I wanna see you be brave

      Часы в доме Айзека показывают ровно два, когда мы с ним и Абигейл оставляем других осведомлённых альтруистов и выдвигаемся к Супермаркету Безжалостности. Я знаю, что мы можем доверять Прайорам и Талии, но в остальных я не уверена, но, кажется, уверен Айзек, иначе он бы не привёл их в свой дом. Ведь он не привёл Маркуса, а это уже о многом говорит.       Я не могу не думать о том, что именно скажу правдолюбам. С одной стороны, это не должно меня смущать, ведь они вмиг отличат враньё от правды, но с другой, смогут ли они сами поверить в эту правду? Смогут ли встретиться лицом к лицу с возможной смертью и попытаться дать ей отпор? Не все такие храбрые, как лихачи и в какой-то степени альтруисты. Ведь на то, чтобы поставить чужие потребности на первый план, забывая про свои, тоже нужна достаточная смелость.       Мы идём пешком. Держимся в стороне друг от друга: Айзек идёт рядом с Абигейл, я — чуть позади. Делаем вид, словно просто движемся в одном направлении, хотя Айзек продолжает бросать на меня короткие взгляды через плечо. Я улыбаюсь ему одним уголком губ, когда он в очередной раз проверяет, следую ли я за ними, на что он ухмыляется, прежде чем отвернуться. Мои уши горят. За два года я успела забыть, что чувствовала по отношению к нему, а сейчас, когда он снова оказался рядом, я просто не могу понять, что творится у меня внутри. Если и была влюблённость, то она точно прошла. Но то, что Айзек так просто мне поверил, то, что он готов рискнуть жизнью за мою правду, то, что он просто меня помнит, заставляет моё сердце биться с удвоенной силой.       Я знаю, что не место и не время, но ничего не могу с собой поделать.       Когда мы минуем центр и попадаем в менее населённую часть Чикаго, я настигаю Абигейл и Айзека и иду с ними плечом к плечу.       — Прошло всего два года, — начинает Айзек, — а ты уже лидер. Поздравляю, Джессика.       В его голосе нет ни зависти, ни отвращения. Кажется, он действительно счастлив за меня, хотя даже я сама за себя не рада.       — Это не так круто, как кажется, — я пожимаю плечами. — До этого я была младшим инструктором — точнее, советником. Я помогала неофитам, и это было здорово. Не все лихачи понимают, как трудно подстроится под совершенно новую жизнь, да ещё и с лидерами, которые давят, словно пресс. А я понимаю, и потому мне не составляло труда подобрать нужные слова. К тому же, мой брат Стайлз в этом году стал неофитом-лихачом. Не знаю, помнишь ли ты его…       Разумеется, не помнит.       — Я думал, твоего брата зовут Дженим, — протягивает Айзек.       Я стараюсь скрыть удивление и опускаю глаза в землю.       — Он выбрал другое имя, когда попал в Яму. Всем представляется такая возможность.       — Мне после Инициации в Альтруизме предоставилась возможность кормить бесфракционников, — с горечью подмечает Айзек.       Поднимаю на него глаза. Он смотрит куда-то перед собой. Абигейл справа от нас чуть ускоряет шаг, позволяя побыть наедине.       — Ты жалеешь, что выбрал Альтруизм? — спрашиваю я.       Вообще-то, нам нельзя задавать такие вопросы. Как и интересоваться по поводу того, что показал тест. Айзек медлит с ответом. Он пинает камень у себя под ногами, суёт ладони в карманы серых свободных штанов, вжимает голову в плечи, и только потом произносит:       — И да, и нет. То есть, здесь не так плохо, хоть и еда довольно простая, да и нельзя проводить время так, как тебе хочется. Но и в Лихости я был чужим. Кому-то могут казаться крутыми эти вечные игры со смертью, но только не мне. Хотелось чего-то более спокойного, что ли.       — Мог бы выбрать Товарищество, — предлагаю я. — Там спокойнее, чем в Лихости, но не так, уж извини, скучно, как в Альтруизме.       Айзек хмыкает. Поворачивает голову в мою сторону: его голубые глаза слегка прищурены, словно пытаются заглянуть мне в голову.       — Я хотел. Правда, хотел. Не помню, почему засомневался и выбрал Альтруизм, но, должно быть, у меня была на это веская причина.       — Я всегда думала, что ты окажешься тем, кто не предаст свою фракцию. Ты был спокойным, но ты был лихачом. Я видела, как ты с лёгкостью кошки запрыгивал в поезд.       — Я выглядел как лихач, но я не чувствовал себя таковым.       Я с пониманием киваю, а затем задумываюсь, в какого именно Айзека была влюблена: в Айзека-лихача или Айзека, который, как и я, не был до конца уверен, к какой именно фракции принадлежит?       — А ты?       — Мм?       — Ты почему выбрала Лихость?       «В какой-то степени из-за тебя. В какой-то степени в дань прошлому моего отца. В какой-то степени из-за того, что мне нравится аура опасности», — вот что практически срывается с моего языка. Но вместо этого я говорю:       — Мне показалось, что там я смогу найти дом, — отчасти, и это правда.       — Ну и? — интересуется Айзек. Его глаза горят неподдельным интересом. — Нашла?       — Наоборот. Я поняла, что дом — это не место. Дом — это человек.       Больше мы не произносим ни слова. Каждый погружается в свои мысли о прошлом, настоящем и будущем, которого у кого-то из нас может и не быть. Теперь всё зависит только от того, успеем ли мы, и от того, насколько умным на самом деле является Эрик.       Супермаркет Безжалостности, в прошлом обычный торговый супермаркет — это большое бетонное здание, расположенное рядом с тем, что когда-то было рекой. Мы сбавляем шаг, подходя к его входу. Вокруг нас повсюду снуют люди в чёрно-белых одеждах, но они едва ли обращают на нас внимание, и лишь взгляды некоторых пронзают меня, словно тысячи иголок. Их глаза искрятся жадностью до правды. Они хотят знать, почему я здесь. Почему мы здесь.       Входные двери стеклянные, и я вижу в них наши отражения. Хвост, в который я собрала волосы ещё в Яме, сейчас сбился на одну сторону и выглядит слишком неряшливо даже для меня, но мне всё равно. Единственное, что я отмечаю — пистолета за свитером не видно. Ну и прекрасно.       Мы входим в здание. Вестибюль просторный и хорошо освещён. Мне нравится пол из чёрного мрамора и выложенный на нём белыми плитками символ Правдолюбия — наклонные весы. Здесь правдолюбов меньше, чем на улице. В основном, они стоят группами и о чём-то очень громко и бурно спорят. Мне нужно найти Джека Кана, и я хочу попросить кого-нибудь о помощи, но не успеваю — меня опережает высокая и слишком худая женщина с короткими рыжими волосами и губами, подведёнными красной помадой. На ней чёрный пиджак и белые прямые брюки. Она хватает меня за кисть и заставляет остановиться.       — Что вам здесь нужно? — интересуется она напористо, но не грубо. Как только наши взгляды пересекаются, она тут же выпускает мою руку.       Абигейл теряется, хоть и явно старше её по возрасту. Я беру слово как самая бесстрашная.       — Нам нужно попасть к Джеку Кану.       — Зачем? — рыжая прищуривается.       — Вопрос касается вашей безопасности как фракции и безопасности всего Чикаго.       Рыжая кивает, будто бы не сомневается ни в едином моём слове, хотя её взгляд продолжает бегать по моему лицу.       — Джек Кан сейчас очень занят, вам придётся прийти позже, — спокойно отвечает она и кладёт руку мне на плечо.       