I wanna see you be brave

      Поезд несёт меня в центр города; предстоит разговор по душам с членами Альтруизма. Возможно, стоило, в первую очередь, посетить Товарищество, но в том, что отец поверит мне, я уверена на сто процентов, а вот в том, что поверят другие — не уверена совсем.       Я оставляю двери вагона открытыми, чтобы следить взглядом за тем, как солнце медленно овладевает голубым чистым небом. Через минут сорок оно окончательно взойдёт, и начнётся первый день из двух тех, что у нас остались. Мне кажется, что я сплю — настолько нелепа происходящая ситуация. Глупо предполагать, что мы с парнями просто не правильно поняли слова Эрика или их с Максом замысел, как и глупо надеяться, что проблема (а это проблема!) рассосётся сама собой. Но всё равно мне трудно не задаваться вопросом:       «Почему именно я решила стать зачинщиком оппозиции?».       И как только я думаю об этом, в голову тут же приходит другой:       «А кто, если не я?».       Я никогда не была альтруисткой, но Четыре считает, что в каждом из нас есть частичка всего: и доброты, и отречения, и ума, и отваги, и честности. Он говорит, что человек не может быть кем-то одним, и поначалу я считала это глупостью и подростковым максимализмом, но сейчас как никогда ясно понимаю, что он прав.       Я никогда не была альтруисткой, но в данную минуту мчусь в поезде через весь город именно потому, что хочу помочь людям.       Из нынешних жителей Альтруизма я практически никого не знаю, кроме Эндрю Прайора — отца Трис и одного из первых людей фракции, Маркуса Итона — подонка, которого Тобиас когда-то через силу называл «папой» и Айзека — того самого парня, в которого я когда-то была влюблена. Я сжимаю пистолет в руке так крепко, что если бы он был пластиковым, то дал бы трещину. Мне вдруг неожиданно становится страшно, хочется спрыгнуть с поезда и забыть обо всём, что мне нужно сделать. Или лучше под поезд, чтобы раз — и больше никаких проблем.       «Но что бы сказал на это отец? Что бы подумал Стайлз?»       Они оба возненавидели бы меня за то, что я сдалась. Но и за то, что ушла одна — тоже.       Я прижимаюсь спиной к холодной металлической поверхности вагона и закрываю глаза. Колеса подо мной отбивают монотонный ритм, и я стараюсь забыться, представляя, как они плавно скользят по рельсам. Стайлз наверняка знает, как работает их механизм; он бы рассказал мне, если бы я попросила. А ещё, если бы я попросила, он бы поехал со мной.       Если бы я всё ему рассказала, он бы точно поддержал. Но тогда его жизнь была бы в опасности, а это для меня чрезмерная роскошь.       Я в ответе за две жизни: свою и его. И если первую я с лёгкостью променяю за сохранность второй, то если второй не станет — первая оборвётся сама по себе.       Кажется, будто слышу движение в соседнем вагоне, но знаю, что это не так. Моё подсознание играет со мной злую шутку, подкидывая дрова в костёр внутреннего сомнения. Я трясу головой, прижимаю к груди пистолет и повторяю, словно мантру: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо».       Так легче, хоть я и не верю.       Поезд прибывает в центр спустя чуть меньше часа. Я спрыгиваю, не дожидаясь, пока он замедлит ход, и больно приземляюсь на левое колено. Встаю, потирая ушиб, и, прихрамывая, бреду в сторону Втулки. От неё я с лёгкостью смогу найти дорогу к общине альтруистов. Их дома: серые и квадратные, — как мне кажется, слишком простые даже для тех, кто считает тщеславие смертным грехом. У меня нет плана касательно того, как стоит искать нужного человека — того самого, которому я смогу доверить не только страшную новость, но и организацию оповещения других. Я могла бы вламываться во все дома, что попадутся на пути — это было бы в стиле Лихости. Но альтруисты и так не любят мою фракцию за излишнюю бестактность, а сейчас не тот случай, когда мне хотелось бы обзавестись ещё парочкой недоброжелателей.       Люди на улицах спокойны и медлительны; не те, что в чёрном, разумеется. Я прикладываю руку к животу, где находится пистолет, опускаю голову вниз и прибавляю скорость. Спустя минут пятнадцать я на месте. Альтруисты смотрят на меня косо, как на незваного гостя, но я делаю вид, словно мне всё равно: обычно так поступают все лихачи — делают, что хотят.       — Я могу вам чем-нибудь помочь? — спрашивает у меня женщина с чёрными длинными волосами и миловидным лицом.       