Стрелок

      Когда он уже наиграется?       Холодный металлический пол, низкая температура воздуха и ни единой вещи на дрожащем от вожделения теле. Я снова в его лаборатории, стою на коленях с поднятыми вверх руками, закованными в наручники. Цепи от оков тянутся к самому потолку и крепко держатся на кольце, что появилось возле яркой лампы дневного света совсем недавно. Я не могу опустить руки, и пальцы уже немеют из-за слабой циркуляции крови в кистях. Звон железных звеньев тонет в пульсирующем шуме у висков.       Ноги тоже затекли. Они закованы в распорки. Металлический стержень пристегнут к кожаным жгутам под коленями, и я не могу свести их вместе. Я не могу даже подняться, ведь ремни обхватывают и бедра тоже. Но самое неприятное… Круглый кляп во рту и повязка на глазах.       Не вижу, где он. Не могу определить на слух: задыхаюсь от возбуждения и игл, вонзенных в мое тело – на груди, спине, животе. Они держат на своих металлических кончиках мои нервные окончания, заставляя меня беспомощно хрипеть в кляп: ожидание и удовольствие почти невыносимы. И хорошо, и больно. И приятно, и мучительно. Не могу понять, чего хочется больше – кончить немедленно или позволить этому мерзавцу вдоволь налюбоваться моими страданиями. Кляп не дает сглотнуть, и я морщусь, чувствуя, как слюна стекает с уголка губ к подбородку, а оттуда – вниз по шее, к самым ключицам. Я так долго скован им… никогда бы не подумал, что в моем рту столько жидкости! Разве это не отвратительно, Матсумото? Вид текущей слюны, все никак не кончающейся? Тебе нравится? Моя беспомощность… Тебе нравится, я знаю. Видеть сильнейшего наемника Севера в столь унизительном положении, слабым, жалким и жаждущим разрядки… тебе от этого крышу рвет, чертов извращенец.       - Никогда не устану любоваться тобой.       Его пальцы касаются черной повязки на моих глазах. Кожаная снаружи и мягкая внутри, она не пропускает ни единого лучика света. Я чувствую, как его узкие ладони прижимаются к моим щекам, а большие пальцы принимаются медленно оглаживать мои веки. Какое оно… выражение твоего лица сейчас, мой возлюбленный садист?       - Прекрасен… - жаркое дыхание касается моей скулы, и я судорожно втягиваю в грудь большую порцию кислорода: теплый язык хирурга медленно, словно смакуя, принимается собирать пролившуюся изо рта слюну с моей кожи. Она уже остыла. Смешалась с потом, покрывшим каждый дюйм моего тела. Я весь мокрый и липкий, но этому мальчишке нужно именно это. Запах моего тела будит в нем неразбавленную ничем похоть – так жадно он дышит мной, не скрывая своего увлечения. Я, изрядно потрепанный им, не могу больше терпеть эту пытку.       Со слепой надеждой я подаюсь навстречу его лицу и утыкаюсь носом в висок. Он лишил меня возможности говорить, и это единственный способ попросить его о помощи. Словно какая-то безмолвная дворняга, я трусь носом о его щеку, вымаливая снисхождения.       - Еще рано, - тихо смеется он, поддевая пальцами кольцо в кожаном ошейнике, конечно же, надетом на мою шею. Он тянет его на себя, заставляя меня наклониться, насколько позволяют оковы на руках. – Я только начал. Рейта, твоя выдержка слабнет. Прошло от силы минут двадцать.       