Сумерки Мемфиса

Хилон Пифонид вернулся с агоры мрачнее обычного - а в последние дни он редко приходил с собрания довольным; жена боялась к нему подступиться. Хилон даже перестал допускать Алексию к своему столу; несмотря на то, что всегда придерживался застольного обычая, вывезенного из Египта, и трапезничал, укладываясь на ложе, только совершая возлияния с друзьями. Теперь Хилон обедал или с мужчинами, с которыми вместе возвращался домой, или в полном одиночестве. На жену он только срывался, стоило Алексии попасться господину дома на глаза, и ничего ей не объяснял. Не в силах больше сидеть в женских комнатах за прялкой со своей младшей незамужней дочерью и рабынями, Алексия порой посылала какую-нибудь из служанок в ойкос, когда там были гости, - якобы за чем-нибудь, нужным госпоже; или прямо приказывала прислужнице покрутиться в коридоре и послушать. Но снаружи рабыни ничего не могли расслышать - хозяин и гости, подолгу засиживавшиеся за беседой, понижали голос, точно заговорщики; а осмелившись зайти в ойкос, будто бы за маслом для лампы, одна бедняжка едва унесла ноги от пьяных сотрапезников. Хилон был тоже пьян: хотя он умел пить не пьянея, как следовало всякому хорошему гостеприимцу... Алексия сходила с ума от тревоги. Она понимала, что происходит что-то страшное, - должно быть, это связано с недавним изгнанием тирана Гиппия, которому афинский демос повелел покинуть город. Афиняне тогда безумствовали от радости, и женщины боялись покинуть дом, потому что для них не было разницы, по какой причине свободные граждане наливаются вином. Алексия помнила, что Хилон тогда не праздновал изгнание Гиппия вместе со всеми, - он ходил мрачнее тучи. Но на вопрос жены, когда Алексия попыталась дознаться, господин дома в тот день ответил. - Знаешь, куда Гиппий побежит, жаловаться на наш демос? В Персию, не иначе! Даже богам неведомо, чем это для нас обернется!* Алексия подозревала, что тиран имел сношения с Ахеменидами, - впрочем, это с недавних пор представлялось афинянке почти естественным. Что же такого происходит теперь?.. Афинянка решила рискнуть навлечь на себя гнев мужа - однажды она, поплотнее завернувшись в пеплос, пошла на агору следом за мужчинами и стала позади, пытаясь понять, что обсуждает экклесия*. Но дома у Хилона политические разговоры велись тихо, словно из страха быть разоблаченными. А на площади граждане кричали, перебивая друг друга, - так, что тоже ничего нельзя было расслышать! Слова "фила", "буле", "демы"*, "стратеги" летали над площадью, как мячи. Вытянув шею, женщина разглядела Хилона: супруг Алексии был так же красен, распарен, и так же надрывал горло, как остальные спорщики, в этот миг казавшиеся Алексии сумасшедшими. Разве можно о чем-нибудь разумно договориться таким образом! Она оказалась единственной женщиной, решившейся прийти на агору. У жены Хилона в голове все смешалось от страха, что муж сейчас узнает ее и с позором потащит домой. Поспешив прикрыть лицо, афинянка побежала прочь; и очнулась и остановилась, только закрыв за собой калитку. Алексия скинула с головы пеплос и взялась за виски: в них горячо пульсировала кровь. - Да что же это такое, - прошептала она и медленно направилась в дом. У себя в спальне она долго отлеживалась с мокрой повязкой на лбу. А потом решила, что нынче же вечером поговорит с мужем. Сколько еще будет это продолжаться! Когда Хилон вернулся с собрания, рабыня, встретившая его, тотчас прибежала к хозяйке с докладом. - Вид такой, будто яду выпил, - прошептала служанка, заломив пухлые руки. - Бледный, мокрый! Сам не свой, госпожа! - Не приставай к нему, - нахмурившись, велела Алексия. - Пусть господин один посидит в ойкосе и выпьет! Я к нему позже приду! Рабыня открыла рот, словно бы хотела посоветовать госпоже вовсе не показываться супругу на глаза: а то как бы не прибил. Но женщина промолчала. Немного посидев, набираясь решимости, Алексия поправила перед зеркалом темные волосы и слегка нарумянилась. Потом шепотом вознесла молитву Гере и направилась в ойкос. Хилон был все еще там: он сидел за столом и пил, не поднимая глаз. Когда Алексия вошла, супруг, не замечая ее, подлил себе в килик еще вина. По тому, как Хилон поднял сосуд, Алексии показалось, что глазурованная ойнохойя, опоясанная красными и желтыми зигзагами, уже наполовину пуста... Со стуком поставив сосуд, Хилон наконец поднял глаза. Веки у него набрякли, как у больного; он несколько раз моргнул, точно не узнавая Алексию. Потом хозяин дома покраснел. Он оперся рукой о край стола, словно