Инквизитор

— Как я выгляжу? — Мин уже десять минут вертелся у зеркала в тщетных попытках рассмотреть свою задницу в обтягивающих кожаных штанах. Чонин потягивал из огромной кружки чай, противно сёрбая и щуря глаза. Он осоловело хлопал ресницами и то и дело тёр веки. Разливая чай себе на пальцы, пачкаясь сладкой водой с плавающими в ней чаинками. Шлюхи пьют зелёный чай. Обычно с мятой. Если вы употребляете его, пересмотрите свою личность. Если вы отрицаете это, пересмотрите свой взгляд на мир. В конечном итоге ведь, кто-то к чему-то придёт. — По десятибалльной шкале или можно материться? — Чонин сонно, но не теряя природного, нездорового интереса, буквально дотрагивался взглядом до каждой складки этих самых штанов. Наблюдал, как Минсок пальцами мнёт аппетитные булки, затянутые в чёрный латекс. По кишечнику что-то противно струилось. В конце концов, он был обычным парнем и ему не чужды плотские желания. — По пятибалльной, — поразмыслив, сказал Мин, думая, что чем меньше цифр, тем больше возможности убедиться в своей привлекательности. Тем меньше шанс Чонина занизить планку. Циферку. — Пять. Ресницы стрельнули в область принесённого им кожаного ремешка, что сейчас свободно болтался на шее Мина, заставляя горло каменеть, а руки подрагивать с чашкой в руках. Чай разливался на пальцы. Чонин снова фыркал, облизывая их. Надо сказать, Минсок умел быть сексуальным. Откуда он это умел, осталось для Чонина загадкой, но сам факт придавал неиссякаемого оптимизма. Ведь это его идея — соблазнить преподавателя. Интересно, — подумал Чонин, — за такое предусмотрена статья? Если учитель уводит несмышленого ученика в подсобку и наглядно показывает, где пестики и тычинки и как с ними играть. Тогда это растление малолетних. Это гнилая решётка на ближайшие несколько лет и потные сокамерники вкупе с дырявым ведром за шторкой вместо туалета. А если — наоборот? Ведь нельзя совращать того, кто старше? Мин думал практически о том же. За исключением того факта, что спокойствия в нём было ни на миллиметр. Ему не нравилась плотно облегающая белая рубашка. Она мерзко хрустела и обтягивала совсем не худощавый живот. Детский жирок, как обозвал его Кай. За это ему хотелось съездить чугунной сковородой, подаренной прабабкой на какое-то из Рождеств (мир её праху), по ебалу, чтоб заткнулся и не светил тут своим еле видным прессом. И не мнил себя пупом Земли. И вообще, какого чёрта всё это? Мысли Мина крутились в хаотичном порядке, долбя о стенки черепа, создавая вакуум в ушах и желание ежесекундно сглатывать. Штаны давили в области паха. Но это больше вызывало странную гордость, чем собственно дискомфорт. Он никогда не носил кожаных штанов, но раз маэстро возжелал, то так уж и быть. Он покосился на друга, в очередной раз сующего палец себе в рот, и закатил глаза, поднимая взгляд к натяжному потолку. — А эта болтающаяся штуковина обязательна? — Мин показательно подёргал ремешок на шее, в тайне надеясь, что можно её всё-таки снять. Потому что она была, как желтый билет. Вот, смотрите, я местная давалка, потяни меня за шнурочек, дверь и откроется. Мин поморщился и сплюнул. Ещё не хватало. — Штуковина, блядь, — прыснул Чонин, тряся искорёженными патлами на башке. Усиливая желание треснуть его хорошенько. — Это ошейник. Если ты не в теме, — он устрашающе округлил глазищи, — то носи его молча и... просто носи, короче. Ошейник. Превосходно. Мин мысленно уже отымел себя во всех унизительных позах, потому что, как можно попереться в школу в ошейнике? Этот придурок вообще в своём уме или уже окончательно съехал в канализационный люк шизофрении? Видимо, Мин, действительно, был "не в теме". Он нихренашеньки не понял, но решил не уточнять, что это за блядская тема. Раз. Откуда в ней затесался Кай. Два. И какого он потащил за собой самого Мина, мать его растак. Три. На счёте пять к Мину потихоньку возвращалось ровное дыхание. Через ноздри. Психологи говорят, чтобы успокоиться, посчитайте до десяти. Мин отвечает: в каком переходе вы купили диплом. Потому что счёт перевалил за двадцатку, а ладони всё так же чешутся, подкидывая кончики пальцев ногтями кверху. В висках всё так же набухают вены, пульсируя в такт с отсчётом. Раз, два, три... Задыхающееся лицо Чонина под его костлявыми ладонями, согнутыми в такие же костлявые кулаки. У него закатывается серый зрачок, оставляя пугающую пустоту белка. Ресницы отбивают дабстепный ритм по низким бровям. Пять, шесть, семь... Гребаный ремешок летит к херам, ударяясь об угол, расстёгиваясь и теряя одну железяку. Двенадцать, трин... — Эй, — щелчки