статную фигуру; но никогда больше не соглашалась на такую нескромность, вернувшись к своей азиатской одежде. И скульптор был совершенно этим удовлетворен. Его жене нравилась жизнь затворницы - и он постарался подсластить эту жизнь, не скупясь на приятные мелочи, с афинской или персидской расточительностью. Шаран принимала эту заботу как должное: но Менекрат знал, что жена по-своему любит его больше всех. Через полтора года после возвращения Шаран родила мужу второго сына, получившего имя Ликомед. Шаран взяла слово с мужа, что если следующей будет дочь, она назовет ее персидским именем. Иониец охотно согласился; но боги не спешили наградить их следующим ребенком. Что ж, и этих двоих детей было достаточно. Менекрат никогда не стремился быть многодетным отцом, подобно азиатским горцам или спартанцам, рождавшим сыновей, чтобы отправлять их на бойню. Менекрат был бы счастлив, если бы удалось хотя бы в одном из своих детей пробудить талант к ваянию. Но он знал, что одаренные художники рождаются намного реже воинов, и не роптал на неведомое будущее, уготованное Элефтераю и Ликомеду. Однако вскоре после возвращения скульптор пережил большое разочарование. Он думал, что Поликсена захочет, чтобы теперь он изваял ее, как потрудился для Нитетис и Атоссы. А сделать статую царицы-воительницы, которой стала Поликсена, было бы для него бесценным подарком. Менекрат не раз наблюдал, как Поликсена управляется с мечом и копьем, и как скачет верхом. Но эллинка твердо отказала художнику. - Ты уже сделал для меня много больше, чем для Нитетис и Атоссы, - сказала царица Ионии. - А прославить себя я хочу не твоим талантом, а своим! Кроме того, Поликсена не желала вновь соперничать с Атоссой. А если ее скульптура превзойдет изваяние персиянки красотой и величием, такого превосходства Атосса ей не простит. И не статуя Поликсены, а статуя ее первого супруга - ее спартанца - должна была царить над Милетом, господствуя над умами и сердцами граждан города, как господствовала над умом и сердцем ее сына. Никострат рос под сенью плаща мраморного героя, окаменевшего в последнем рывке к недостижимой победе. Поликсена понимала, что живой Ликандр был бы к Никострату добрее и сказал бы своему сыну другое, нежели то, что царевич читал в облике грозной отцовской статуи. Но что могла она изменить?.. Никострат продолжал враждовать с сыновьями Филомена. Со временем глухая, бессознательная детская вражда превратилась в сознательную, хотя такую же тайную. Никострат был достаточно умен, чтобы после первой стычки не задирать двоюродных братьев в открытую; у Дариона, подчинившего своему влиянию младшего Артаферна, тоже хватало ума оставаться в тени. А может, персидские царевичи были кем-то подучены. Поликсена знала, что не найдет тех, кто подогревает вражду между детьми; да это и не имело смысла. Она могла сдерживать мальчишек лишь до тех пор, пока они не станут мужчинами. А потом их рассудит меч, а не матери... Фрина, младшая и единственная единоутробная сестра Никострата, к радости матери, подружилась с маленькой египтянкой - дочерью Нитетис. Уджагорресент неоднократно пытался выкрасть дочь, как и уничтожить саму царицу Ионии, но сподвижники Поликсены предупреждали эти попытки. Одно из покушений предотвратил Тураи. Старый слуга Нитетис был убежден, что лучшей приемной матери у Ити-Тауи быть не может. Еще до того, как окончился траур по Нитетис, царевны познакомились и начали играть вместе в свои разные куклы. Поликсену всегда восхищало, как быстро и естественно сходятся между собою девочки и девушки, - точно водяные лилии в пруду сплетаются листьями. Ити-Тауи царица приохотила к тем же упражнениям и танцам, которыми занималась ее дочь. Поликсена не раз подсматривала из-за занавеси, как девочки самозабвенно кружатся вместе под музыку египетского флейтиста. А во время гимнастики Фрина, старшая и более сильная, поднимала за руки и раскачивала черноволосую меднокожую малышку: Ити-Тауи визжала от удовольствия. Они резвились и плавали наперегонки в выложенном мозаикой дворцовом бассейне - конечно, под охраной греческих стражников. Артазостра помалкивала, видя эти забавы. А когда Поликсена спросила персиянку, что она думает о них, Артазостра сказала: - Хорошо, что у меня нет дочерей. И напомнила родственнице о том, что Никострату нужна невеста царской крови. Поликсена все сильнее сомневалась в том, что это