Сумерки Мемфиса

Менекрат снова очутился в Сузах. Художник снова попал во дворец Атоссы, но теперь оказался не в воле самой государыни, а в воле младшей жены Дария, Артистоны, еще одной дочери Кира и сестры Атоссы. Эта госпожа, доставшаяся царю царей девственной, была любимицей Дария, которому характер Атоссы встал поперек горла. Власти Атоссы женитьба царя на Артистоне, как и на других женщинах, не умалила, но эллинский скульптор был огражден от посягательств главной царицы. Иониец получил в собственность хороший дом в царском подворье, и, считаясь отныне царским слугой, а не рабом, стал зарабатывать на жизнь своим ремеслом ювелира - ваяние он бросил, потому что для этого требовалось высшее вдохновение, которого в Персии Менекрату было взять негде. Но и без высшего вдохновения оказалось вполне возможно существовать. Скульптор и подумать не мог, за какие дары на склоне лет станет благодарить олимпийцев. Артистоне эллина представила Артазостра - княжна, весьма сердечно принятая одним из младших братьев, сама препроводила своего подопечного к царской супруге, и та чрезвычайно обрадовалась. Пылкая, непосредственная в выражении чувств, в отличие от главной царицы, Артистона осыпала скульптора похвалами: его еще хорошо помнили при сузском дворе, и только удивлялись, куда он исчез. История его жизни у Бхаяшии не просочилась за стены комнат государыни. Менекрат спросил Артистону о статуе Атоссы. - Она все еще стоит в покоях государыни, и, говорят, это верх совершенства, - улыбаясь, ответила высокородная персиянка. - Я видела ее лишь однажды! Лишь очень немногим дозволяется взглянуть на эту статую, как поднять покрывало Иштар! Менекрат, после всего испытанного утративший страх перед персами царской крови, только досадливо вздохнул. Верхом совершенства можно назвать что угодно, если дозволять видеть и беспристрастно оценивать это только избранным. Такова политика персов в отношении как своих властителей, так и их изображений! Настолько же мудро, насколько лживо! Однако теперь Артистона пожелала сделать Менекрата своим ювелиром: а драгоценности персы выставляли напоказ всем, и хотя, по мнению эллина, многие азиаты отличались дурным вкусом, греческое искусство могло облагородить их пристрастия. Шаран все это мало занимало: она удивительно скоро свила себе новое гнездо и, оправившись после долгого путешествия, вновь расцвела и пополнела. Для этой бывшей рабыни все складывалось лучше, чем она могла бы пожелать. Шаран словно бы даже почти не заметила, что муж временно охладел к ней: Менекрат понимал, что жена удачно воспользовалась их безвыходным положением, чтобы вернуться в Персию. И для него это, скорее всего, означало, что ни сам он, ни его дети уже не увидят Ионии... Но вернуться в тот кровавый хаос, из которого они бежали, его семье было бы невозможно. Сколько еще в Ионии продлится гражданская война - худшая из всех войн, каковы бы ни были ее причины?.. А когда устанавливать мир в Малую Азию придут персы, станет еще хуже. Менекрат понимал, кто станет новым сатрапом его земли, - и сознавал, что от такого владыки ему добра ждать нечего. Артазостра спасла художника и его семью, но не таков оказался ее сын, для которого не было ничего важнее ущемленного самолюбия... и мелкой мести старым обидчикам. Почти сразу же после прибытия Дарион предстал перед царем царей и заявил притязания на землю, принадлежавшую его отцу. Сын Филомена унаследовал ум, обаяние и красноречие коринфского царевича, пусть и не отличался его безрассудной храбростью и жаждой нового, - но последнее в азиатском наместнике было скорее добродетелью. Конечно же, справедливый Дарий признал права юноши совершенно законными... Однако не все пошло так, как желалось Дариону. Сыну Филомена вскоре должно было исполниться шестнадцать лет. Дарион считал, что этого вполне достаточно для того, чтобы править большой малоазийской областью, с которой до него управлялась женщина; но царь царей так не думал. Многое изменилось, доселе покорные ионийцы вкусили своей свободы и не отдадут ее так легко! Дарий постановил: сын Филомена вернется в Ионию, как пожелал, но сатрапом на его земле станет один из военачальников, пока волнения не улягутся - а сам Дарион не достигнет хотя бы двадцатилетнего возраста, набираясь опыта при старших мужчинах... Юноша клял недобрый час, когда поверг к стопам властителя Персии свою просьбу, - но поделать ничего было нельзя. Менекрат радовался, услышав об этом решении: эллин оставался вхож в дом Артазостры и знал от ее слуг все новости, касающиеся