пальцев перед самым носом выводят из транса слишком резко и Мин переводит дымчатый взгляд на обеспокоенное лицо Чонина. — Всё нормально? — Да. Конечно, — Мин нервно постукивает по скользкому бедру. — Безупречно. Чонин смотрит на пустое запястье, хмурится, закусывая губу и раздраженно цыкает сквозь сжатые зубы, а потом переводит взгляд на настенные часы: — Восемь часов. Ты опаздываешь в школу, — наконец изрекает он. Мин недоумёно косится в его сторону, всё ещё не решаясь оторвать взгляд от зеркала и своих налаченных волос, от которых теперь несёт сраной корицей и старой, розовой жвачкой. Стандартный запах лака для волос заставлял мышцы носоглотки сжиматься в комок, в попытках закрыть проход, чтобы воздух не поступал дальше носа. Чтобы не ощущать эту мерзость ещё и внутри себя. В своих лёгких. Ему казалось, что как только он вдохнёт полной грудью, рёбра прошьют алюминиевые тросы с приторным запахом, а потом разорвут его напополам. Или на больше. И все эти вонючие от лака куски мяса и ошметки кожи никогда уже не станут обратно Минсоком. Он проводит ладонью по жёстким, будто пластмассовым прядям, вытирая ладонь о карман на штанах. Опять морщится. — А ты? — он не мог расхаживать в таком виде по школе. Один. Ему был жизненно необходим кто-то за спиной. Иначе его точно в первом же повороте нагнут раком, не спрашивая разрешения. А зачем, в самом деле, если его внешний вид и так шагает впереди хозяина и говорит сам за себя. Мол, поимей меня кто хочет. И там уже не будет патетических речей и никто не обратит внимания на живот. Какая разница какой живот, если сзади всё равно видно только зад? А всем пидорам, как известно, нужен только зад. И даже будь на нём столетний целлюлит или волдырящаяся родинка с бахромой по краям, всем насрать. Главное — сунуть свой причиндал поглубже. И закрыть глаза. Мин был более чем уверен, что такой видон способен цепануть только заядлых педрил. Ну там, толстые мужики с такими же толстыми кошельками и херами. С лоснящейся лысиной и потом, стекающим коричневатыми полосами по шарпейной шее. Они обычно ходят в серых костюмах и носят с собой дипломат. На ужин у них стабильно виски. Хэннесси или Ожьё. Кому как. В кровати, заправленной шелковыми простынями температурой минус тридцать, лежит неудовлетворенная жена с завитыми локонами и в полупьяном бреду, потому что ей за сорок, её кожа напоминает перепечёное яблоко, на неё не западает даже муж, не то что молодые парни, а за стенкой сопят в обе дырки три малолетних спиногрыза. Она смотрит мелодраму про среднестатистическую, золушку, мать её, со стойким желанием с размаху кинуть бокал полусухого прямо в плазму. У этих мужиков с ужином в виде дорогой марки крепкого алкоголя, в кровати неудовлетворенная жена с комплексом неполноценности. А в рабочем ноутбуке, что стоит в личном кабинете запароленный как только возможно, гигабайты порнухи с молоденькими, совсем ещё юными парнишками. И каждый вечер они гоняют лысого за просмотром очередного кинца. Это означает: в левой руке тумблер с виски, а в правой — обрюзгший и покрасневший от трения член. Ну да, картинка на поблевать. Но почему-то Мин упорно накручивал себя. Наверное, он попросту боялся не понравиться Ханю в таком виде, на которого и было рассчитано это представление. В его голове всё никак не хотела укладываться простая истина — ни один мужчина не пользуется мозгом по прямому предназначению. Он обычно служит разовым дополнением к яйцам. Так выразился Чонин, а ему Мин почему-то был склонен верить. Наверное, потому что сам лично видел, как какой-то высокий парень с напудренным личиком глянцевой звезды пялил того в мужском сортире на четвёртом этаже. Между его коленей болтались спущенные, брендовые джинсы, а неестественно медовые волосы падали влажными, подкрученными плойкой прядями на высокий, прямой лоб. Они тяжело дышали и ёрзали на грязном сортирном подоконнике. Рядом валялась сумка Чонина и использованный презерватив. А Мина так и не заметили. И это прекрасно, потому что он не вынес бы, если б они посмотрели на него, заставляя залиться краской и смущенно прошептать: — Извините... Он выбежал тогда, краснючий, как варёный рак, со стекающей по скулам испариной. Это был первый раз, когда он увидел, как ебутся мужики. Парни. Второй раз — в том самом сне, где он прижимался к Ханю, о блядь, к Лу Ханю. Тёрся о него своими "булками" и ловил от этого ещё больший кайф, чем Чондэ с его носокровью. Ноги несли его непонятно куда, пока он не наткнулся на того самого Чондэ, который сводил брови вместе