намеревался встать; но остался сидеть, точно не смог поднять свое оплывшее тело. - Что тебе надо?.. - Хилон... что с тобою происходит? - спросила Алексия. Она начала говорить умоляюще, но скоро ее речь зазвучала обвинительно. - Вот уже почти месяц ты избегаешь меня! Не говоришь со мной, не ешь со мной, не спишь! Я не могу понять, в чем провинилась перед тобой!.. Хилон махнул рукой, обрывая ее. - Сядь. Алексия осторожно села, не спуская с Хилона глаз: она боялась, что на мужа опять найдет блажь и он прогонит ее. А вдруг он уже чересчур пьян, чтобы складно говорить?.. Но похоже, что вино не слишком на него подействовало. Муж вдруг резко подвинул к ней свою чашу, выплеснув красный круг на стол. - Пей. Алексия послушно взяла килик и поднесла к губам. Она сделала только глоток и замерла, выжидательно глядя на Хилона; но тот больше ничего не требовал. Муж молчал, точно пытался собраться с мыслями. Он утер губы рукой. А потом неожиданно произнес: - Вчера вернулись послы, которых мы отправляли в Сарды, к персидскому наместнику Артаферну. Алексия ахнула. Муж говорил медленно, словно с трудом ворочая языком, но мыслью своей, по-видимому, вполне владел. - Вы посылали гонцов в Персию? Когда?.. - После того... как изгнали Гиппия. Демос решил просить у персов помощи против царя Спарты. Хилон усмехнулся и уронил голову на руку, точно ему было слишком тяжело держать ее. А Алексия увидела, сколько в светлых кудрях мужа прибавилось седины. У нее сжалось сердце. - Ты думаешь, это мудрое решение? Просить персов о помощи? - осторожно спросила афинянка. - Думаю, да, - ответил Хилон. Он посмотрел на жену; а потом рассмеялся. - Персидский сатрап согласился пойти на союз с нами, если мы дадим ему "земли и воды"... И послы согласились! Алексия онемела от ужаса. Но тут Хилон покачал головой, успокаивая ее. - Это ничего не значит для нас, женщина... Послы не правомочны были решать за все Афины! Но перс этого не знал, варвары не понимают таких тонкостей управления... и теперь Дарий считает нас своими подданными! Алексия молча сложила руки. - Что же теперь будет, Хилон?.. Муж неожиданно ласково улыбнулся, точно ему было приятно вразумлять ее. - Я бы сказал... то, что случилось, хорошо, Алексия. Перс думает, что мы его слуги, - и пусть себе думает. Он поможет нам против Спарты и поспособствует становлению демократии! Я бы обеими руками приветствовал демократию в Афинах; если бы только мог быть в ней уверен. Алексия поправила ленту, скреплявшую прическу. - О чем ты говоришь? Хилон навалился локтями на стол, подавшись к ней. - Демократия, госпожа моя, - это такое устройство общества, при котором сегодня толпа не знает, что она же постановит завтра! Сегодня общим голосованием может быть принято разумное решение; а на другой день народ взбаламутят какие-нибудь дурацкие слухи, и он разрушит собственное благое начинание! Хилон утер мокрый лоб. - Вот теперь, к примеру, - могу ли я знать, как демос истолкует этот союз с персами? Поступком послов уже многие возмущались, хотя мне представляется, что это был разумнейший выход... Алексия вздохнула. Коснулась руки мужа: она была все еще мускулистой, хотя Хилон и раздобрел, пристрастившись к вину. - А если Дарий сочтет, что мы обязаны принять назад тирана, который получил убежище в Азии? - Замолчи ты!.. По тому, как муж озлился, Алексия поняла, что Хилон опасается того же самого. Афинянка решила больше не продолжать этот мучительный разговор. Поднявшись с места, она обошла стол и, приблизившись к мужу, обняла его. Хилон уткнулся головой ей в грудь, будто обнимал мать. Алексия долго гладила мужа по голове. - Не пей больше так много, - шепотом попросила она. Хилон вздохнул. - Не буду... Я уже сам себе становлюсь противен! Алексия села рядом, и супруги долго молчали: но уже без враждебности. Жена не знала, о чем заговорить еще, чтобы не нарушить это хрупкое перемирие. И тут Алексия вспомнила, что ее тревожило уже давно и о чем она не осмеливалась спросить Хилона. - Ты не знаешь, где сейчас Калликсен? Хилон покачал головой. Два года назад Калликсен изумил его тем, что поступил на службу к ионийской царице, - Хилон, получивший тайное письмо от брата, никому о том не обмолвился, кроме нескольких ближайших единомышленников. А после бунта, случившегося в Ионии, о Калликсене не было ни слуху, ни духу. - Хорошо, если мой брат просто погиб... и если это не он подбил ионийцев на мятеж, - наконец мрачно ответил Алексии супруг. - Такие, как мой братец, вместе со своей головой не задумаются