Инквизитор

Трель звонка проехала товарным поездом по ушам спящего Мина. Последний урок был химия, а это значит, что можно положить голову на пирамидку из дневника, учебника, тетради и пенала и с преспокойной душой видеть радужных пони во сне. Вот только Мину снились далеко не пони. Его дыхание сбивалось тогда, когда холодный поток воздуха из открытой форточки прямо напротив его последней парты у выхода лизал открытую кожу предплечий, сгоняя стадо колючих мурашек. Брови ломались в кривую дугу. Ему снился Хань. Опять ему снился этот долбаный учитель математики. Вокруг витал аромат винограда и овса. Сладкий, терпкий, невыветривающийся и, кажется, уже пропитавший каждую клетку насквозь. Он закручивался в носу адской воронкой, мешая нормально дышать, подгоняя воздух в глотку. Мин бесшумно задыхался. — Элементы, вводимые в сплавы для улучшения их свойств, называют легирующими добавками, — монотонно чеканила учительница в совиных очках, поправляя толстые дужки под каштановым каре. — Их можно классифицировать по следующим признакам: по числу компонентов, по структуре и по характеру металла, являющиеся основой сплава. По характерным свойствам, по технологическим признакам. Но честно, мало кто вслушивался в её речь. Иногда он думал, что умереть во сне — это самая глупая смерть, которую только придумало человечество. А что, ты мог бы стать великим учёным, шансонье или дворником, на худой конец, а будешь валяться мешком на своей кровати. Вокруг твоих мёртвых губ будет трупная синева, а изнутри тебя уже будут дожирать трупные черви. А потом тебя распилят циркулярной пилой и будут любоваться фиолетовыми внутренностями с налётом гадкой слизи и мха по краям. Мин подавился во сне. По его бокам струились холодные пальцы из самой платины, мягкие и как будто между прочим настоящие. Они забирались под блядскую рубашку, пробегали по клавишам рёбер, заставляя выгибаться и переворачивать голову, лежащую на пенале, с виска на подбородок. Ему в шею дышал аромат коридорного воздуха и власти. Прямо в исходящую ненормальной дрожью шею. В открытую кожу. И под неё. Звонок звенит, выдёргивая из туманной неги, а Мин тупо оглядывается по сторонам, чтобы понять, где он и какого хрена делает. Махровый взгляд натыкается на растения возле низкой форточки, плакаты с пробирками и таблицу Менделеева по правую руку. Одноклассники вагончиками плетутся друг за другом из холодного класса, а он даже ещё не думал собирать вещи. А потом на него падает озарение. Это был последний урок. По средам — химия последний. Перед глазами стоит взгляд сверху вниз и жесткая улыбка. — Заберёшь телефон после уроков, — сказал ему Хань, даже не догадываясь на какие душевные муки он обрёк собственного ученика. Мин сгрёб вещи в портфель и понуро опустил голову. Что ему сейчас делать он не знал. В голове теснилась тысяча и одна мысль. Одной из них по-прежнему была: сесть перед ним на стол и расставить ноги, посмотреть на реакцию и сбежать. Мин был уверен, что Хань его выгонит. Вторая часть сомнений царапала горло от того, как же было страшно. Страх грыз маленькими зубками. Планомерно и чётко. Но он собрал всю свою умирающую, хиленькую волю в кулак и, чеканя шаг, отправился в кабинет математики. По ходу приближения к цели его плечи расслаблялись, а дыхание наоборот — становилось тяжелым, как кирпич, который засунули в лёгкие. Раскаленный до бела кусок красной глины. Мин провёл ладонями по всё ещё уложенным назад волосам и приблизил руки к носу, вдыхая лак для волос. Это немного отрезвило от овса, плавающего в расплавленном теле. Жвачка зашуршала обёрткой в руке, а потом отправилась прямиком под язык. Мята отрезвляла немного. Но, конечно же, он просто так решил зажевать резинку. Он ещё пару раз перекатился с пятки на носок, неприятно ощущая, как колени подгибаются, а потом толкнул светлую дверь вперёд. Хань, как всегда восседал на своём стуле с чашкой в руке и планшетом на столе. Он что-то увлечённо смотрел и даже облокотился локтями на столешницу. Из-под рукавов виднелись массивные часы и округлость кости на ребре запястья. Мин сглотнул. По классу гулял октябрьский воздух, шум машин из-за окна, смешивающийся со стуком дождя, и аромат кофейных зёрен. Хань пил кофе. Пил кофе и водил указательным пальцем по экрану айпада. Мин тихо кашлянул, привлекая внимание учителя. Тот удивлённо вскинул голову, отбрасывая волосы со светлых бровей, взметнувшихся в вопросе. Но потом он просто растянул уголки губ в стороны. Эта улыбка так и не дошла до глаз, остановившись на продольных