Ионии. - Вот первое изволение персидского царя, с которым я полностью согласен! - воскликнул он. Шаран, сидевшая с дочерью на руках, недовольно посмотрела на супруга. Лицо азиатки, ставшей весьма дородной, округлилось, и оттого часто казалось, что у нее надутый вид. - Ты сказал, первое? А до того, как началась ваша глупая война, тебе нравилось, как мудро Дараявауш управляет твоей землей! Иониец усмехнулся. - Да уж. Управление чужими землями - искусство, в котором вас пока никто не превзошел, - ответил Менекрат жене. - И если эллины надеются когда-нибудь освободиться от Азии, им придется занять ваше место в ойкумене и уподобиться вам во всем! Накануне выступления Дариона Менекрат посетил Артазостру: княжна сама пригласила его. Артазостра жила хотя и под опекой брата, но, будучи богатой и знатной вдовой, располагала собою не в меньшей степени, чем в Ионии. Персиянка, сочувствовавшая Менекрату и восхищавшаяся его мастерством камнереза, - к скульптуре Артазостра была равнодушна, - приняла его у себя в покоях, усадила и угостила. Понимая, что волнует художника сильнее всего, она первая заговорила с эллином о своем сыне. - Великий царь очень разумно решил подождать с тем, чтобы наделить его властью. Дарион достаточно набрался ума, чтобы жениться и завести двух наложниц, но отнюдь не всякий молодой жеребец способен быть сатрапом! Менекрат, который прожевывал сладость из фиников и верблюжьего молока, чуть не подавился, услышав слова этой матери. - Но ведь Дарион твой старший сын! - Старший, но не единственный, - ответила Артазостра. Менекрат увидел выражение лица персиянки. Конечно, подумал иониец: Дарион никогда не был для нее тем, чем Никострат стал для Поликсены. А потом эллина посетила и вовсе чудовищная мысль: а что, если Артазостра надеется со временем освободить трон Ионии для кого-нибудь из младших братьев Дариона? Для этого ей придется сцепиться со своим старшим наследником - и она вполне на это способна... А персидская княжна вдруг улыбнулась и произнесла: - Ты хотел бы вернуться в Ионию? Я могу устроить это. Кровь бросилась ионийцу в лицо. - Да... Нет, - сказал Менекрат. И он неожиданно ощутил себя совершенно несчастным - понимая, что возвращаться ему, на пепелище прежней жизни, некуда. Где теперь он в свободной Ионии найдет применение своему ремеслу, существующему для услаждения сердец богачей?.. Персиянка кивнула. - Ты хочешь обождать, пока у тебя дома не наведут порядок... А в Египет ты не хотел бы снова поехать? Там уже давно порядок, и там на твое ремесло найдется спрос! Эллин опустил голову. При вопросе, услышать который он так мечтал, Менекрат неожиданно почувствовал, что стал стар для путешествий, особенно с такой большой семьей. Он слышал, конечно, что в Египте нашла убежище царица Ионии... И там он служил Нитетис! Менекрат поклонился. - Нет, госпожа, - ответил он, ощутив, как горит клеймо между лопаток. - Я хочу остаться здесь. Артазостра сжала губы. Конечно, княжна думала о дорогой подруге, с которой она, женщина, оказалась навеки разлучена. - Мужчины слишком часто не ценят того, что рождены мужчинами, - холодно сказала она. - Что ж, художник, я поняла тебя. Можешь идти. Менекрат удалился, ощущая стыд и сожаление, заново пытаясь оправдать себя, - каждый раз он делал это по-новому. Менекрат тоже часто вспоминал Поликсену и своего друга-египтянина. Он чувствовал, что только в Та-Кемет эти двое обрели друг друга по-настоящему. Поликсена со своим братом выросла в Египте и провела там значительную часть жизни. А что он, иониец, стал бы делать на этой дважды чужой земле - чужой, несмотря на то, что Менекрат учился ваянию у египтян?.. Эллин рассмеялся. - Ад у вас горячий... Но надеюсь, тебе не слишком жарко там, где ты сейчас, - пробормотал Менекрат, обращаясь к давно мертвому евнуху Бхаяшии. - Ты помог мне найти мое место, старый скопец с раздвоенным языком! Дарион отправился назад в Ионию спустя восемь месяцев после своего бегства. Подражая царю царей, молодой царевич захватил с собою жену и обеих наложниц. Однако от всякого командования сын Артазостры был покуда отстранен: Дарий отправлял с ним большое войско на двадцати кораблях под водительством одного из своих родственников, опытного военачальника. Царь царей слышал, что в Лидии и Карии, прилегающих областях, тоже опять неспокойно... Менекрат видел, как Артазостра прощалась с сыном. Они расцеловались, по обычаю персов, и смотрели друг на друга ласково и даже со слезами: но эллина передернуло от осознания того, что каждый из них при этом думал... Столь