Сумерки Мемфиса

Трапеза сына Артазостры уже остыла, но Дарион не садился за стол: юноша в нетерпении прохаживался по комнате, заложив руки за спину. Когда в его покои через тайную дверь скользнул запыхавшийся раб, Дарион быстро повернулся к нему Светловолосый слуга-грек остановился и стоял, уронив руки, лицо покрылось красными пятнами. - Господин, я... Дарион впился в него взглядом. - Ну?.. Он едва обратил внимание на непочтительность прислужника, который не упал перед царевичем на колени и даже не поклонился. - Царица пробыла у него вместе с сыном почти два часа, - сказал шпион, проведя языком по сухим губам. - Мальчик... Мальчик больше не выходил, думаю, ему приказано таиться... - Что ты думаешь, мне безразлично, - Дарион лишь на мгновение взглянул в глаза ионийцу: но этого хватило, чтобы раб тотчас замолчал и сник. Поликсена бы ужаснулась сейчас, насколько наследник Филомена стал похож на своего отца, - и насколько он другой. Чуть мягче и тоньше черты лица, чуть больше и чернее глаза, вкрадчивее голос - "маленький Дарий" получился азиатом во всех своих проявлениях. Этот красивый юноша казался какой-то жестокой насмешкой над всеми прижизненными трудами брата Поликсены. - Так значит, два часа, - задумчиво сказал Дарион, вновь принявшись мерить шагами спальню. Шпион стоял не шелохнувшись, не смея поднять глаз. - Два часа царица и ее сын провели с Анаксархом и этим мальчишкой... Кто он такой? Уж не брат ли ее отродью? Дарион рассмеялся. Шпион встрепенулся: хотел сказать, что этого не может быть, но промолчал. Иониец помнил, что его мысли не интересуют юного господина. Эвмей, служивший Филомену, а после того Поликсене, казалось, уже неоднократно пожалел о том, что в запале обиды переметнулся к врагам своей царицы. Но теперь, глядя на юного Дариона, перебежчик понимал, что назад ему дороги нет. - Как бы то ни было, мне этот мальчишка не соперник: но он может пригодиться мне так же, как моим врагам, - закончил наследник. Дарион улыбнулся, точно обдумывал какую-то восхитительную месть. Внезапно сын Артазостры словно бы вспомнил, что шпион все еще не ушел. - Убирайся, - приказал Дарион, коротко взглянув на грека: и тот немедленно подчинился. Царевич сел за египетский обеденный столик, уставленный вкусными блюдами. Конечно, для него одного это было слишком много: но Дарион никогда не знал, не захочется ли ему пригласить к столу кого-нибудь из друзей. И, взяв с блюда половинку граната, наследник Филомена положил ее обратно и вдруг резко хлопнул в ладоши. Тут же явился его личный раб: это был уже перс, услужливый мальчик на два года младше самого Дариона. Возраста его брата Артаферна. Слуга гибким движением опустился на колени, и Дарион с усмешкой потрепал его по зардевшейся щеке. - Позови Аршаму и Камрана. Это были два его ближайших друга, сыновья видных сатрапов. Дарион избрал их не за знатность, а за ум и преданность себе: хотя никогда не сошелся бы с простолюдином. Простолюдины способны думать только о золоте и почестях для себя, этот блеск застит им глаза: и лишь благородные люди видят далеко и обозревают сразу все. Так царевича учила мать, персидская княжна, - и до сих пор он убеждался только в справедливости этого суждения... Раб скоро вернулся в сопровождении двоих богато одетых юношей немного старше Дариона: оба, подойдя к столику, почтительно поклонились. Царевич улыбнулся, оставаясь сидеть. - Садитесь и давайте отужинаем, друзья мои. Взглянув на раба, Дарион ловко метнул ему крупную кисточку винограда: и тот так же ловко поймал ее и поклонился. Персидский мальчик поцеловал свою награду, но Дарион уже не смотрел на него. Он сам наполнил для друзей кубки. - Греки напиваются подобно скотам, едва лягут на обеденное ложе, но я предлагаю вам выпить, прежде чем мы приступим к еде. Мне есть сегодня что отпраздновать! Все трое подняли кубки и выпили. Потом Камран спросил: - Ты что-нибудь узнал, царевич? Видно было, что его снедает нетерпение. Дарион с усмешкой кивнул. - Узнал. Они устраивают какой-то заговор. Это, конечно, смешно... но для меня и вас может быть очень выгодно. Дарион прервался, обведя взглядом лица друзей. - Эта женщина попытается отнять у меня мою законную власть. Ей и ее сторонникам хватит на это безрассудства. И она нападет первой, потому что только это может дать ей