Брак или жизнь

— Ты встречаешься с Хорьком! — обвиняюще заорал Рон, стоило Гарри переступить порог общей гостиной в гриффиндорской башне. — Как ты… Тьфу, гадость какая! На кого ты променял Джинни?! Гарри был готов к чему-то подобному, а потому спокойно закрыл портрет и обвел взглядом всех невольных свидетелей вечернего представления. В углу у камина Гермиона безуспешно пыталась утешить Джинни, одновременно бросая на него обеспокоенные взгляды. — И что? — спросил, наконец, Гарри. — Ты даже не отрицаешь?! — И не подтверждаю. — С гадким слизнем! Да он… его папаша — Пожиратель Смерти! Как ты мог, Гарри?! — Его отец оправдан Визенгамотом. — Да он откупился! Тебе ли не знать, что он… он… Богатенький засранец! Все-таки общение со Снейпом и Малфоем оказало определенное влияние на Гарри. Сложив руки на груди, он окинул покрасневшего от возмущения Рона с ног до головы холодным взглядом и заметил: — Мне казалось, что финансовое положение человека — его личное дело, и на отношение к нему других адекватных людей оно влиять не должно. — Рон покраснел еще больше, хватая ртом воздух — бедность семьи Уизли была его больным местом. — Более того, мне отчего-то казалось очевидным, что дружба — дело добровольное. И я могу сам решать, с кем и как мне общаться. Это не говоря уже о том, что человек, считающий себя другом, во-первых, не станет бросаться обвинениями, даже не попытавшись разобраться, а во-вторых, будет с уважением относиться к выбору своего друга, к его партнеру или к объекту… иного личного интереса. Рон скрипнул зубами. — А мне казалось, что ты помнишь, сколько неприятностей доставили нам Хорек и его папаша! Они Джинни чуть не убили! — Ну, никто не заставлял ее изливать душу артефакту сомнительного происхождения. — Спятил, — тихо, но отчетливо произнес Дин, воспользовавшийся случаем, чтобы обнять Джинни. — Сдувшийся герой. Жополиз пожирательский. Гарри выхватил палочку одним молниеносным движением. — Повтори! — Хватит! — сказала Гермиона, до этого молча наблюдавшая за происходящим. — Гарри, убери палочку. Никаких дуэлей! Дин! Да что за детский сад! Гарри, от тебя я не ожидала. — Ну да, думала, что я, как всегда, буду стоять и заикаться, пока Рон на меня орет? Я больше не хочу. Пусть научится сдерживаться, я, в конце концов, никому из вас ничего уже не должен. Даже Волдеморта убивать. — Его уже за тебя благополучно грохнули, — ввернул Симус. — Вот именно. Так что поищите себе другой предмет неусыпного интереса. А я буду общаться, с кем хочу. — Ты стал таким же эгоистичным ублюдком, как этот твой недобитый наследник темного рода. — Позволь заметить, что Блэки — тоже не самая светлая семья, и только такие узколобые люди как ты, Рон, могут считать, что кровь можно вытравить криками «магглы — наши братья». — Ах ты… — Что здесь происходит? — в гостиную вошла МакГонагалл, которую, видимо, позвал кто-то из младшекурсников. — Мистер Уизли, вы хорошо себя чувствуете? — Отлично, профессор. Офигенно чувствую себя. Зашибически просто. — Язык, мистер Уизли. Мистер Поттер, потрудитесь объясниться. — Моим одноклассникам не нравится, что с некоторых пор я сам решаю, с кем мне проводить время, мадам. Скажите, разве у нас есть негласное правило, запрещающее общение с представителями других факультетов? Разве профессор Дамблдор не говорит перед каждым распределением, как важно… — Разумеется, мистер Поттер. Межфакультетские распри — отвратительное явление, которое нужно всячески изживать. Расходитесь по спальням. Отбой через пять минут. И чтобы я больше не видела, что ученики моего факультета отрицают саму суть дружбы. Пусть и с представителями других домов. — Даже с Пожирателями? — выпалил Рон. МакГонагалл повернулась от портрета, до которого успела дойти и очень холодно спросила: — А вы, мистер Уизли, у нас верховный судья Визенгамота? Простите, не знала, — и с достоинством удалилась, оставив Рона не только не убежденным, но и еще более раздраженным. — Тебе лучше мне не попадаться, — процедил он, глядя на Гарри. — Прятаться я от тебя не собираюсь точно, — ответил тот. — Так что побереги свое сомнительное красноречие для другой аудитории. — Ты стал говорить, как Снейп, — выплюнул Рон и, резко развернувшись, ушел в спальню. Остальные тоже разошлись, бросая на Гарри презрительные взгляды. Джинни же