должна быть египтянка, даже дочь ее подруги. Но все персидское ее сыну претило еще больше. Когда Никострату исполнилось двенадцать лет, мать впервые заговорила с ним о помолвке. Мальчик, уже почти юноша, пристально посмотрел на шестилетнюю малышку, которая как раз играла в мяч с Фриной у них перед глазами. А потом пожал плечами и равнодушно ответил: - Хорошо, мама. Глядя на своего единственного сына, Поликсена ощутила раскаяние. Пока юному спартанцу безразлично, кого прочат ему в жены, - у него достаточно других забот, более серьезных. А когда он подрастет и в нем по-настоящему заиграет кровь? А если он полюбит другую девушку - эллинку, как был предан его матери его отец?.. Ведь любить Никострат будет так же серьезно! Но пока об этом слишком рано говорить. И Поликсена огласила помолвку своего сына и Ити-Тауи. В честь этого события во дворце был устроен праздник. В пиршественном зале накрыли столы - царица никогда не поощряла возлежания во время пиров, которое почти всегда заканчивалось развратом; как не допускала и обильных возлияний. Во всяком случае, там, где присутствовала она, госпожа дворца. И на этот праздник могли быть приглашены все царские дети. Артазостра привела Дариона и Артаферна, которых с вызывающей пышностью нарядила в пурпурные шаровары и рубашки, расшитые золотом и каменьями так богато, что они стали почти негнущимися. Сама персидская княжна тоже оделась в пурпур и золото. Мать и сыновья, исполненные царственного достоинства и окруженные стражниками-персами, своим видом внушали трепет всем собравшимся, как бы высоко те ни стояли. Поликсена оделась по-эллински, хотя тоже богато: она надела украшения работы Менекрата, которые художник недавно преподнес ей. А ее сын, которому посвящалось сегодняшнее торжество, презрел какие бы то ни было украшения. Он надел белый тонкий хитон и новые сандалии: и только. Ити-Тауи была одета в белый калазирис на тонких бретельках. Волосы у дочери Нитетис, после того, как ей перестали обривать головку, отросли до подбородка: и уже теперь в девочке угадывалась утонченная красота матери. Маленькая царевна смущенно теребила венок из анемонов, который надели ей на шею, и на ее медно-смуглом личике проступал румянец. Она уже знала, что она невеста. Никострат, который был выше девочки почти на две головы, держался с полным спокойствием. И когда забили в тамбурины, призывая всех ко вниманию, он даже не вздрогнул. Молча взял за руку Ити-Тауи, будто младшую сестренку; и, встретив испуганный взгляд черных глаз, улыбнулся девочке. Поликсена встала с места, и спины всех придворных согнулись в поклонах. Властительница Ионии обвела всех взглядом - и громко, стараясь, чтобы голос не дрогнул, объявила, что отныне ее сын и наследник, царевич Никострат, обручен с дочерью великой царицы Нитетис, царевной Ити-Тауи. После этого вперед выступили жрецы и под рукоплескания и приветственные возгласы осыпали детей зерном и финиками, как на брачной церемонии. Поликсену приятно изумило поведение сына. Когда обряд свершился, Никострат повернул к себе свою маленькую невесту и, наклонившись, поцеловал ее в лоб. Потом подвел девочку за руку к своей матери и сам преклонил колени перед царицей. Коринфянка со слезами гордости обняла мальчика. В этот миг матерью и сыном восторгались все в зале, считая и персов. Дарион, не отрывавший глаз от Никострата и его невесты, что-то шепнул Артаферну: ноздри юного азиата дрогнули от презрения. Но тут Артазостра шикнула на обоих, и царевичи виновато опустили головы. Персидская княжна посмотрела поверх их макушек на Поликсену и улыбнулась радости подруги: она советовала Поликсене устроить этот брак от чистого сердца. Артазостра желала Никострату лучшего, на что этот храбрый и красивый мальчик мог притязать... После этого гостям разрешили веселиться. Стали разносить кушанья, вина и сладости: все, чем могло порадовать желудок искусство греческих, египетских и азиатских поваров. Телятина, мясо кабана и антилопы; птица, начиненная яйцами и пряными травами; лимонные и острые соусы; горы фруктов, пироги и сыры. Выступали акробаты и танцовщики. Глотатели огня удивляли детей. Никострат вскоре пробрался к матери, поглощенной разговором с одним из персидских военачальников, и тихо попросил разрешения уйти. Поликсена, немного разочарованная желанием сына, позволила это. Никострат ушел: казалось, его нисколько не манили