преимущество! Юноши кивнули, серьезно и восхищенно глядя на своего предводителя. А Дарион продолжил: - Это означает, что греки начнут войну. И тогда мы будем вправе ответить так, как захотим, - юноша усмехнулся. - Мне все равно, сколько греческой крови при этом прольется. Я получу власть почти без усилий! Мне даже не придется поднять меч! Он переводил взгляд с одного сообщника на другого, победно улыбаясь и закинув ногу на ногу. Конечно, Дарион сам владел и мечом, и копьем, и метко стрелял. Но разве годится наследнику трона, да еще столь молодому, принимать на себя удар, подобно простому солдату? - Мы арии, ненавидящие Ложь, - прибавил Дарион после долгого молчания. - Ложь – это то, что делает гречанка, занимающая мой престол. Юноши согласно кивнули. Они были сметливы и часто находили, что прибавить к словам царственного друга; но сейчас прибавить было нечего. - Твоя мать тоже так думает, царевич? – спросил Аршама. Дарион поднял брови - полумесяцами, как у Артазостры. - Мать? Нет. Мать любит эту гречанку, - на лице наследника появилось какое-то гадливое сожаление. – Я не хочу огорчать мою бедную мать и ничего не говорю ей! Он мелодично рассмеялся. Видно было, что юноша учился нравиться, - и многих очаровывал. Некоторое время ели молча. Смаковали нежного жареного ягненка, переглядываясь и улыбаясь: друзьям стало удивительно хорошо от сознания своей молодости и могущества. Вся жизнь лежала перед ними на золотом блюде, только протяни руку. Потом вдруг пятнадцатилетний Аршама начал рассказывать, что ему недавно подарили двух наложниц, прелестных и покорных дев. Сын сатрапа так расписывал их достоинства, что даже Дарион, не достигший четырнадцати лет, стал облизываться. Потом царевич, смеясь, прервал друга. У него будут самые прекрасные женщины, стоит только пожелать: а сейчас негоже отвлекаться на них. Поужинав, друзья встали, обнялись и распрощались. Дарион целовал Аршаму и Камрана в щеки, как царь целует своих близких. Оставшись один, Дарион перестал улыбаться. Он снова сел и задумался о гречанке – понимая, что гречанка не сдастся так легко, как он представлял это товарищам. *** Поликсена со своим первым советником, своим сыном и Анаксархом стояла на берегу и смотрела, как афинянин строит в боевом порядке корабли. Кеней был тоже с ними: сообща эллины решили, что прятать спартанского мальчика стыдно и бессмысленно. Небо было безоблачное, море даровало спасение от белого жара: и золотоволосый и загорелый Калликсен, точно сын воды и неба, возвышался на носу передовой триеры в одной набедренной повязке. Его зычный голос разносился над водой, и корабли, повинуясь команде, разворачивались, расходились кругом и сходились вновь, точно голос полемарха имел волшебную силу. - Нет, этому не научиться, - сказала царица. Она не отрывала глаз от Калликсена, ветер трепал ее черные волосы. – Это дар морских хозяев, словно сама Амфитрита надела ему ожерелье в колыбели… Тураи, взиравший на афинянина из-за плеча царицы, неодобрительно промолчал. На берегу было много зрителей, и персы тоже смотрели на учения: хотя персов явилось намного меньше, чем ионийцев. Искусство эллинов, действовавших так согласно и исполненных веселого презрения к врагу, завораживало всех. Казалось, что над полемархом не властна ни вся мощь Персии, ни сама смерть! - Я хотел бы служить под его началом! – вырвалось у Мелоса, который стоял рядом с сыном Поликсены. - Нет, - Никострат перехватил и сжал руку друга. – Ты мне нужен рядом, так же, как мой брат! Дарион снова ждал своего шпиона через неделю, когда афинскому флотоводцу, по приказу царицы, было доверено командование ионийскими кораблями. Но Эвмей не появился. Сын Артазостры подождал день, другой – и понял, что стряслось несчастье. А на третий день, когда персидский наследник вернулся в свои покои после конной прогулки, он обнаружил под дверями спальни труп раба с посиневшим, искаженным мукой лицом: руки были судорожно подняты к горлу. Распухшая шея Эвмея оказалась передавлена: удавку накинули сзади. Дарион присел около трупа, едва веря своим глазам. Он принюхался и тут же вскочил с возгласом отвращения - тело уже тронуло тление; и перед смертью шпион обмочился! Царевич выскочил из спальни, не владея собой. - Кто это посмел? Кто посмел?.. Стражники смотрели на него невозмутимо. Так