вообще прошла мимо, не глядя на него. — Ты можешь дружить с кем хочешь, — не слишком уверенно сказал Невилл, которого Гарри поначалу даже не заметил. — Но я бы на твоем месте был осторожен. Нельзя доверять людям, способным причинять боль другим. Это я о Малфое, если что. Пока Гарри соображал, что ему ответить, Невилл, тяжело ступая, ушел в спальню. «И я еще втайне надеялся, что меня поймет хоть кто-нибудь, — огорченно подумал Гарри, уже отчасти жалея, что не сдержался. — Даже Невилл меня поучает». В такие моменты тоска по Северусу становилась почти невыносимой, хотелось спуститься в подземелья и убедиться в том, что он кому-то нужен. Пусть супруг будет обычным — чуть отстраненным, пытающимся соблюсти дистанцию и держать себя в руках. Даже при всех их многочисленных разногласиях, безмолвных ссорах, когда они могли молчать весь день, лелея каждый свою обиду, Снейп всегда был для Гарри тихой гаванью, убежищем, прочно ассоциировался с безопасностью и поддержкой, — то есть именно с тем, чего ему иногда так не хватало с друзьями и даже с Сириусом. Просто поддержки и понимания. *** Гарри объявили негласный бойкот. С ним никто не садился ни на уроках, ни в Большом Зале, у него ничего не спрашивали, да и на вопросы, которые он еще пытался поначалу задавать, отвечали односложно и невпопад. Гермиона попыталась держать нейтралитет, как во время Турнира Трех Волшебников, но роман с Роном зачастую делал ее необъективной. И не в пользу Гарри. А он и не особо расстраивался: вынужденная изоляция со временем приучила его рассчитывать только на себя, и масса времени, освободившегося от бессмысленной болтовни, оказалась даже кстати. Во всяком случае на учебе это сказалось положительно. Малфой если и заметил разлад в прежде стройных рядах борцов за правое дело, то никак это не прокомментировал — у них с «Потти» хватало других тем для разговоров. Гарри иногда задумывался — как так вышло, что он сблизился с Малфоем? Раньше тот безмерно раздражал его своей презрительностью и заносчивостью. Сейчас, приноровившись к его своеобразному чувству юмора, Гарри почти наслаждался общением с единственным человеком, с которым он мог обсудить свой странный брак. У Малфоя были те же проблемы: взрослый, не слишком открытый и ласковый супруг, разница в восприятии мира, увлечениях, вкусах и темпераменте, с которыми приходилось мириться. Все то же самое, казалось бы, но вот Рабастан Лестранж, несмотря на свое положение вне закона в Англии, похоже, абсолютно не мучился сомнениями и не пытался свести интимные моменты со своим младшим супругом к необходимому минимуму. С выходных Малфой возвращался загоревшим, томным и счастливо оттраханным, с туманной поволокой в глазах. Все это вызывало у Гарри безотчетную грусть. Снейп оставался загадкой. Каждый момент близости приходилось тянуть из него, как жилы из мантикраба. За каждый поцелуй Гарри боролся, как за собственную жизнь на Турнире, каждое объятие было больше похоже на безмолвную борьбу. Больше Снейпа с самим собой. Вне спальни супруг говорил ему «вы» и был безукоризненно вежлив. Он слушал рассказы Гарри о школе, учебе, Малфое, погоде, даже изредка вставлял короткие комментарии, но дела самого Снейпа они не обсуждали никогда. Даже самые заурядные. Он продолжал держать Гарри на расстоянии вытянутой руки — достаточно близко, чтобы тот не ощущал себя совсем одиноким, но не достаточно интимно, чтобы дарить тепло. И в спальне они оказывались далеко не каждую субботу, а вместо этого сидели в гостиной, читали или варили зелья в лаборатории. От Снейпа веяло нервозностью, желанием, подавляемым напряжением, и все эти издержки присутствия Гарри рядом игнорировались с завидным стоицизмом, словно слабости были чужды этому будто сотканному из стальных нитей человеку. Гарри поначалу очень переживал, принимая отстраненность мужа на свой счет, считая, что тот возится с ним из долга, терпеливо подавляя в себе раздражение. В какой-то мере это действительно было так. Наступал момент, когда Гарри делал что-нибудь особенно глупое: портил дорогой ингредиент, заболтавшись, разбивал чашку, ронял книгу прямо на босую ногу Снейпа, обливался чаем или резал пальцы. В таких случаях Снейп замирал на мгновение, прикрыв глаза, сжимал переносицу тонкими пальцами и несколько раз глубоко вздыхал. — Поттер, — через