Всего двадцать?! Ты шутишь. Мой член, стянутый кожаной уздечкой, ноет так, словно ждет твоего внимания уже целый час. И разве это не твоя вина? Что мое терпение с каждым разом становится все короче? Ты сокращаешь мое время. Количеством иголок в коже. Числом прикосновений, поцелуев и будоражащих воображение слов. Я не всесилен, мое тело становится все чувствительней из раза в раз. Раньше я не обратил бы никакого внимания на твое прикосновение к своей шее, а теперь, стоит тебе дотронуться до нее, будто невзначай, у меня колени подгибаются. Я действительно стал твоей марионеткой. Я сам согласился ею стать. Отдавая полный отчет своим действиям, я пошел на «сделку» с самим собой, чтобы заполучить тебя всецело в свое пользование. Отдавая тебе свое тело на растерзание, я надеялся владеть тобой полностью. Хотел, чтобы ты был только моим.       Я получил, чего желал. Я знаю, вижу, чувствую – кроме меня у тебя нет никого и ничего. Даже Ясуо не сможет встать между нами, уже нет. Ты мой, ты с охотой признаешь это. Не смотришь ни на кого больше. Не хочешь никого другого. Отдал мне всего себя без оглядки и условий. И за то, чтобы все оставалось так же, как сейчас, я готов платить и выдержкой, и телом, и нервами. Преврати меня в игольницу, если хочешь. От кончиков пальцев на ногах до самой макушки. Покрой мое тело шрамами от скальпеля. Накачай его любой дрянью, созданной тобой же, только… оставайся моим.       Это слепое обожание? Или чувство собственника? Похоть или любовь, такая несвойственная нам, но такая пылкая… чистая. Жадная. Мне всегда так мало тебя. Когда мы устанем друг от друга? Сколько еще пройдет времени, когда влюбленность перерастет в привычку, а привычка выльется в быт? Мы охладеем друг к другу, столкнувшись с однообразием? Я… не хочу этого. Хочу сходить с ума от тебя до конца своих дней. Не привыкай ко мне… Таканори. Обещай, что не привыкнешь. А уж я найду способ, как развлечь тебя.       - Не дергайся. Иначе порвешь кожу.       Ах, да. Я не говорил? Ремешки, стягивающие мошонку, пристегнуты цепочкой к зажимам на сосках. И, черт возьми… даже это приносит удовольствие, хотя и раздражает меня до зуда под кожей. Раньше он не баловался ничем подобным. Непривычно и оттого – так неудобно. Изобретательный сукин сын.       - Злишься? – мягкие алые губы накрывают один из зажимов, а кончик острого на выражения языка бессовестно касается сдавленного соска. – Я разозлил тебя уже дважды за день… Но разве не хорошо?       Его зубы смыкаются на цепочке и легко дергают ее на себя. От этого страдает и сосок, и член, истекающий желанием так же обильно, как и капающая с подбородка слюна. Я давлюсь воздухом и хрипло мычу в ответ на грубость, но… стон вовсе не выходит угрожающим.       - Видишь? Это приятно.       Матсумото снова смеется и вынимает из моего тела несколько игл. В черноте повязки тут же вспыхивают разноцветные круги. Они приносят с собой головокружение и бросают меня в жар от резко нахлынувших на тело ощущений.       Он сделал это, чтобы отвлечь меня.       - Совсем ручной… Акира.       Нет. Не трогай. Даже не думай…       - Мфх… - дергаю головой в отказе, но разве я могу сопротивляться сейчас?       - Не упрямься, - его голос становится тверже. Прежняя ласка сменяется на приказной тон, лишая меня воли. – И не зажимайся так сильно. Я не хочу причинять тебе боль.       Добавляет уже мягче, но я все равно не могу расслабиться, чувствуя проникновение в свое тело инородного предмета. Он совершенно… лишен инстинкта самосохранения!       - Отомстишь завтра. Идет?       Погруженная внутрь вибрация ударяет по простате, встряхивая всего меня, и я запрокидываю назад голову в несдержанном всхлипе. Сам виноват. Сам когда-то разрешил. Что уж теперь жаловаться?       - Есть ли еще места, к которым я не прикасался, Акира? Кажется, я знаю каждую клеточку твоего порочного тела, - Таканори принимается зацеловывать мою шею и горло, пока я бессильно бьюсь в своих оковах, наполняя лабораторию дребезжанием цепей. Я больше не могу удержать свое тело на месте. – А ведь не так уж и давно я и вовсе ничего не знал о тебе.       