ямках на щеках. — Ммм... Студент Ким, — произнёс он кровожадно, запивая эту фразу глотком кофе. Мин завороженно смотрел как подпрыгнул его кадык при глотке. Он как будто проглотил его имя. Это была очень странная мысль. — Вы соизволили забрать свою игрушку? Талый лёд в глазах плескался грязными обломками айсбергов, примораживая к месту. Мин не мог даже вдохнуть, не то что ответить. — У вас, кстати, четыре пропущенных от Чонина. Я не стал отвечать. Он гадко ухмыльнулся, явно имея какой-то свой подтекст. Понимать его мерзкие мины и такие же слова не хватало ума, логики и силы. Мину хотелось прямо сейчас свалиться камнем на пол, обхватить себя руками за колени и рыдать-рыдать-рыдать. Захлёбываться в слезах, тихих и безмолвных, но очень очень горьких. Потому что он ничего не понимал. — Вы так и будете там стоять? — поинтересовался Хань у до сих пор молчащего Мина, как бы приглашая подойти. Блядское приглашение, если честно признаться. Несгибающиеся ноги потащили его к столу. По мере приближения воздух всё больше застывал, превращаясь в тот самый талый лёд, а кофе всё больше раздражал носоглотку. Даже больше, чем лак. Хань вытащил из верхнего ящика стола телефон и положил на стол, попутно тыкая подушечкой пальца в уголок экрана на айпаде. — О, хм, — его брови опять открыли тонкую складку на веках в немом удивлении. — А вы знаете, Минсок, что сегодня и завтра обещают дождь? Он продолжал смотреть в экран и хмуриться. — Вот, смотрите, — его глаза забегали по ровным строчкам прогноза, а лицо чуть повернулось фарфоровой щекой к Мину. — Ожидается резкое понижение температуры воздуха, дождь, переходящий в мокрый снег, усиление ветра до двадцати двух метров в секунду... Мин сузил глаза, прогоняя сухую злость из них. Он говорил ему о погоде? Серьёзно? Мир сошёл с ума. Мир сошёл с ума ещё тогда, когда я сел с ним в машину, перед этим пообещав соблазнить, — мрачно подумалось Мину и он, как ни странно, немного успокоился. Он не жертва в этой охоте. Не жертва, — повторял он про себя, как мантру. Не он. — Фигово, — констатировал Мин, не понимая, что именно он имел ввиду: погоду или своё состояние. Хань поморщился, скашивая тёмный взгляд на ученика. — А можно без фигово? — Ну, плохо... — ему было откровенно непонятно, почему учителю не нравится это выражение, хотя сам он тоже далеко не целомудренный ангел. Чего стоил только тот взгляд на его ноги с утра. Но он же, мать его, учитель. Должен наставлять детишек на путь истинный. Чтоб его. — Бери телефон, — он даже показательно подтолкнул трубку ближе к краю стола, в сторону застывшего Мина. Его искренне удивляли метаморфозы ученика, когда он только что смотрел на него, а потом его глаза стекленели и отправлялись в путешествие четвёртого измерения, блуждая по классу и окну. Шторы колыхались от поступающего воздуха. А у Мина на руках высыпали мурашки, заставляя вжимать шею в плечи и приподнимать локти. Он аккуратно подцепил трубку и положил в карман. Но почему-то не сдвинулся с места. По его голове упорно била мысль, что он не просто так торчал час у зеркала. Если сейчас он что-нибудь не попробует, то точно никогда себе этого не простит. Он затолкал языком жвачку подальше себе за щеку и подошел ближе к столу, проводя кончиками пальцев по гладкому, чёрному дереву. Взгляд Ханя поднялся на уровень его лица, вырисовывая красные пятна на щеках. Они вспыхивали, как от выстрела пейнтбольным шариком. По мере того, как Мин опускался на уровень лица сидящего учителя, сердце всё больше подлетало к горлу и долбило что есть силы. По вискам, по мозгам, по срастающимся в основании шеи костям. Оно перемалывало нутро в фарш, заходилось дрожью. Но Мин игнорировал своё тело и всё равно наклонялся к Ханю. О, Господи, он действительно это делал. А рот учителя всё больше напоминал перевёрнутую дугу. Он улыбался как-то совершенно по-садистски. Так смотрят волки на луну, когда очень её ненавидят, но поделать ничего не могут и она всё равно сводит их с ума. Дикое веселье на дне зрачков приводило в состояние пузырящихся под кожей образов. Чувств. Воспоминаний из снов. Руки, волосы, плоские мышцы твёрдой груди. Низкий, чуть хрипловатый голос. Мину казалось, ещё миллиметр вниз и он свалится на подогнувшиеся не вовремя колени в дебильных кожаных штанах. — Ты что-то хотел? — тихо спросил Хань, когда голова Мина было в сантиметрах от его тонкого носа, линии благородного профиля. Когда он дышал тёплой мятой прямо ему в лицо. Ему пришлось взмахнуть ресницами вверх, чтобы поймать расплывчатые зрачки