удовольствия вечера. Мать, проследившая взглядом за юным царевичем, заметила, что с ним пиршественный зал покинули и несколько верных товарищей, державшихся так же замкнуто, будто настороже. Одиннадцатилетний Дарион, увидев поведение соперника, рассмеялся. Он, его брат и их приятели остались веселиться со старшими. Тураи, сидевший поодаль рядом с Менекратом, заметил выражение лица царицы. Она вдруг показалась ему потерянной, точно одна среди всех этих веселящихся людей не могла найти себе места. Или точно Поликсена внезапно забыла, зачем сюда пришла. Египтянин встал, извинившись перед другом. - Побудь со своей женой, мастер экуеша. А я побуду с царицей. Шаран, приглашенная на пир вместе с мужем, недоуменно проводила взглядом царского советника. Персиянка увидела, как Тураи, подойдя к Поликсене, склонился к ней и заговорил. Потом взял ее за руку, и на лице Поликсены впервые появилась бледная улыбка. - Что с ней? - спросила Шаран мужа. Менекрат тоже наблюдал эту сцену. - Кажется, я знаю, что с ней, - сказал художник. Но больше ничего не прибавил. Тураи заговорил с Поликсеной по-египетски, и эллинка ответила на том же языке, благодарная ему за осмотрительность. - Ты несчастна, царица? - спросил он. Поликсена даже не подумала рассердиться на эту прямоту. - Посмотри на детей, - сказала она, кивнув в сторону Ити-Тауи, которая, смеясь, заплетала Фрине золотистые косички. - Это сама юность, у них все впереди... а я вдруг почувствовала себя так, точно для меня все уже закончилось. - Так рано? - мягко спросил египтянин. Он взял ее за руку, и Поликсена слабо улыбнулась. - Ты понимаешь меня, - сказала она. - Сегодня я обручила моего единственного сына... и вдруг я поняла, как давно меня саму не любил мужчина. Она сказала это так просто, без тени смущения. Лицо Тураи осталось почтительным и невозмутимым: только, может быть, сделалось еще серьезнее обычного. - Может быть, отойдем в сторону? - предложил советник царицы. - Я принесу твоему величеству вина. - Да, - согласилась Поликсена. Она не глядела на египтянина, но когда встала с места, ее впалые щеки зарумянились. И персы, и эллины примолкли, когда царица с Тураи направились в дальний угол зала. Но они оставались на виду, и никто не мог сказать о них дурного. - Принеси мне гранатового сока. Не хочу захмелеть, - сказала эллинка, когда Тураи усадил ее в кресло. Египтянин коротко поклонился. Он отлучился и скоро вернулся, неся на подносе два килика, наполненных темным соком, и небольшую гроздь черного винограда. Поставил поднос на столик между креслами. Тураи сел, и Поликсена скользнула взглядом по его фигуре. Это был все еще ладный, сильный мужчина. Едва ли ему исполнилось больше сорока лет. Египтянин слегка улыбался, но без всякой дерзости. - Ты хочешь мне в чем-нибудь признаться, царица? - спросил он. Поликсена сделала глоток сока. - Да, хочу, - сказала она с неожиданной пылкостью. Сок потек по ее губе, и она слизнула кровавую каплю. - Но не в том, что ты думаешь! Хотя ты ведь не смеешь такого думать, не правда ли? - Нет, разумеется, - ответил Тураи. Он не сводил с нее глаз. Отпил из своего килика. - Артазостра ненавидит меня, - сказала эллинка дрожащим голосом. - Она любит меня, любит и понимает мою душу больше всех женщин... но она ненавидит меня и уничтожит, если выдастся случай! Ты понимаешь?.. - Превосходно понимаю, моя царица, - ответил Тураи. Поликсена закрыла глаза, опираясь лбом на руку. - Когда-то давно, когда мой брат был еще жив... когда мы с ним были еще молоды... Филомен сказал мне, что Та-Кемет подобна огромной усыпальнице, в которой умирает любое новое начинание. А я сейчас вспоминаю твою страну и думаю, что в ней может найти упокоение самое мятущееся сердце. Тураи помолчал. - Да. Та-Кемет все еще такова. Поликсена некоторое время сидела, потягивая свой напиток, потом поднялась. Тураи встал и, обойдя столик, оказался рядом. Он коснулся двумя пальцами ее талии. Поликсена вскинула голову, и их лица оказались совсем близко. - Твоему величеству ведомо, что я никогда не был женат и едва ли женюсь. Я ничем не связан, - тихо сказал египтянин. - Мою верность тебе ничто не поколеблет. Поликсена улыбнулась. Как много можно сказать, умалчивая! - Благодарю тебя, - ответила она. Обхватив египтянина за широкие плечи, она быстро поцеловала его в губы, опалив своим дыханием самое сердце. А потом торопливо ушла.