Зря. Я итак сомневаюсь в действенности нашего плана, а сейчас эта рыжая правдолюбка пытается сказать мне, что стоит ещё немного подождать. Я хватаю её за предплечье, ловко выворачиваю руку и заламываю ей за спину. Все без исключения правдолюбы замирают, но никто не приходит рыжей на помощь. Единственный парень, который вроде как осмеливается дёрнуться, тут же встречается взглядом с суровым лицом Айзека.       — Я сказала, что мне нужно попасть к Джеку Кану. Это очень важно, — повторяю я и не узнаю свой голос. Он принадлежит не мне, а настоящему бесстрашному лихачу. — Вы можете видеть, что я не вру, вы же, блин, правдолюбы!       Выпускаю руку рыжей и позволяю ей выпрямиться. Она прижимает кисть к груди, в её глазах стоят слёзы. Мне нужно бы извиниться, но я лишь поджимаю губы.       — Я отведу вас к мистеру Кану, — подаёт голос мужчина в белом костюме с чёрными вставками по силуэту. Его лоб пересечён глубокими морщинами, хотя на вид ему не больше тридцати пяти. Он запускает пальцы себе в волосы и проводит по ним, — если вы обещаете сохранять спокойствие.       Я согласно киваю. Мужчина машет рукой в сторону лифтов, я иду за ним, за мной — Айзек и Абигейл. Так мы поднимаемся на третий этаж, где мужчина проводит нас в небольшую комнату с белым мраморным полом и велит сесть на скамейки. Кроме них здесь нет мебели, и я провожу параллель с комнатой предварительного заключения для тех, кто может причинить другим неприятности.       — Меня зовут Лу, — представляется мужчина.       Он не садится. Встаёт напротив нас в расслабленной позе. Лу не боится нас — я вижу это по его спокойному лицу.       — Джессика, — представляюсь я, — Айзек и Абигейл, — представляю других. Выпрямляю спину, чтобы пистолет не давил на живот, а сама готовлюсь к тому, что он захочет обыскать нас.       — Я знаю, что у тебя есть оружие, — говорит Лу. — Но я не буду его у тебя забирать, при условии, что ты пообещаешь им не пользоваться.       — Я не даю обещаний, — отвечаю я.       — Но я вижу, что ты с ним согласна, — подмечает Лу.       Мне нравится этот мужчина. Он потирает лоб ребром ладони, а затем снова касается своих волос. Они у него чуть выше плеч, каштановые и блестящие.       — Что ты имела в виду, когда говорила о вопросе безопасности?       — Это допрос? — подаёт голос Айзек.       Он сидит рядом, и я кладу руку ему на коленку, но лишь буквально на мгновение. Мы в чужой фракции, и сейчас нам стоит вести себя так, как диктуют нам цвета наших одежд.       — Для альтруиста ты слишком дерзок, — тут же произносит Лу с ухмылкой. — Но твоя уверенность не наиграна. Ты ведь совсем недавно оставил свою старую фракцию, да? Ты был лихачом?       Сколько времени у Лу заняло на то, чтобы раскусить Айзека? Десять секунд? Меньше? Надеюсь, так же быстро Джек Кан поймёт, что я не вру, после того, как мне выдастся возможность всё ему рассказать.       — Ваша фракция в опасности, — говорю я, не давая Айзеку возможности ответить. — Я пришла сюда, чтобы помочь.       Лу хочет что-то сказать, но не успевает: двери в комнату распахиваются, и на пороге появляется Джек Кан. Он довольно симпатичный, с раскосыми глазами, короткими чёрными волосами и высокими скулами. Я цепляюсь за края скамейки. Сейчас мне выпадет один единственный шанс на то, чтобы найти союзников. А иначе получиться нажить врагов.       — У вас должны быть довольно веские причины для того, чтобы вламываться сюда без предупреждения и бить мою помощницу, — говорит он, и внутри меня всё холодеет.       Отличное начало, Джессика. Браво.       — Кажется, у них что-то действительно стоящее, — говорит Лу.       Джек бросает на него быстрый взгляд, такой, каким не удостаивают даже бездомную собаку, и мне вдруг становится до странности обидно за Лу.       — Что ж, я готов вас выслушать. Но если то, что вы планируете сказать, не покажется мне правдой, вас придётся допросить с применением сыворотки.       Я качаю головой. У меня нет времени на подобные глупости.       — Нынешние лидеры Лихости и Джанин Метьюс задумали уничтожить вашу фракцию как самую ненужную, а остальные подчинить себе и объединить в коммуну, — с места в карьер шагаю я.       На лице Джека не дёргается ни один мускул. Это хорошо или плохо? Лу переводит взгляд с меня на своего лидера. Айзек рядом постукивает себя по коленке.       — Ты не врёшь, — констатирует Джек, и я выдыхаю. — Но это не мешает мне сказать, что ты несёшь полный бред. С чего бы это Джанин думать, что наша фракция не нужна обществу? Мы поддерживаем справедливость в городе!       Его возмутило это, а не то, что его планируют убить? Я закатываю глаза.       — Подумайте лучше о том, что, если вашу фракцию уничтожат — некому будет «обеспечивать справедливость». — Я делаю кавычки пальцами, и, возможно, это ошибка, но я настолько зла на то, что меня слушают, но не слышат, что едва ли контролирую собственные движения.       — Твоё имя? — спрашивает Джек.       — Джессика. Пятый лидер Лихости.       Я выбираю новую тактику — сразу выдаю чуть больше правды, чем надо, чтобы окончательно избежать допроса.       — Ты пришла, чтобы предупредить или попросить встать на свою сторону?       — Я пришла, потому что мне не всё равно на жизни других людей. Я пришла, потому что хочу защитить свою семью от того, чтобы стать убийцами или быть убитыми.       Джек Кан смотрит на меня, не отрываясь, и я отвечаю ему тем же. Если это такая игра — кто дольше сможет удержать зрительный контакт, то я не хочу проиграть. Пусть он думает, что моя душа открыта, и мне нечего терять. Пусть он думает, что я сама верю в свою правду.       — Что ты хочешь от нас?       — Я хочу, чтобы вы бежали со мной. Каждый человек из Правдолюбия должен покинуть Супермаркет Безжалостности до завтрашней ночи. Осталось два дня до Инициации лихачей, после неё Эрик, Макс и другие уйдут в наступление. Они завербуют каждого лихача, который выбрал другую фракцию, и заставят его убивать.       — Но нас больше. Мы сможем дать отпор, если понадобится, — не унимается Джек.       Я сдерживаюсь от того, чтобы не засмеяться.       — У них оружие. А ещё сыворотка парализации, изобретённая эрудитами.       Скамейка скрипит, когда Айзек встаёт с места.       — Сыворотка парализации? Почему ты мне ничего не сказала?       Я поднимаю руку вверх, прося его замолчать.       — Поймите, Джек, они не остановятся ни перед чем, чтобы выполнить то, что задумали, — тихо говорю я. — Это чудо, что они дали нам отсрочку.       Действительно — чудо. То, что они до сих пор не поняли, что я ушла, то, что они ждут Инициации, прежде чем приступить к выполнению своего плана, то, что никто, кроме пары человек, всё ещё не знает о его существовании — чудо. Неужели, Джанин Метьюс настолько глупа и эгоистична, что даже не попыталась найти себе союзников среди других лидеров? Неужели, она не приходила к Маркусу? Моему отцу? Джеку Кану? Даже если она хочет подчинить их себе, ей стоило бы задуматься о том, что с помощью кого-то кроме юнца из Лихости план по захвату города провернуть будет намного проще.       