Он любит поговорить во время своих «сеансов». Это так глупо, комментировать что-то очевидное… но мне необходимо слышать его голос. Даже если он будет нести полный бред, звуки его голоса нужны мне. Особенно сейчас, когда ни говорить, ни видеть я не могу. Мной владеют лишь два органа чувств: слух и осязание. И они работают на полную катушку, компенсируя отсутствие других, не менее важных рецепторов. Обоняние включается с помехами, будто вышедший из строя радиоприемник: я чувствую его запах, лишь когда он прижимается ко мне так, как сейчас, очерчивая языком дрожащий кадык и прихватывая его зубами. Сейчас Матсумото – мой единственный ориентир и опора. Если он замолчит, оставит меня одного, я потеряюсь между небом и землей. Вестибулярный аппарат вышел из строя еще с момента первого касания ко мне. Такое чувство, будто я попал в воронку. Или падаю куда-то в пропасть, слишком глубокую, потому что полет все никак не закончится, а я – все никак не разобьюсь о жестокость своего несменного любовника. Даже немного подташнивает… но удовольствие перекрывает все.       - Я уберу это.       Тонкие пальцы ловко вытягивают оставшиеся иглы из кожи. И с каждой вынутой иглой полет в никуда становится все опаснее. Будто набирая скорость и обороты, меня бросает из стороны в сторону. Матсумото заставляет меня ощущать себя ничтожной букашкой под микроскопом. Я на пределе.       Но вот последняя игла отправляется в лоток для хирургических инструментов, и я бессильно роняю голову вниз, коснувшись лбом чужого плеча.       - Больно? – шепчут на ухо улыбающиеся губы обманчиво-красиво. Прохладная ладонь находит окаменевший член и без ласки обхватывает ствол. Я крупно вздрагиваю, заскулив. – Ты вытворяешь со мной вещи и похуже. Что еще ты не опробовал на мне? У тебя осталась хотя бы парочка идей? Акира, не тебе сейчас жаловаться.       Сквозь плотную завесу наслаждения пробивается крохотная вспышка гнева, и я грубо толкаю любовника головой в плечо. Какой же ты все-таки ублюдок, Таканори.       - Хорошо… прости. Я сказал лишнего, - тут же спохватившись, хирург касается губами моих раскрытых из-за кляпа губ. – Ты ведь знаешь, как я люблю тебя. И как мне нравится твоя извращенная фантазия. Иначе я бы давно порвал с тобой, разве нет?       Вместо ответа из горла рвется кашляющий звук – тонкая рука хирурга принимается с нажимом ласкать пульсирующий член, даря лишь иллюзию облегчения, но полностью завладевая моим вниманием. Привык ли я к этому подвешенному состоянию? До появления в моей постели Матсумото у меня никогда не было такого секса. Глубокого, полностью захватывающего, погружающего в вакуум. Я никогда прежде не терял чувство ориентира. И уж тем более не забывал о ходе времени и обстановке. Но с ним я становлюсь абсолютно беспомощным. Инстинкты охотника, навыки убийцы, седьмое чувство и чутье зверя – исчезают, пропадают, словно их и не было. Словно я не учился много лет у русского солдата выдержке и самоконтролю. Он возвращает меня на исходную точку, в начало пути моего становления как киллера, так и мужчины.       Я больше не чувствую ни рук, ни ног.       - Акира. Эй, Акира!       Только наслаждение. И тепло его тела. И этого вполне достаточно.       - Малыш, тебе нужно очнуться. Кажется, на этот раз я перестарался.       Я отчаянно толкаюсь навстречу его ладони, чтобы остановить мужчину, намеревающегося прекратить ласки.       - О… так ты, все же, в сознании? Какое облегчение. Закончим?       