Минсока в широких глазищах. Они, эти самые зрачки, сужались и расширялись со скоростью ракеты, пугая и заставляя чувствовать что-то неприятное в ладонях. Зуд, нарастающий под кончиками ногтей рук и ног. — Ага, — из последних сил выдохнул Мин прямо в приоткрытый рот Ханя. Опять он так близко. Опять у Мина веки закатываются от одного осознания этого. Учитель Лу Хань ему не нравился вообще, в принципе, а уж говорить о том, что он его возбуждал, как мужчина, было бы в высшей степени глупо. Потому что... он же не гей. Даже если сравнить его с Мирой: девушку хотелось трахать. Ханя — никогда. Он мысленно взвыл, давая себе смачную оплеуху за то, что вообще подумал о возможности сравнивать их. Какого хрена, спрашивается? Он застыл каменным изваянием ровно тогда, когда от его потрескавшихся губ до красивого рта Ханя оставалось пара миллиметров. Он не мог его поцеловать. Не мог. Целовать парня — это мерзко. Целовать учителя — страшно. Целовать Лу Ханя — пиздецки невозможно, потому что он убьёт его сразу же. Убьёт своим фирменным взглядом из-под полуопущенных век и плавающих в вязкой прохладе воздуха ресниц со светлыми кончиками и густо-каштановыми корнями. Они утолщались к основанию, сейчас Мин мог рассмотреть это в мельчайших деталях. — Так что? — верхняя губа Ханя на букве "т" задела сухую рану на потрескавшейся коже Мина, дёргая того за плечи под самый потолок. По ощущениям так точно. Он еле поднял трясущиеся руки, чтобы провести по предплечью Ханя, что было закрыто плотной тканью пиджака. Ему казалось, что ошейник давит не только на шею, но и на всё тело, сминая в своём кулаке, раздавливая, как жука под подошвой ботинка. Учитель не шелохнулся. Он вообще замер и, по мнению Мина, даже не дышал. По крайней мере, дыхание его Мин на своих щеках не ощущал. — Поцелуйте меня, — прохрипел Мин из-под закатывающихся глаз, безуспешно пытаясь представить полные губы, рыжие кудри и пошлую, но по-детски открытую улыбочку на лице сердечком. Безуспешно. Он был готов рухнуть в обморок от сковавшего страха, впившегося когтями в каждый участок тела ржавой проволокой. Хань шумно выдохнул через нос. И только спустя минуту, когда Мин перестал ощущать тяжесть присутствия кого-то возле своего лица, он понял, что это был тихий смешок. А Хань сел обратно, откидываясь лопатками на спинку кресла. Мин распахнул глаза. Он сверлил Ханя своими круглыми зрачками самого терпкого кофе, такими же горькими, непонимающими и обиженными. — Не сегодня. То есть?.. У Мина крышу сорвало. Он тупо пялился на учителя, не моргая, не издавая никаких звуков. Был ли это вежливый отказ или обещание? Но по внешнему виду Ханя как всегда хрен поймёшь о чём он думает. То ли раздевает тебя глазами, то ли гадает под каким соусом подаст к столу после того, как сварит в кипящем масле. — До завтра, студент Ким, — кивает он и снова возвращается к просмотру прогноза погоды. А у Мина тело по кирпичикам разваливается. Его отшили. Пусть мужчина, пусть Хань. Но отшили, блядь. Он шоркает подошвами по гладкому полу, а голова еле держится на вмиг ставшей цыплячьей шее. Хочется разреветься. Купить себе килограмм мороженого и смотреть нежное порно. И опять реветь. Он почти открывает дверь, когда его ушей достигает оклик: — И, да, Минсок, — говорит он уже мягче и без издевки. Мин застывает на месте, как ледяная фигурка под ёлкой, боясь повернуться к нему лицом. — Будь, пожалуйста, настоящим, — улыбается Хань, складывая руки в замок на столе. Так непривычно видеть его с простой, смертной улыбкой, растягивающей капризные губы в неровную дугу. Так странно наблюдать, что он не всегда является сошедшим со страниц книг о мировом искусстве изваянием божества. Мин отворачивается к двери, к которой почти припадает лбом, и сухо шмыгает носом, восстанавливая замеревшее дыхание, что теперь отдавалось полым стуком сердечной мышцы о рёбра с левой стороны. Он и не заметил, как прислонился линией бровей к отрезвляюще холодному дереву с гладкими пересечениями тёмных полос. — Если я буду настоящим... — выдохнул Мин себе под нос, постукивая пальчиками по ручке. Осёкся. И выскочил за дверь, не оборачиваясь. Кислый смешок ударился в воздух вместе с затылком, припавшим к обратной стороне двери. Кислый, как просроченный кефир. Ты пьёшь его и понимаешь: что-то не так. Но не останавливаешься, а только с ещё большим рвением опрокидываешь в себя стремительно пустеющую стеклянную бутылку с толстым горлышком. В стекле — продукция лучше. Доказанный факт. Так вот, ты пьёшь его. А почему... Сам не знаешь.