И тут до меня доходит. Мне хватает пары секунд, чтобы вскочить с места, вытащить пистолет из-за пояса и навести его на Джека Кана. Он поверил мне слишком быстро даже для того, кто отличает ложь от правды с лёгкостью профессионала. Он слишком спокоен. Лу, который узнал всё вместе с ним, немного нервничает и всё время тормошит свои волосы, но Джек… Его лицо непроницаемо, как будто он уже всё давно знает.       — Что ты себе позволяешь? — голос Джека всё такой же ровный.       — Вы знали. Вы всё знали, — шепчу я.       Джек хмурит брови и выводит руки вперёд ладонями в успокаивающем жесте.       — Положи пистолет, — требует он.       — Джессика? — зовёт Айзек. — Что ты делаешь?       — Он знает о планах Эрика и Джанин, а иначе зачем ему быть таким спокойным? Я сказала ему, что его фракция в шаге от смерти, а он и бровью не повёл! Айзек, ты не позвал Маркуса, потому что не был уверен, что ему можно доверять, хотя он и является главным в вашей фракции. Но именно потому, что он главный — ему и нельзя доверять. Ты поступил правильно, а вот я сплоховала — повела вас к предавшему свою семью ещё до начала войны.       Джек опускает руки по швам, я снимаю пистолет с предохранителя.       — Джессика, — слышу я шёпот Абигейл.       — Лу, вы правдолюб. Скажите мне, права ли я.       Я прошу слишком многого — пойти против своего лидера. Однако, Лу отвечает:       — Ты права.       Его голос гремит одновременно с тем, как я спуская курок, и пуля пронзает плечо Джека Кана. Абигейл громко вскрикивает. Айзек достаёт свой пистолет. Джек прижимает ладонь к ране, из которой толчками идёт кровь, и тихо стонет, но никто не приходит ему на помощь. Никто, кроме Абигейл, разумеется. Она помогает ему снова подняться на ноги и поддерживает его в равновесии.       — Веди нас в свой кабинет, живо, — командую я. — У тебя должно быть хоть что-то: схемы, планы, карты, явки, пароли — что угодно.       — У меня ничего нет, — хрипит Джек. — Ничего.       Нет, я не могла ошибиться … Не могла.       — Ты мне врёшь.       — Ты подстрелила меня. Какой мне смысл? Джанин лишь предупредила, что нужно будет бежать. Она сказала: будут жертвы, но это лишь небольшая плата за настоящий мир, который она и лидеры Лихости планируют воссоздать из праха старого. Она сказала, что мы, правдолюбы, находимся в уязвимом положении, и если я хочу сохранить жизни хотя бы некоторым, то должен слушаться.       Он сдался ещё до того, как война была объявлена. Горечь подступает к горлу и не даёт мне сглотнуть.       — Продолжай, — сипло требую я.       — Она сказала, что пока система небезупречна, в ней нет смысла, но они нашли путь к её улучшению, и я должен им в этом помочь. Я согласился. Ты не можешь обвинять меня в желании улучшить родной город во имя справедливости к тем, кто этого заслуживает, — Джек переводит дыхание, беря паузу, а затем продолжает: — Ты не смеешь обвинять меня в желании остаться в живых.       — Смею. И могу. Ты трус! — фыркаю я, задыхаясь от возмущения.       — Они убьют тебя, если узнают, что ты собираешь сопротивление, — произносит Джек.       — Пусть сначала поймают.       — С сывороткой парализации это будет не так уж и сложно.       — У меня есть ещё время, — качаю головой я.       Джек почти что падает, если бы не Абигейл. Её серая кофта справа пропитана его кровью.       — Ты действительно была права. Но вот в одном ошиблась … — он громко кашляет, прежде чем продолжить: — Времени у тебя нет.       Раздаётся взрыв, раскачивающий пол и стены. Со всех сторон мрамор даёт трещину. Айзек успевает схватить меня за свитер, когда я чуть не падаю, теряя равновесие.