и неистово чесал свои предплечья, тихонько настанывая. Тогда он узнал, что этот тихий, курносый парень в очках колется. Если подумать, то с тех пор, как он перевёлся в эту странную школу на окраине города, с окружающего мира постепенно начала облетать красивая обёртка, а по стенам расползалась уродливая плесень чужих недостатков, пороков, тайн. Мин никогда не думал, что может нос к носу столкнуться с героиновым торчком, с анорексичным парнем с "синдромом отличницы", который будет вопить своим фальцетом из-за того, что у него с парты сбили учебник. Никогда бы не подумал, что учителя на уроках могут пить кофе или красить ногти, ну, кто на что гаразд. И что девушки тоже не прочь сунуть себе в промежность свои миниатюрные пальчики при просмотре того, как немолодой, чернокожий полицейский "наказывает" худощавого крикуна прямо на столе. Ему как-то посчастливилось наблюдать, как Мира смотрит порно. Он пришел к ней в тот раз. Пришел, чтобы застать, как она закинула щиколотки по обе стороны от клавиатуры и откинула копну рыжих волос за спинку крутящегося стула. Он слышал её настанывание и сбитое сипение сквозь прикушенную нижнюю губу. Он смотрел, как она суёт в себя сразу три уже блестящих, розовых пальца. Смотрел в каком-то оцепенении, не зная что делать. А потом она резко замерла с ладонью между ног и повернулась к нему, сверкая чайными глазами: — Присоединишься? И выключила компьютер... — Я не пойду на уроки, — говорит Чонин и ставит пустую кружку на рельефную железяку возле углубления раковины. И Мин даже не успевает задать вопрос: почему, как тот ему отвечает: — Хуй забей. И достаёт смартфон из кармана, строча кому-то сообщение. "Хуй забей" означает, что он ничего не будет объяснять. Что это его личная жизнь и он в неё никого не пускает. Но вообще-то, наверняка, это значит, что ему сегодня опять мастерски присунут. И это уже будет не ученик, а может быть, просто кто-то из другой школы. Чонин — сексоголик. Это Мин понял после того, как застал его за стонами в трубку телефона. Телефонный вирт. Он никогда не понимал такую сторону флирта и всего последующего. В чём прикол слушать, как кто-то, даже очень близкий, хрипит тебе в ухо из-за помех на линии и томным, как ему кажется, голосом шепчет: — Я снимаю левый носо-о-ок... — всё это с таким придыханием, что понимаешь: какой там к хренам носок, он уже абсолютно голый и полувозбужденный. С разведёнными в стороны ногами, готовый к радикальным действиям. Ну ладно, — одёргивает себя Мин, — мало кто в такой момент говорит про носок. Но это первое, что приходит на ум. Шлюхи пьют зелёный чай, — опять повторяет он про себя, выливая коричневую жижу каркаде в сток раковины. — Ладно. Повторяет он уже вслух. Он не хочет быть истеричной бабой, которая проверяет все контакты своего парня на наличие вероятности похода на лево. Поэтому не спрашивает Чонина ни о чём. Они вместе выходят из дома и расходятся на дорожке из гравия, что ведёт к остановке или в парк. Мин идёт на остановку. Чонин проходит три шага, оборачивается и восклицает, сотрясая кулаком в воздухе: — Покажи им всем! — он задорно растягивает полные, покусанные губы в широкой улыбке. — Я верю в тебя. Мин машет ему рукой в ответ и тоже улыбается. Ему откровенно хреново в узких штанах и хрустящей рубашке, давящей на чувствительные соски, а ошейник, болтающийся под воротником вообще выше всяких описаний. Он воняет резиной, а лезть в рюкзак за туалетной водой западло. Его волосы не развеваются от ветра и вообще не шевелятся. Кожаная куртка давит на плечи. Автобуса нет даже на ближайшем перекрёстке с горящим желтым светофором. До урока остаётся пятнадцать минут. И это блядская математика, над которой он корпел до двух ночи. Но он продолжает улыбаться Чонину, пока тот не скрывается за полосой деревьев. И только потом позволяет себе выдохнуть и усесться на крашенную в синий лавку. Ему бы самому в себя поверить... Сегодня определённо не его день. Мин внимательно рассматривает носок лакового башмака на вытянутой вперёд ноге, когда перед остановкой тормозит чёрная "Инфинити". Он переводит медленный взгляд расширившихся глаз на опускающееся тонированное стекло и натыкается прямо на слегка улыбающегося учителя математики. Тот наклоняется к пассажирской двери, открывая её. Его белая чёлка, зачесанная назад, падает на лоб, а вены на запястьях немного вздуваются, прибивая Мина к холодной деревяшке. Холодный пот обдаёт виски, сдуваемый осенним ветром. Хань внимательно изучает вытянутую лодыжку Минсока и, криво усмехаясь, спрашивает: — Подвезти?