это был чей-то приказ! Дарион пошатнулся, как громом пораженный. - Моя мать, - прошептал он, запустив руки в густые короткие черные волосы. Снова посмотрел на стражников. Те не пытались ни отпираться, ни даже лгать. - Кто это сделал? - дрогнувшим голосом спросил юный наследник. - Прости, господин. Таков был приказ твоей матери, - ответил один из стражников. Дарион впал в неистовство. Он закатывал глаза, грозил изменникам страшными казнями; воины спокойно слушали его извержения. Наконец юноша выдохся и смолк, устыдившись себя. Посмотрев на стражников, он вдруг понял, что эти люди о нем думают. Ну ничего. - Я вас запомню, - пообещал Дарион обоим, ткнув в изменников пальцем. Черные глаза наследника, немного выпуклые, как у Артазостры, все еще блестели сумасшедшим блеском. Царевич шагнул в спальню, но тут же отшатнулся назад. - Это убрать, - приказал он, мотнув головой в сторону трупа. Дарион сел под стеной в коридоре, опустив голову и сжав ее руками. Он не двигался, пока тело Эвмея не вынесли, не вымыли пол и не окурили спальню благовониями. Только тогда царевич вернулся в свою комнату. Бросившись в кресло, он потребовал вина. Юный перс неподвижно глядел в огонь, горевший в чаше на квадратном постаменте. - Она предупреждает меня! Так значит, эту эллинку моя мать любит больше, чем меня, - прошептал Дарион. - Будь она проклята!.. Тут же юноша вздрогнул от ужаса, красивое лицо стало совсем детским. Он выставил перед собой руку, точно отстраняясь от огня. - Я этого не говорил, не говорил!.. Но пламя Ахура-Мазды уже поглотило его нечестивые слова, и бог среди богов не извергнет их назад. Дарион опустил голову. - Прости меня, - прошептал он, обращаясь к единому богу. - И ты прости, матушка, - прибавил царевич чуть громче. Он помолчал, сцепив руки и рассматривая свои перстни и браслеты, блестевшие из-под шелковых рукавов. Потом поднес руку к щеке, которую ему когда-то рассадил Никострат. На месте выбитого в детстве зуба так и осталась пустота. Дарион вновь посмотрел в огонь. - Но то, что по праву мое, будет моим. *** После учений, окунувшись в море и переодевшись, Калликсен навестил царицу во дворце. Все равно ничего... почти ничего уже было не скрыть. Флотоводец попросил Поликсену позвать сына. - У меня кое-что есть для царевича. Поликсена увидела, как афинянин размотал принесенный с собой кожаный сверток. По его форме царица догадывалась, что там может быть; но когда увидела, не сдержала возгласа изумления. - Это меч моего... - Да, это меч Ликандра, сына Архелая, - подтвердил Калликсен. - Спартанская супруга твоего мужа сберегла этот клинок и передала со мной его старшему сыну! Меч Ликандра успел порубить только мессенийцев... но порубил как следует. А до того, как достаться Ликандру, этот меч принадлежал другим спартанцам. Ведь в Лакедемон из плена твой муж вернулся только с охотничьим копьем. Калликсен держал и поворачивал иззубренный и затупленный меч в сильной руке как мужчина, привычный к оружию; но казалось, афинянин сомневается, достоин ли его держать. - Что же ты молчал до сих пор! - воскликнула Поликсена. - Не знал, стоит ли делать царевичу такой подарок, - усмехнувшись, ответил ее бывший возлюбленный. - Ведь тебе известно, царица, что славные клинки имеют свою волю. Они нашептывают свою повесть новым владельцам и жаждут крови врагов, если долго ее не пробовали... Поликсена серьезно кивнула, нисколько не сомневаясь в справедливости этих слов. Ее собственный меч был выкован для нее совсем недавно; и теперь царица не знала - огорчаться ли этому или радоваться, что ее клинок чист. Тут появился Никострат - и остановился, сделав несколько шагов. Его серые глаза расширились при виде флотоводца и грозного меча. Калликсен, не тратя слов, подошел к сыну царицы и протянул ему оружие рукоятью вперед. - Это меч твоего отца. Один из славнейших спартанских клинков, - сказал афинянин, глядя Никострату в глаза. - Адмета, вторая жена Ликандра, прислала его тебе в дар, царевич. Никострат, в отличие от матери, не стал спрашивать, отчего Калликсен до сих пор это скрывал. Опустившись на колено, юноша принял меч и поцеловал. - Я буду носить его с честью, - сказал Никострат. Меч лег в руку, точно был выкован для него одного. Царевич встал, воздев отцовский клинок, и улыбнулся матери и ее союзнику.