несколько секунд преувеличенно спокойно произносил он. — Как с такой грациозностью вы умудрились дожить до восемнадцати? В остальное время Снейп был спокоен, но Гарри ощущал, что внутренне тот напряжен, будто ждет от него какого-то подвоха. И он мудро решил дать мужу время. Он стоически молчал в лаборатории, спокойно читал, если Снейп был не в настроении для нежностей и разговоров по душам, и наоборот — болтал без умолку, если тот был мрачен и замкнут. Снейп оттаивал. Понемногу, исподволь, почти незаметно. У Гарри все реже возникало отвратительное чувство, что его терпят. Теперь он мог устроиться рядом со Снейпом на диване, положить голову ему на колени и читать что-нибудь, пока тот, фыркая, диктовал Прытко Пишущему Перу разгромный отзыв на очередную статью в журнале «Зельеварение сегодня». А мог и вовсе сползти на толстый ковер и отвлечь от нудной книги старым как мир способом. Снейп в таких случаях тихо вздыхал, сдаваясь, и запускал пальцы в его растрепанные волосы. Гарри давно для себя решил (после нескольких экспериментальных поцелуев с Малфоем, согласившимся помочь исключительно науки ради), что его привлекает именно Снейп. Со всеми его непонятными принципами, муками совести и сложностью характера. Малфой называл это снейпофилией в острой форме (он готовился стать колдомедиком, а потому стал обзываться особенно изобретательно), а Гарри… Гарри просто старался не задумываться о том, как это все называется. Были у него некоторые догадки, конечно, но озвучивать он их не спешил. *** Близилось Рождество. Гарри, понимая, что не увидит Северуса целых три недели, был особенно настойчив, и супруг сдался под его напором, буквально с порога они оказались в спальне, минуя кухню и лабораторию. — Северус, — Гарри, чуть успокоившись, следил глазами за тлеющим кончиком сигареты Снейпа, устроив голову у него на плече. — М? — лениво отозвался тот. Курил он редко, но сегодня, видимо, был особый случай. — Северус, я хочу кое-что тебе сказать. — Не надо, Поттер. Гарри это не остановило. — Послушай, — он решительно сел и взял его за руку, — просто послушай, ладно? Я… не могу больше делать вид, что ничего не происходит. Вот не могу и все. Хочу, чтобы ты знал. Снейп загасил сигарету и выжидающе посмотрел на него. — Просить тебя не усложнять, как я понимаю, бесполезно. — Я не усложняю. Я наоборот хочу все облегчить. Просто чувствую, как ты напряжен. — Конкретно сейчас я расслаблен дальше некуда. — Я не об этом, — Гарри глубоко вздохнул. — Хочу сказать, что я… мне кажется, я… вернее, я уверен, что… — Я понял. — Нет, подожди, — Гарри нежно отвел прядь волос с его лба и застенчиво улыбнулся, — это я так неловко пытаюсь сказать, что люблю тебя. Северус нахмурился на одно короткое мгновение, и это заставило Гарри поспешно добавить: — Я понимаю, что не являюсь пределом твоих мечтаний. Я глуп, иногда не понимаю трети того, о чем ты говоришь, особенно если речь идет о зельях. — Я никогда не говорю с тобой о высоких материях. — Ну, хоть по слогам не повторяешь, как идиоту, и на том спасибо. Но, — Гарри согнул и разогнул расслабленную кисть, потрогал подушечки пальцев, и снова посмотрел на Снейпа. — Я… попытаюсь объяснить. Я не о том сейчас. Просто… дай мне сказать. И не слишком размазывай меня, когда я договорю, хорошо? Ты как никто другой можешь… — Обещаю, что буду корректен, — Северус отнял у него свою руку и погладил по колену. — Слушаю. — Я тебя люблю. Не считаю себя особым подарком небес для тебя, но я бы соврал, если бы сказал, что жалею… обо всем этом. Поначалу я просто с ума сходил от безысходности, боялся тебе признаться… до тошноты прямо. Мне казалось, что когда ты узнаешь, что это я… был тогда с тобой, во время ритуала, то предпочтешь быстро и безболезненно овдоветь. Тем более что убивать Волдеморта уже не нужно. — Поттер… — Ты обещал дослушать, — Гарри зажмурился и помотал головой, будто отгоняя ненужные сейчас мысли, мешающие сконцентрироваться на главном. — Когда ты разозлился на меня, ну, тогда, когда я опоздал, я чуть с ума не сошел от облегчения, осознав, что ты не собираешься ни убивать меня, ни прогонять. Потом я просто не знал, как себя вести с тобой, чего ждать, потом… просто хотел быть рядом. И сейчас хочу, но эта недосказанность, твоя искусственная отстраненность не дает