погубить тысячи других! И все ради торжества "правого дела", как им представляется! Алексия закусила губу. Ей так живо вспомнился золотоволосый, дерзкоглазый герой, при виде которого сердце у нее то замирало, то рвалось куда-то вдаль. У нее, у замужней женщины! - Тебе совсем не жаль его? - Нет, - отрезал Хилон. - Если братец сгинул, он сам виноват!.. Сколько я пытался его вразумлять... Хилон схватил ойнохойю и налил себе еще вина, забыв про только что данное обещание. Алексия даже не заметила этого, ожидая слов мужа. Выпив, Хилон со стуком поставил чашу и продолжил: - Если маленький братец уцелел, он мог бежать на Хиос, к жене и ее семье. Но Хиос, как и вся Иония, тоже подчинен персам, вот уже десять лет! Если кто-нибудь в городе выдаст его... Алексия схватилась за лоб. - Только подумать!.. Хилон притянул жену к себе и смачно поцеловал. Килик он отодвинул, точно внезапно возымел к винопитию отвращение. - Да не бойся ты. Братец соображает хуже, чем дерется, но дерется он хорошо. И он не трус. Боги таких любят, уж не знаю, почему! Потом Хилон неожиданно засмеялся. - И не подсылай больше ко мне своих баб! Алексия засмеялась в ответ, обрадованная тем, что муж, как оказалось, все видел и не сердился. Хорошо, что они наконец помирились. - Не буду, - обещала она. Калликсен снова уцелел: пока мог, он прикрывал отход кораблей ионийской царицы, а потом флотоводец ушел, уведя с собой семь кораблей. Два своих афинских - два других было потоплено; остальные принадлежали ионийцам. Полемарху и вправду не оставалось ничего другого, кроме как плыть на Хиос. Ближайший ионийский остров, на котором, к тому же, ему единственно могли дать убежище! В открытом море ему пришлось держать совет со своими товарищами. - Кто из вас хочет, братья, может оставить меня сейчас, - сказал афинянин, не скрываясь. - Говорю вам, что, вероятно, найду себе на Хиосе погибель. Я намерен сказать властям города, которые служат Персии, что защищал ионийскую наместницу, против которой восстал народ! И неизвестно, не начнется ли после моих слов бунт и на Хиосе! А нас с вами могут казнить как сторонники персов, так и их враги!.. Калликсен помолчал, обводя сверкающим взглядом своих афинян. - Если предстать перед греками Хиоса и хитрить с ними таким образом для вас непосильно - можете оставить меня. Матросы зашумели. - Как мы оставим тебя, полемарх? В море мы все друг другу товарищи! И слишком часто мы друг друга предавали! Калликсен усмехнулся, понимая, что его команда подразумевает всех греков. - Хорошо, - сказал флотоводец. - Спросим других. Может быть, они не согласны! Ни один из кораблей Калликсена не покинул его. Они причалили к скалистому берегу Хиоса глубокой ночью. К этому времени у них вышли все припасы, оставшаяся в бочках вода зацвела. Около тридцати товарищей Калликсена заболело и умерло в пути. - Переночуем на кораблях, - велел полемарх. - Утром отправим гонца в Хиос*! Люди Калликсена, не прекословя, улеглись спать на палубе, под лавками. Хотя им всем уже до смерти хотелось ощутить под ногою сушу. Утром выбранному посланнику - ионийцу, а не афинянину, - дали одну из уцелевших лошадей и отправили говорить с городским начальством. Изможденные люди ожидали возвращения вестника с угрюмым спокойствием. Даже у тех, кому было прежде страшно, усталость давно вытеснила страх. Гонец вернулся к вечеру и привел с собою помощь: отряд всадников, которые привезли на лошадях еду и воду! Ничтожно мало; но беглецы были счастливы, узнав, что им дадут приют. Только Калликсен хмурился, понимая, что еще не раз ему придется лгать и умалчивать... Этой ночью моряк перепугал и безмерно обрадовал жену, которая уже не чаяла его дождаться. - Мы давно слышали, что у вас там случилось, - бормотала Филлида сквозь слезы, прижимаясь к нему. - Я думала, что ты погиб! Ты больше не уплывешь?.. - Нет, - пробормотал Калликсен, обнимая жену изо всех сил. Такую ложь боги извинят. * Исторический факт: изгнание афинского тирана имело место в 510 г. до н.э. Среди историков существует мнение, что афиняне вели переговоры с Ахеменидами немного времени спустя после того, когда был изгнан их правитель, в 508-507 гг. до н.э., и между Афинами и Персией шел разговор о вассальной зависимости. (К этому же времени я приурочила изгнание Поликсены с сыном из Ионии.) * Народное собрание в Элладе, особ. в Афинах. * Буле - в Афинах рабочий орган Народного собрания; фила и дем - территориальные объединения в Аттике. * Город на Хиосе носил (и носит по сей день) одно имя с островом.