Она тактично преграждает мне путь. Я осматриваю её лицо. Могу поспорить, что видела её раньше.       — Мне нужен Айзек, — отвечаю я. — Фамилии его я не знаю. Высокий такой, кудрявый.       Женщина кивает.       — Он живёт в последнем доме в этом ряду. Вас проводить?       — Нет, — я мотаю головой, а затем добавляю: — Спасибо. Мы раньше с вами не встречались?       — Не думаю, — мягко улыбается она. — Возможно, вы видели моего сына, он перешёл к вам во фракцию… Но я не должна об этом говорить.       Женщина опускает глаза в землю. Фракция превыше крови.       — Не волнуйтесь, — шепчу я. — Я в эти дурацкие правила не верю. Мой отец остался в Товариществе, и не проходит ни дня, чтобы я не думала о нём с тоской в сердце.       Женщине словно становится легче: её плечи опускается, а улыбка снова озаряет лицо. Она поднимает на меня глаза.       — Скотт МакКолл, — произносит она имя своего сына, и я вспоминаю, что видела её в День Посещения рядом с другом Стайлза.       — Я хорошо знаю вашего сына, мэм. У него всё замечательно.       Подбородок женщины совсем незаметно дёргается. Она напоминает мне отца. Мне кажется, что ей тоже можно доверять.       — Всё-таки, мне понадобится ваша помощь. С ориентацией на местности у меня всегда были проблемы.       Миссис МакКолл провожает меня до нужного дома, но я не позволяю ей уйти и прошу постучаться за меня, оправдываясь тем, что у меня мизофобия (хотя, конечно, это бред, я даже упавший на пол маффин доедала). Айзек открывает дверь практически сразу же, словно некоторое время стоял под ней и ждал кого-то. Сначала он здоровается с миссис МакКолл и улыбается ей, а затем его взгляд падает на меня.       — Джессика? — Помнит? Странно. Я думала, что придётся ворошить воспоминания детства. — Что ты здесь делаешь?       — Миссис МакКолл, — обращаюсь я к женщине, — если Айзек позволит, то я попрошу вас составить нам компанию в его доме. У меня есть кое-какие новости… И, боюсь, они касаются в том числе и вашего сына.       Миссис МакКолл медлит, переводя взгляд с меня на Айзека. Я умоляюще смотрю на второго, как бы мысленно говоря ему «Поверь мне, это действительно важно, а иначе я бы не пришла!»       — Буду только рад, если вы зайдёте, — натянуто улыбается Айзек и делает шаг в сторону, пропуская нас внутрь.       В доме альтруиста-переходника нет ничего, что могло бы напомнить мне о том, кем Айзек был шестнадцать лет своей прежней жизни. Раньше я никогда не была в гостях у члена другой фракции, но именно так и представляла типичное жилище отречённого человека: всего здесь по минимуму, и никаких украшений. Я бы повесилась. Любой бы повесился.       Айзек машет рукой в сторону дальней комнаты. Она едва ли напоминает гостиную, но я вижу диван, кресло, шкаф и журнальный столик — значит, это она. Присаживаюсь на подлокотник кресла, миссис МакКолл — на край дивана. Айзек встаёт в дверном проёме, скрестив руки на груди и упершись бедром в стену. Поза лихача. Я хмыкаю про себя.       Мы некоторое время молчим. Я знаю, что они ждут моих речей, но понятия не имею, с чего начать.       — Ты же сказала, что со Скоттом всё в порядке, — говорит женщина.       — Это правда, — я киваю. — Пока. Дело в том, что во фракции Лихости творится неладное.       — Что ты имеешь в виду? — подаёт голос Айзек.       Я облизываю губы. В горле пересохло.       — Айзек, ты знаешь и без меня, что Макс никогда не был образцовым лидером, — Айзек коротко кивает в подтверждение моих слов. — Его сдерживал разве что Тимати… Так вот, он мёртв. Его убили. И я не удивлюсь, что сам Макс в этом принял участие, — миссис МакКолл охает и прикладывает ладонь ко рту. Альтруисты, они такие — слишком уж восприимчивые ко всему плохому, что, теоретически, исходит от человека. В этом они чем-то напоминают мне товарищей. — Амар и Дерек справляются, но не так хорошо, как бы всем хотелось. Ещё один лидер, Эрик, вместе со мной проходил Инициацию. Несмотря на свой юный возраст, он прослыл самым жестоким из лидеров, и, я бы сказала, самым глупым, хоть и пришёл из Эрудиции…       — Лидеров должно быть пять, — перебивает меня Айзек. — Кто пятый?       — Я, — тихо произношу, словно это что-то постылое. - Но, поверь мне, я там лишняя. Это часть их плана — манипулировать другими сильными людьми, используя меня.       Айзек неоднозначно качает головой. Он прекрасно понимает, что это если и не правда, то очень на неё похоже.       — Макс и Эрик задумали устроить переворот. Революцию, если вам угодно. Но мне больше нравится слово «война». В их план входит устранение слабых и тех, кто, по их мнению, не приносит обществу достаточную помощь. С ними в заговоре лидер Эрудиции и, наверняка, вся их фракция.       — Что ты имеешь в виду под устранением? — голос миссис МакКолл дрожит.       Она наверняка не уверена в том, что хочет получить ответ на свой вопрос.       — Они хотят убить всех правдолюбов, — я набираю в лёгкие побольше воздуха, прежде чем продолжить, — и тех из товарищей и альтруистов, кто не захочет подчиниться.       Миссис МакКолл в секунду становится белее снега. Она нервно теребит край своей серой кофты. Мне кажется, что ещё немного — и она сорвётся.       — Мелисса, — зовёт ей Айзек, — не хотите воды?       Женщина неоднозначно качает головой, и Айзек исчезает в кухне. Спустя некоторое время он возвращается, ловко удерживая в руках три кружки. Одну он протягивает миссис МакКолл, другую оставляет у себя, а третью даёт мне. Сначала я отказываюсь, но потом вижу, что её содержимое едва ли напоминает воду. Подношу кружку к губам и незаметно принюхиваюсь. Да, мне всё правильно показалось — это алкоголь.       Я ухмыляюсь в кружку, поднимаю глаза на Айзека и делаю небольшой глоток. Он пожимает плечами. И вот этот маленьким признак непокорности системе — сотня миллилитров крепкого алкоголя — кажется мне таким важным и внезапно единственным, что имеет значение. Альтруист прячет бутылку алкоголя в кухне за шкафом, лихач читает книги по высшей математике, правдолюб помогает незнакомой женщине донести тяжёлые сумки. Система даёт трещину каждый день, просто никто не обращает на это внимание. Сколько нас таких, тех, кто не хочет быть только чем-то одним? Сколько нас таких, тех, кто хочет быть всем сразу?       — Джессика, верно? — уточняет миссис МакКолл спустя некоторое время. Я киваю. — Ты пришла сюда для того, чтобы нас предупредить?       — Да. И просить помощи. В первую очередь, лидеры моей фракции хотят завербовать бывших лихачей, в том числе и Айзека, потому что они ещё помнят, как управляться с оружием. Точнее, они никогда уже этого не забудут.       С этими словами, я ставлю кружку на журнальный столик, встаю, задираю свитер, вытаскиваю свой «двойной орёл» из-за ремня штанов и подбрасываю его в воздух в сторону Айзека. Парень с удивительной ловкостью зверя ловит пистолет одной рукой и прокручивает в ладони, продолжая сжимать в другой кружку с алкоголем.       — Оставь его у себя, — добавляю я. — У меня есть ещё один.       Я прошу миссис МакКолл отлепить скотч от моей спины и дать мне второй пистолет. Её руки дрожат, когда она протягивает мне оружие.       — Вы собираетесь вдвоём пойти против всего города? Против лихачей? Против эрудитов?       Я отрицательно качаю головой.       — Моя задача — предупредить столько людей, сколько будет возможно, и на это у меня есть только два дня.       — А что потом?       Перед тем, как ответить, я снова хватаюсь за кружку и залпом опрокидываю её содержимое в себя. Она ждёт, что я скажу ей что-то ободряющее, но я не могу. И поэтому когда напиток прекращает обжигать горло, я откашливаюсь и отвечаю:       — А потом всё.       Спустя некоторое время Айзеку удаётся собрать в своём доме достаточное количество альтруистов, чтобы мне начать вводить их в курс дела и готовить к тому, что, скорее всего, придётся воевать. Среди них: Натали и Эндрю Прайор, родители Трис, Мелисса МакКолл, ещё несколько взрослых и их дети примерно моего возраста и гордая красивая женщина с удивительно мелодичным именем Талия.       Талия Хейл.       Когда я говорю, никто не перебивает. Множество пар глаз высверливают во мне дыры, словно пытаются понять, правду ли я сообщаю. Я пытаюсь всем видом показать им, что мне можно доверять, несмотря на татуировки, покрывающие моё тело, безрассудный нрав, оружие и лёгкий запах металла, исходящий от моей чёрной одежды.       — Ты — пятый лидер, — начинает одна из альтруисток, имени которой я не запомнила. Её кожа отливает шоколадом, несколько прядей чёрных курчавых волос выбились из пучка и сейчас обрамляют её овальное гладкое лицо. На вид она чуть старше Мелиссы, — так почему мы должны верить тебе? Вдруг, это и есть вербовка, просто изнутри? Ты заставишь нас поверить в то, что являешься спасением, а на самом деле приведёшь нас к верной смерти.       — Хороший вопрос, — соглашаюсь я. А ещё справедливый. И довольно ожидаемый. Поэтому я тут же выдаю ответ, словно читаю с подготовленных другим человеком карточек: — Вы не обязаны мне верить. И я вас к этому не склоняю. Именно в этом и есть отличие меня от других лидеров фракции — я предоставляю вам выбор. И, к сожалению, спасением я не являюсь, потому что войны не избежать. Разница только в том, что мы можем выбрать: сопротивляться или сдаваться.       Айзек, стоящий до этого напротив с остальными членами своей фракции, которых он привёл, сейчас переходит на мою сторону.       — Я верю ей. И я не собираюсь сидеть и ждать того момента, пока в мой дом не ворвутся лихачи и не прикажут мне выйти с оружием и напасть на собственных соседей. Я буду сражаться. И, если понадобится, умру.       — За свою фракцию? За справедливость? За систему? — не унимается темнокожая женщина.       — Нет, — Айзек качает головой. Он переводит взгляд на меня и мягко улыбается. Его волосы подстрижены слишком коротко: я вспоминаю то время, когда кудри спадали ему на лоб, закрывая брови. Но всё равно он красивый. — За своих друзей и свои убеждения.       Вперёд выходит Натали Прайор.       — Беатрис в порядке?       Я киваю, улыбаясь.       — Всё хорошо. И теперь её зовут Трис. Она замечательно держится. Вы можете гордиться своей дочерью.       Натали благодарно кивает, а затем я отмечаю в её лице ещё кое-что кроме волнения за своего ребёнка. Огонь. Заводные искорки, способные создать целый пожар. Точно так же сияют глаза моего папы и глаза Айзека. Это не так просто спрятать, и уж точно не так просто прогнать.       Натали была лихачкой.       — Нам нужно оружие, — говорит Айзек.       — Если всё будет хорошо, оно подойдёт поездом завтрашней ночью, — сообщаю я.       Согласно плану, который составил Четыре, они и Зиком и ещё несколькими лихачами отправят мне ящики с оружием, стащенном со склада, на вечернем поезде. Сами они, разумеется, не поедут — слишком опасно.       — Но до этого момента нам нужно будет добраться до Супермаркета Безжалостности. Правдолюбы сейчас в самом опасном положении — они первые в очереди на истребление.       На последнем слове большинство из альтруистов вжимает голову в плечи. Согласна — это грубо, но по-другому и не скажешь. Правдолюбам не собираются предоставить право выбора, как товарищам или альтруистам — их фракцию хотят просто зачистить.       — Мистер Прайор, вы сможете оповестить всех остальных? — спрашивает Айзек.       Мужчина кивает.       — Но не всех, — поправляю я, — только тех, кому вы доверяете.       — Я доверяю всем, — говорит мистер Прайор.       Я качаю головой, но не успеваю высказаться, как вперёд выходит Талия:       — Эндрю, — тихо произносит она. — Девочка права. Сам подумай, это рискованно. Даже среди нас могут быть неверные.       Я смотрю на Талию и не могу отвести взгляд; как же она напоминает мне Дерека!       — Мы с Айзеком двинем к правдолюбам, потому что у меня только два пистолета.       — Но вам понадобиться кто-то для переговоров, — подаёт голос ещё одна женщина. У неё светлые, практически белые, волосы, золотая кожа и алые губы, хоть и на её лице ни грамма косметики. — Правдолюбы очень…       Она шевелит губами, пытаясь подобрать слово помягче. Я прихожу ей на помощь:       — Резкие. Бесцеремонные. Жестокие в своей извращённой форме.       Она кивает, поджав губы.       — Моя дочь Эрика выбрала Правдолюбие на Церемонии в этом году. Я пойду с вами. Она поверит мне, сможет отличить правду от выдумки. А другие поверят ей.       Это логично. Мы заканчиваем своё небольшое совещание на том, что я, Айзек и Абигейл Рейес, мама девушки по имени Эрика, идём штурмовать Супермаркет Безжалостности, а остальные, во главе с мистером Прайором, попытаются достучаться до других альтруистов. Я не знаю, получится ли у нас, но не решаюсь делиться сомнениями даже с Айзеком. Мне кажется, что он и так всё понимает — смотрит на меня уж слишком странно, искоса, будто боится, что я всех подведу. Я не рассказала ему о сыворотке парализации — это бы только усилило напряжение. Пусть они думают, что угроза всё ещё лишь витает в воздухе, ведь как только они узнают, то потенциальный враг уже во всеоружии, всё будет кончено.       Точнее, всё начнётся.       Конкретнее — война.