мне покоя. Я же чувствую, как ты сдерживаешься, чтобы лишний раз не… не обнять меня, выкаешь мне, стоит переступить порог спальни и оказаться на «нейтральной территории», держишь меня на расстоянии, но не потому, что не хочешь быть со мной. Я не знаю, почему. Я бы предположил, что ты боишься… сближения. Но более смелого человека, чем ты, я не знаю, — Гарри снова взглянул на молчавшего Снейпа и продолжил: — Мне кажется, что люди рождаются, чтобы быть счастливыми, Северус. Никакие научные достижения, никакие успехи в квиддиче или другой… области не могут быть смыслом жизни. Нет, правда, — он склонился к Северусу и коснулся губами его щеки, и прошептал на ухо: — хочу, чтобы ты… позволил мне попробовать. Снейп со вздохом обнял его и тихо спросил: — Попробовать быть счастливым? Разве я против? — Нет. Сделать тебя хоть чуточку менее… напряженным. Я никуда не денусь от тебя. Я не хочу никуда деваться. Попробуй поверить мне. Не отгораживайся, пожалуйста. Я хочу дать тебе все, что могу. Хочу иметь право… хоть на что-нибудь, кроме редких сумасшедших часов в спальне, где я могу называть тебя по имени, знать, что ты чувствуешь ко мне еще хоть что-то. Кроме раздражения, конечно. Хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя, Северус. — Гарри, — Снейп уложил его рядом и снова закурил, — тебе всего восемнадцать лет… — Это не… — у Гарри тепло разлилось в груди от того, что Северус назвал его по имени. В первый, пожалуй, раз. — Я тебя выслушал, сделай и ты мне такое одолжение. Гарри замолчал и вздохнул. Он знал, что этот разговор рано или поздно сведется к разнице в возрасте, статусе и взглядах на жизнь. — В это сейчас сложно поверить, — Снейп глубоко затянулся, но потом раздавил сигарету в большой стеклянной пепельнице и продолжил: — но мне тоже когда-то было семнадцать. И в том возрасте я тоже думал, что… любовь — смысл жизни, что можно любить кого-то много лет, до самой смерти. — И что, ты разлюбил? — Хуже. Я пережил ее смерть. То есть сделал то, что было, в принципе, невозможно по моим тогдашним понятиям. Жизнь не закончилась, Гарри. Я, как видишь, жив и… — И потому ты не позволяешь себе быть счастливым? Боишься, что это предательство? Она была красивая, да? Не то что… — Чшшш, так и знал, что ревнивым мальчишкам не стоит говорить о прошлом. Иди сюда. Я лишь пытаюсь донести до тебя, что то, что кажется концом света в семнадцать, в сорок видится совсем иначе. Не бывает любви на всю жизнь. Я убедился в этом. И да, она была красивей всех, кого я когда-либо видел и до, и после. Я уверен в этом, хотя сейчас почти не помню ее лица. Гарри молчал, обдумывая сказанное ему и пытаясь изгнать из головы образ незнакомой ему мертвой девушки, которой удалось то, что, наверное, никогда не удастся ему: Северус любил ее. — Прости, — сказал он тихо. — За что? — За то, что требую от тебя чего-то, я, навязанный тебе против желания. Еще и не того пола. — Что за ерунда? Причем тут пол вообще? — При том, что если бы меня сейчас затолкали в постель к женщине, я бы… — Ну, продолжай. — Я… не смог бы. Чисто физически. — Ты замечал у меня проблемы подобного рода? — Нет. — Думаю, ты ответил на свой вопрос, Поттер. Хочу, чтобы ты помнил, что ничего мне не должен. — Но я хочу! Хочу быть тебе должным, быть твоим, знать, что ты тоже мой хоть в какой-то мере, что у меня есть супруг, что-то свое, личное, не доступное никому. То, что никто у меня не отнимет. Никто, кроме тебя. И я не Поттер. Снейп, обнимая, поглаживал его по спине и молчал. — Я не собираюсь ничего отнимать у тебя, — сказал он тогда, когда Гарри уже отчаялся услышать еще хоть что-нибудь. — Я лишь прошу не ждать от меня слишком многого, Гарри. — А я прошу позволить мне любить тебя. Поверить, что я не уйду, пока ты не прогонишь меня. Хочу, чтобы ты знал, что я твой, Северус. Очень хочу быть твоим. Чтобы ты принял меня, чтобы ты… — Я понимаю, — Снейп чуть отодвинулся, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я принимаю тебя, ты мой, я не прогоню тебя, пока ты сам не захочешь уйти. — Я твой, — повторил Гарри. — У меня внутри все переворачивается, когда я на тебя смотрю. И руки дрожат, когда прикасаюсь. — Глупый мальчишка, — Снейп снова обнял его, прижавшись на мгновение губами к непослушным вихрам. — Бедный, глупый мальчишка. — Твой. — Мой.