знатным людям уже невозможно относиться друг к другу так просто и чисто, как делают это обыкновенные родители и дети. Иониец смотрел вслед конному войску персов и не знал - удачи ему желать или погибели. *** В то время, как Дарион плыл назад в Ионию, Поликсена вместе с Тураи была на Пилаке. Сын попросил оставить его в Саисе: так же, как когда-то Филомен, Никострат поступил наемником в одну из воинских частей при городе Нейт. Никострат тоже был царевичем-изгнанником! Что ждет его?.. Мелос и Кеней остались с сыном Поликсены - Мелос вместе с другом поступил на службу, а Кеней учился. Мальчишки постигали не только ратное дело, но и, с позволения Уджагорресента, греческую и египетскую школьную премудрость. Фрина поехала с матерью на Пилак - поклониться мумии Нитетис; а Ити-Тауи осталась в саисском храме Нейт. Девочка должна была пройти не только обучение демотическому письму, математике, музыке, танцам под руководством египетских наставников, но и жреческое посвящение, прежде чем станет женой. Для этого у нее было года четыре. Возраст невесты для египтян начинался с четырнадцати лет. Значительная часть спутников Поликсены нашла себе занятие в Та-Кемет: лишь немногие последовали за бывшей царицей на юг. Эллинка теперь всерьез задумалась о том, чтобы купить себе поместье в Дельте. Разрешение Уджагорресента и персидского наместника у нее имелось, но подыскать землю и выгодно приобрести ее сама она бы не смогла. Тогда Тураи сказал возлюбленной, что займется этим. Оба хотели узаконить и освятить свой союз по египетскому обычаю; и Тураи, по праву мужа, желал приобрести для них семейный дом. Поликсена удивленно посмотрела на своего советника при этих словах. Приобрести усадьбу? До сих пор царица и ее двор не имели отдельных средств - любовники запускали руку в общую казну, делая траты. Откуда же у Тураи возьмутся деньги на такую большую покупку?.. Египтянин улыбнулся и поцеловал ее, ничего не объясняя. - У меня есть деньги, моя царица, - сказал он. - Не утруждай себя этим. Я хочу позаботиться о тебе. Поликсена кивнула, решив довериться возлюбленному. Она знала, что этот жрец не пойдет на поступок, убивающий душу, - если только Тураи не вынудит к этому крайность. - Я верю тебе, - сказала коринфянка с улыбкой. Расставшись с Тураи, она взяла дочь и отправилась в поминальный храм Нитетис. Очутившись перед изображением подруги юности, присоединившейся к богам, эллинка забыла обо всем. Она долго стояла, глядя на юную меднокожую царицу в угловатом парике, и перед мысленным взором Поликсены пробегали жаркие и пряные часы, дни, которые она и Нитетис провели вдвоем. Дни, полные предвкушения любви и любви сбывшейся, - время, когда Та-Кемет качала двух царевен в колыбели, прежде чем выпустить в большой мир... Поликсена плакала, ощущая, что в этом святилище духа Нитетис прошлое и будущее сомкнулись. Как в Дуат, где нет времени. А пока эллинка молилась и предавалась воспоминаниям, Тураи, захватив давно приготовленный заступ, в одиночестве отправился в то памятное место, где он и Менекрат зарыли свои деньги, полученные за работу над статуями Нитетис: талант золотом. Разбросав лопатой сухую горячую землю, Тураи быстро нашел клад. Оглядываясь по сторонам, египтянин сунул завернутый в холстину тяжелый золотой брусок в заплечную сумку; и перевел дыхание. - Я взял твою долю, мастер экуеша, - прошептал он с печальной и удовлетворенной улыбкой. - Едва ли ты уже вернешься за ней! А моя царица должна получить то, что ей причитается судом богов! Перетащить такой вес в лодку было нелегким делом: но Тураи был достаточно силен.* Его никто не увидел и не помешал. Советник царицы отправил к Поликсене слугу с сообщением, что он отплывает по их общим делам в Дельту. Он станет слать ей письма, в которых будет ставить в известность о своих успехах. Если Поликсена вернется в Саис, они смогут сообщаться еще гораздо быстрее. Избегая прощания с подругой, египтянин взял небольшую охрану и, не мешкая, поплыл обратно на север. Поликсена, конечно, очень встревожилась, получив подобное известие; но скоро успокоилась. От скрытного Тураи, всегда остававшегося одиночкой, такого поступка можно было ждать. Спустя неделю эллинка вернулась в Саис, к своему сыну и Уджагорресенту. И тогда же Тураи уведомил ее письмом, что приобрел для себя и своей царицы в собственность ту самую усадьбу в Дельте, которая когда-то принадлежала ее величеству Нитетис. * Талант в разное время оценивался по-разному; гомеровский талант золотом, который подразумевается здесь, весил около 16 кг.