Я быстро киваю, дыша шумно и рвано, так часто, что легкие обжигает кислородом. Они раздуваются и давят на ребра, создавая чувство тяжести в груди, но если я не кончу прямо сейчас…       - Ты умница, Акира. Отдохни немного.       Таканори.       Единственное слово в момент разрядки – и пустота. Я без сил повисаю на цепях, силясь хоть немного отдышаться. Хирург быстро поднимается на ноги, отходит к хирургическому столу, задержавшись возле него на пару секунд, а после спешит освободить меня от оков. Растянутые мышцы совсем не слушаются команд воспаленного мозга. Именно поэтому, как только Матсумото расстегивает наручники на моих запястьях, я тяжело падаю в его объятия, не способный вернуть себе равновесие. Скоро к конечностям вернется чувствительность – самое неприятное из ощущений, а пока я просто могу полежать на его коленях, слушая, как он избавляет меня от всех этих кожаных ремней и игрушек.       - Как ты себя чувствуешь?       На мое тело падает мягкое пуховое одеяло. Таканори успокаивающе гладит меня по волосам, уложив мою голову на свои бедра.       - Кажется… удовольствие стало слишком сильным для моего организма. Меня немного мутит. Когда слишком хорошо, становится не по себе.       - Я учту. Это мой первый провал, так что прости.       - Я не сказал, что было плохо, - улыбаюсь я, потянувшись к повязке на глазах – единственной вещи, от которой Таканори не избавил меня.       - Не трогай пока. Свет слишком яркий.       Он накрывает ладонью повязку, и я чувствую веками тепло его обычно холодной руки.       - Будет больно глазам, если не привыкнуть. Но было не плохо? – с какой-то детской наивностью спрашивает Матсумото, заставляя меня рассмеяться в ответ.       - Прекрати, - я на ощупь целую его в живот, скрытый тканью белой рубашки, и обнимаю за талию обеими руками. – Просто раньше такого не было. Мне нужно привыкнуть. Ведь к иглам я привык, хотя и ненавижу делать прививки и уколы. Терпеть не могу шприцы.       - Ты преодолел свою неприязнь к иголкам ради меня? Это делает меня счастливым. Я знал, что ты на дух их не переносишь, и все равно заставил тебя проходить через это вновь и вновь.       - Зато я трахнул тебя, - беззаботно бросаю я в его живот, усмехнувшись. – Я говорил тебе, что трахну тебя, помнишь? Я выиграл.       - В то время ты был невыносим! Твои домогательства выводили меня из себя! – шипит хирург, легонько дернув меня за волосы. – Ты балбес бесцеремонный! И шагу не давал мне ступить, не поддев! Подумать только, ты был самым ужасным мужчиной полгода назад! Я клялся, что лучше умру, но никогда не подставлю тебе свою задницу! Ты был отвратителен. И совсем не сексуален. Меня от тебя воротило.       Я смеюсь уже в голос, вжавшись лицом в его пресс. Каждая его возмущенная фраза заставляет меня надрывать живот – кто бы мог подумать, что все кончится этим? Не зарекайся – вот уж точно!       - Я даже представить не мог, какой ты на самом деле горячий, Акира. Знал бы, что буду без ума от тебя, раньше – давно бы напоил тебя сывороткой правды.       - Всему свое время.       - Не умничай, тебе не идет.       - Таканори.       - Ммм? – тянет лениво хирург, убирая челку с моего лица.       - Мне в щеку упирается твой член. Пойдем в спальню?       - Сегодня я пас, - хмыкает мужчина, заставляя меня удивленно поднять голову. – В наказание за то, что разозлил тебя трижды за день.       - Но…       - Порой ожидание приятнее процесса, - Таканори заключает мое лицо в свои ладони и прижимается губами к моему глазу через повязку. – Я приглушу свет. Пойдем в спальню. Я устал.

***

      Я проснулся в капкане чужих рук.       Аой обнимал меня так крепко, что я едва мог дышать. Одна его рука ладонью покоилась на моей макушке, вторая обвивала плечи и торс, из-за чего я не мог пошевелиться – мои руки оказались зажаты между моей и его грудью. Упавшая на лицо челка нервно колыхалась от теплого дыхания киллера: Аой утыкался носом в мой лоб. Я же, открыв глаза, напоролся взглядом на его ключицы. Завершением картины стало нагло протолкнутое между моих ног колено, из-за чего я плотно вжимался пахом в его бедро.       Нет, я и раньше просыпался в его объятиях, но он никогда еще не держал меня с такой силой. Сам Широяма мирно спал, и я подумал о том, как же велик должен быть контроль над собственным телом, если он может отдохнуть даже так, оставив мышцы в напряжении. Разве тело не должно обмякать во время отдыха? Это что-то, вроде концентрации?       - Аой…       Хрипло позвал я, чуть поднимая голову к его заспанному лицу. Даже такой, с опухшими губами, малозаметными мешками под глазами и склеенными ресницами он оставался до зависти красив. Так нечестно. Ублюдки, вроде него, не должны иметь такой внешности.       - Аой. Проснись. Уже утро.       Время суток… удивило меня. Вчера мы прилетели в Японию часов в одиннадцать утра. Я ушел в спальню около двух. Не может быть, чтобы я проспал почти сутки.       - Помолчи, выспался только ты.       Аой нехотя открывает глаза, встречаясь со мной взглядом. Из-за того, что он обнимал меня, наши лица были так близко друг к другу, что касались носами. Но даже так я разглядел недовольство в сонных мутных радужках напротив.       - Не елозь. Прогонишь сон.       - Хотя бы ослабь хватку, - шепчу тихо, видя, как тяжелые веки убийцы вновь ползут вниз.       - И ты будешь хорошим мальчиком?       - Что? - не понял я.       - Заткнись и проваливай.       Аой отпускает меня и перекатывается на другой бок, повернувшись ко мне спиной. Я возмущенно фыркаю, но все же следую его приказу: осторожно выбравшись из-под одеяла и прокравшись к шкафу, я натягиваю на себя первые попавшиеся вещи - футболку черного цвета с логотипом любимой рок-группы девяностых годов и белые джинсы. Носки и кроссовки я надеваю уже за пределами спальни, в коридоре, решив, что душ я приму в летнем доме у Ренара и Хантера. Злить с утра дикого кота - не лучшее решение. Аой, как чертова пантера, набросится на меня без зазрения совести и загрызет прямо в душевой кабине. Он, вообще, всегда просыпается в ужасном настроении, если его будят.       - И это после того, как он вел себя в Париже, - бурчу себе под нос, сбегая вниз по ступенькам. - Кажется, он пришел в норму.       Я вздыхаю, оказавшись в холле, и оглядываюсь в поисках прислуги. Время раннее, но дом уже сверкает чистотой - Аой хорошо выдрессировал своих работников. А это значит, что большая часть людей находится в другом крыле или работает в саду.       - Черт с ним, - я сам заглядываю в раздевалку, находящуюся чуть дальше от дверей в столовую, и забираю оттуда свою куртку. Не искать же мне Кейси только ради того, чтобы она подала мне верхнюю одежду!       Сад встретил меня колючим зимним ветром. Он поднимал снежинки с небольших сугробов по бокам от дорожек и бросал их в лицо, заставляя щуриться и прикрывать глаза рукой. Я быстро зашагал в сторону летнего дома, кутаясь в куртку и проклиная не в меру неприветливую погоду. Сейчас мне нужно было переговорить с бывшим южным псом. Ведь только Хантер мог рассказать мне то, чего не знал даже Широяма Юу...       - Доброе утро! - распахнув входные двери, крикнул я. Ко мне навстречу тут же выплыл сонный Татсуро, немного помятый, но уже побывавший в ванной комнате - его мокрые волосы, накрывшие обнаженную грудь и спину, вились сами собой, не перенося влагу. Сам наемник был в одних лишь черных брюках, даже не застегнутых.       - Йо, Кроха. Ты рано.       - Выспались? - отряхнув меховой капюшон от снега, я вешаю куртку на крючок в прихожей. - Сакурай проснулся?       - Давно на ногах. Встал ни свет ни заря, чтобы собрать для тебя всю необходимую информацию, касающуюся любовника Сенпая.       - Правда? - удивленно переспрашиваю, проходя в гостиную. - Он читает мои мысли.       Татсуро с усмешкой пожимает плечами.       - Там целая стопка распечаток. Изучать и изучать.       - Отлично, - киваю, переступая порог гостиной. - Доброе утро, Хантер.       - Доброе утро, господин. Как спалось? - сидящий на диване с ноутбуком мужчина поднимается мне навстречу.       - Я выспался. Татсуро сказал, у тебя есть, что мне показать.       - Все так, - Охотник жестом просит меня присесть в кресло. - Ренар, не сделаешь нам кофе?       - Я, что, прислуга? - возмущается Лис, сложив руки на груди.       - Ты подчиненный Урухи-сама. Так почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное?       - Намекаешь, что я ни на что не годен? - скалится шатен, вставая в позу. - Дескать, ты работал все утро во благо господина, а я харю давил?       - Но ведь это правда.       - Ах, ты...       - Сделай нам кофе, - перебивает Сакурай в приказном тоне и бросает на любовника непреклонный строгий взгляд. Даже у меня мурашки по спине пробежали от столь грозного жеста.       - Ладно, ладно! Дворняга облезлая... - Лис цыкает, но послушно уходит в кухню, бормоча себе под нос что-то нецензурное. Я же, коротко хохотнув, обращаю все свое внимание на Атсуши.       - Расскажешь самое интересное? - спрашиваю я, пододвигая к себе стопку бумаг.       - Сенпай родился и вырос в богатой семье, - начинает наемник, закуривая с моего разрешения и откидываясь на спинку дивана. - Мать его была женщиной гулящей. Несмотря на статус и положение мужа, она почти не жила дома. Прыгала из койки в койку, соря деньгами направо и налево. Но ее супруга не беспокоило такое положение вещей. Все потому, что брак этот был по расчету - мать Сенпая была иностранкой, а ее семья владела звукозаписывающей компанией, которая не только славилась громкими именами звезд музыкальной индустрии, но и баснословной прибылью с продаж и концертов. Семья жениха же могла похвастаться только громким именем и историей своего рода, так что можно сказать, что Даниэлла спасла своего избранника от бедности, получив при этом признание и уважение среди японской аристократии. К тому же, отец Сенпая... в общем, он был не биологическим отцом мальчика. От того он не любил ребенка, нагулянного на стороне. Но эта нелюбовь вылилась в самой омерзительной форме спустя несколько лет брака. Причиной стала необычная внешность ребенка - золотистые светлые волосы, голубые глаза и мягкие черты лица - все это породило нездоровый интерес к нему отчима. Таким образом, вновь и вновь оставаясь с ребенком один на один в пустом доме, Касуми был вынужден наблюдать его взросление. Даниэлла продолжала гулять, порой неделями не возвращаясь в семью, а ее сын с каждым годом становился все краше, будя в отчиме похоть и жажду мести ветреной супруге. Так в свой десятый день рождения Сенпай впервые узнал о влечении отчима к нему. Сначала Касуми довольствовался малым: заставлял ребенка раздеваться перед ним и принимать позы сексуального характера, лишь трогая нескладного тело пасынка и мастурбируя на его глазах. А вот вступил он в сексуальную связь с ребенком, когда Сенпаю исполнилось тринадцать. И с тех пор заставлял мальчика спать с ним, шантажируя школьника провокационными фотографиями, которые любил делать во время своих игр. Когда же Сенпай достиг восемнадцати лет, он сбежал из дома. Долго скитаться по улицам не пришлось - его взял под крыло один из головорезов Юга. А после мальчик вошел в клан, как полноценный член семьи. И первое, что он сделал, чтобы доказать свою решимость кумите - убил и зверски растерзал тело своего отчима-извращенца. С этого момента и начался его путь к признанию. Из-за детской травмы его психика изрядно пострадала. Отпечаток остался и сейчас, и чтобы как-то отвлечься от дурных воспоминаний, Сенпай стал окружать себя любовницами. На данный момент он имеет славу бабника, меняющего своих партнерш, как перчатки. Но пять лет назад, на его беду, он встретил юношу, семья которого погрязла в долгах. В то время Такашима-сама стал рассматривать меня, как своего наследника, но я, будучи предан Сенпаю, как "правой руке" кумите, продолжал мотаться с ним на задания. На моих глазах та несчастная семья была жестоко казнена, так как больше не могла платить по счетам. Лишь тот юноша, Сакамото, получил снисхождение. Почему - я не знаю. Возможно, Сенпай влюбился в него, только увидев. И потому прострелил ему грудь так, чтобы парня смогли спасти вызванные на помощь врачи. Он сам же и вызвал скорую, в тайне ото всех. Он рассказал мне об этом позже, хотя я и сам видел, что рана не была смертельной. Сакамото был отправлен в центральную токийскую больницу, из которой я забрал его уже спустя неделю. Я перевез юношу в бордель, которым владел Сенпай, и устроил его в одной из комнат для персонала. Сам Сенпай обвинил во всем Северный клан - наши лица в момент казни были скрыты масками, и потому Сакамото не узнал убийцу своей семьи. Впоследствии он влюбился в своего "спасителя", ведь Сенпай выступил в роли ангела-хранителя юноши. Оставшись чистеньким, он помог ему встать на ноги. Баловал избранника дорогими подарками, ухаживал за ним. Ни с одной женщиной он не вел себя так нежно и галантно, как с этим парнем, терпеливо ждал согласия юноши и оберегал от всего мира, обещая отомстить за него самолично. В итоге они стали близки. Спустя год после трагедии Сакамото сломался и стал любовником своего врага. И до сих пор, живя в неведении, остается его возлюбленным.       - Какая вопиющая наглость, - хмыкнул я, просматривая отчеты. - Он настоящее чудовище.       - Соглашусь с вами, - кивает Сакурай, прикрыв глаза. - Думаю, увлечение Сенпая мужчиной имеет корни из детства. Иначе я не могу объяснить его интерес к Сакамото. Что же касается вашей миссии... я могу предоставить вам доказательства его вины.       - Правда? - я удивленно поднимаю взгляд на Охотника, оторвавшись от бумаг.       - Я могу взломать базу данных его конторы по займу денег. Найти расписки и документы должников. Я также составил описание его внешнего вида в день убийства, указал некоторые детали, о которых могли знать только жертва и наемник, линию поведения, точные фразы... Я даже составил порядок убийства членов семьи и их места смерти. Этого будет достаточно, чтобы убедить Сакамото в том, что его возлюбленный - и есть преступник. Вам не составит труда перетянуть его на свою сторону. Кроме того... Сенпай наверняка бросится в погоню за любовником. Он придет сюда, к воротам чужих владений. И тогда Сакамото, задав ему самый главный вопрос, сможет лично убедиться в его причастности к трагедии пятилетней давности. Шах и мат.       - Прекрасный план, - усмехаюсь я, принимая из рук вернувшегося в гостиную Ренара чашку кофе. - Спасибо за работу.       - Был рад помочь.       - Что касается вашей ситуации... - я качаю головой. - Мне не удалось узнать планы Аоя на Ренара. Но я подумаю, как разговорить его.       - У меня есть один вариантик, - бурчит Лис, отпивая из своей чашки. - Появилась в числе моих должников одна южная борзая.       - Ватару? - догадываюсь я.       - Именно. Если мы не найдем выхода из положения...       Нас прерывает внезапный хлопок выстрела, раздавшегося в саду.       - Что там? - хмурится Лис, быстро шагнув к окну, но в другую секунду мужчина застывает на месте с открытым от изумления ртом.       - Рен, что произошло?       - Плохо. Кажется, нас атакуют.       - Что?! - я подскакиваю на ноги, но снаружи уже раздаются новые звуки стрельбы.       - Вторжение! Повторяю, вторжение на частную территорию! Охране немедленно собраться у главных воро...       Голос прерывается хриплым вскриком. Кажется, поднявшего тревогу наемника застрелили на месте.       - Я в сад! - отходя от окна, я выхватываю из нагрудной кобуры Магнум Аоя - я не расстаюсь с оружием даже в спальне, храня его под кроватью. - Ренар, одевайся! Хантер - со мной!       - Слушаюсь!       - Стой, Кроха! Нападающий всего один!       - И что с того? - не понимаю я, круто обернувшись у дверного проема.       - А с того, что этот сумасшедший, кажется, пришел по душу господина Маны.       - Откуда...       - Они сейчас сражаются один на один в саду. И всех, кто пытается мешать им выяснить отношения, вторженец незамедлительно отправляет в Ад.